Леший. Четвертые врата (СИ) - Геярова Ная. Страница 41
Аллея. Окна Кондратовской квартиры, неживые, черные. Рама висит покорёженным остовом из покрытого сажей окна. Да и кто будет убирать? Хозяев нет, вот и смотрит квартира черными, тоскливыми глазами на прохожих. Леший оторвал взгляд от созерцания того, что было его квартирой. Напротив, высокие двери больницы. Постучать, ткнуть корочкой в лицо. Ага… и услышать тот же вопрос, что и в Севольской районной клинике. «Разрешение! Есть? Нет. Пошёл вон». Не вариант. Кондрат сидел на скамейке в десятке шагах от входа в больницу, и размышлял, как попасть внутрь. Уже стемнело, и прохожие появлялись все реже. На душе старшего следователя, становилось всё тяжелее. Он то и дело оборачивался, вглядывался в тени. Потом прохожие и вовсе пропали и свет в домах начал тухнуть. К полуночи осталась пара окон со слабым светом ночников или телевизоров.
«Вот и осенняя студеная ночка», – уныло подумал Кондрат, кутаясь в тонкую ни капельки не греющую куртку: «А если через стену?» Кондрат прикинул. Метра три не меньше. Поди, перелезь. Он чиркнул спичками и подкурил пятую за час сигарету. Во рту от вкуса табака стало горько и запершило в горле. Леший затянулся и отбросил курево. Фитилёк вспыхнул, разбрасывая искры на землю. Кондрат поднялся, надавил на него носком ботинка, затушил.
Раздался тихий скрип, Кондрат как стоял в тени фонаря, так и застыл.
– Тайра, – шёпотом позвал он.
Собака встала у ног.
– Тшшш, – прижал её голову к колену Леший.
Ворота больницы открывались.
В то же время, с другой стороны улицы, показались фонари. Майор отступил подальше за дерево у стены. Старясь, стать как можно незаметнее.
Машина, вернее фургон, остановился у раскрывающихся ворот, оттуда выводили человека невероятно высокого роста с мешком на голове. Из фургона выскочил мужчина. Кондрат не поверил глазам. Всмотрелся, так и есть. Не зря он перестал доверять сослуживцам. Как там сказал Еши: «Неужели нет проверенных, надёжных?» Теперь Кондрат понял, нет таких в отделе. Все втянуты, во что-то, о чем Леший даже не подозревает. А ведь, они работали бок о бок не один год. Разговаривали, шутили, дела раскрывали.
Опер Мишка – повертел головой, осматриваясь. Открыл дверцы фургона. Двое охранников, ведущие мужчину с мешком, сказали ему что-то тихое.
Митька наклонил голову мужика, чтобы тот не ударился о потолок фургона, и узник занёс ногу собираясь войти в машину.
Тайра выскользнула из-под руки Кондрата и по-волчьи, не издав ни звука, кинулась на охранников.
Мишкины глаза округлились, когда обернувшись, он внезапно увидел прыгающую ему на грудь собаку. Остервенело, беззвучно, Тайра вцепилась в плечо и рванула, Мишка взвыл, схватил плечо здоровой рукой, та окрасилась красным, по пальцам потекла кровь.
– Ааа! – понесся его вопль вдоль аллеи.
Тайра отскочила и кинулась на ошалевших охранников. Один успел отпрыгнуть и полез за оружием.
– Етить! – выругался Кондрат и кинулся на спасение любимицы.
– Леший? – голос Мишки прорезался как раз в тот момент, когда Кондрат ударом выбил пистолет из рук вооружившегося охранника.
– Леший, мать твою!
Кондрат нанёс охраннику удар в челюсть, тот отлетел в сторону. Но поднялся и кинулся на Кондрата врукопашную.
Второй охранник орал, Тайра впилась ему в ногу. Мишка, сжимая плечо рукой, кинулся на собаку, нанёс ей удар под дых. Тайра взвизгнула, отпустила охранника и молниеносно накинулась на опера.
Кондрат ударил последний раз пошатнувшемуся охраннику, его самого шатало. Все ж подготовка майоровская хромала на обе лопатки.
– Ох! – раздалось позади. Он обернулся. Рядом, в шаге, стоял спиной к Лешему высокий мужик, под его кулаком лежал второй охранник. Мужик повернулся к Кондрату.
– Свиделись, – улыбнулся широко.
– Я хату твою запер, – кивнул кузнецу майор.
– И на том спасибо.
– Спасибо, тебе, Кузьма! – Кондрат протянул руку, но в это время кузнец сделал выпад и нанёс удар первому, пришедшему в себя охраннику.
– Леший! – крик опера заставил Кондрата обратить на него внимание. Мишка отбивался от молчаливой, разъярённой Тайры. Та, вцепившись во второю руку, рвала её, опер лупил собаку по бокам, но та лишь прижимала уши, прикрывала глаза и сильнее впивалась в окровавленную руку.
– Хорошая собака, – сказал Кузьма, и громко позвал. – Тайра!
В домах вдоль аллеи загорался свет.
Собака тотчас отпустила опера и кинулась к кузнецу. Мишка, стеная и охая, пополз к машине.
Леший шагнул к оперу. Тот резво вскочил и кинулся в салон фургона. Щёлкнул блокировкой. Кондрат дёрнул двери, но напрасно, опер усмехнулся из-за стекла.
– Что ты здесь делаешь? – закричал в закрытое окно Кондрат.
Мишка затравленно посмотрел на Лешего.
– Зря ты в это влез! – выкрикнул истерично громко, окровавленные руки легли на руль. – Теперь тебе точно никто не поможет! – Фургон фыркнул и унёсся по аллеи.
– Кто здесь? Что происходит? Ща милицию вызову! – голоса донеслись разом с нескольких балконов.
В раскрытые ворота больницы виднелись торопливые тени и слышались крики.
– Кузьма! Тайра! – Кондрат бросился бежать вдоль аллеи в сторону Новославского парка.
***
– Не человек, но живое. Точно живое! – повторил рассказ кузнец. – Я эту тварь ранил.
Номин и Еши внимательно смотрели на Кузьму.
– Как думаешь? – повернулся к журналисту Кондрат – Потому его к психам определили?
– Психам? – прервал Кузьма. – Да как бы ни так. Вот что я вам скажу. Кто бы и что бы про эту больничку не говорил, а на психушку она никак не тянет. Порядки там совсем не больничные.
Все переглянулись. Кузьма продолжал:
– В том помещении, где я был, даже окон нет. Никто ни с кем не общается. Нет такой возможности. Выводят гулять, но не всех. Уж не знаю, по какому принципу. Сидят в основном в одиночках, есть сдвоенные камеры, но на другом этаже.
– Камеры? – переспросил Кондрат.
– Именно камеры. Потому как палатой, то помещение, в котором меня содержали, язык не повернётся назвать. Пол, стены, миска с водой и кровать на цепях. Дверь железная с окошком на замке. Вот и вся обстановка. Подушка имеется, матрас, простынь, а вот одеяла нет. Их развлечений газетку мне местную дали. В туалет, под конвоем. Вот тебе и больничка. А сегодня вечером ко мне дежурный зашёл. Сказал, мол, поговорить со мной хотят. Я так и понял, на допрос.
– Допрос? – Еши косо глянул на майора. Тот хмурился не перебивая слушая кузнеца.
– Именно? Говорит: «Ща ребята с тобой из седьмого отдела потолкуют…».
– Ребята из седьмого отдела? – Номин нахмурилась. Кондрат бросил на неё изучающий взгляд и отвернулся.
Кузнец рассказывал.
***
Ночь или день? День или ночь? Когда его привезли? Во сколько? Сотку забрали ещё в отделе Севольного. Фёдор всё вздыхал толи от жалости к кузнецу, толи показательно; вишь, какой он сердобольный.
Ребят прибыло трое. Двое сержантиков и главный – крупный мужик с монгольскими узкими глазами на смуглом лице. Кузьма не сопротивлялся. А чего сопротивляться? Улики против него. Фёдор говорил: следы, кровь его, снова же после убийства с место преступления скрылся. А как объяснить, что не мог рядом с ней оставаться. Тот, кого он видел – дьявольский. Он что-то делал с его Марьей! Он убил её… но, Кузьма видел, тело её видел, синее, блестящее как будто окунули в искристую, синюю краску. Уже потом, когда дьявол бросил её на землю и, кинулся к Кузьме, Марья стала обычной. Мёртвой, но обычной. Не успела дьявольщина с ней чего-то сотворить, небось, хотела её такой же сделать, а кузнец помешал. И это его радовало, не позволил твари сделать его Марью дьяволицей! И пусть его посадят, он душу Марьюшкину спас.