Русская армия между Троцким и Сталиным - Млечин Леонид Михайлович. Страница 17

Больше никаких материалов в его деле нет! Но Антонов- Овсеенко был арестован по личному указанию вождя, и у следователей даже не было необходимости стараться, собирая какие-то показания.

8 февраля 1938-го его дело рассматривала военная коллегия Верховного суда. Бессменный председатель коллегии армвоенюрист (военное звание административного состава РККА, приравненное к генерал-полковнику) Василий Васильевич Ульрих задал традиционный вопрос:

— Подтверждаете свои показания, данные на предварительном следствии?

— Нет, — мужественно ответил Антонов-Овсеенко. — Все мои признания ложные. В результате истязаний я оговорил себя.

Его слова не имели никакого значения. Обвиняемого приговорили к расстрелу. 10 февраля приговор привели в исполнение. Из четырех первых вождей Красной армии он погиб первым.

Глава вторая

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ В ЗВАНИИ ПРАПОРЩИКА

НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ КРЫЛЕНКО

С кем останется армия?

Взять власть в Петрограде оказалось для большевиков довольно легким делом. Удержать ее было посложнее. Войска командовавшего 3-м конным корпусом генерал-лейтенанта Петра Николаевича Краснова, верные Временному правительству и Керенскому, двинулись к столице, чтобы подавить мятеж.

В распоряжении советского правительства не было регулярных войск, способных вести боевые действия. Началась мобилизация всех сил, готовых поддержать большевиков. Больше всего сторонников новой власти было на Северном фронте, близком к Петрограду.

28 октября 1917 года Николай Васильевич Крыленко, один из народных комиссаров по военным делам, отправил комитету 5-й армии Северного фронта радиограмму:

«В Гатчине стоят эшелоны Керенского с артиллерией, сам он там и издает приказы. Двиньте ему вдогонку верные революционные полки и накажите предателя и изменника».

Военный моряк Федор Федорович Раскольников, заканчивавший в тот момент гардемаринские классы и избранный заместителем председателя Кронштадтского Совета, вспоминал: «Я прошел в следующую, совершенно пустую комнату, где за единственным столом сидел, согнувшись над картой, Н.В. Крыленко и показывал начальникам уходивших на позиции отрядов назначенные им боевые участки. Отпустив торопившихся на позиции красногвардейских командиров, Н.В. обернулся ко мне и показал черневшую на карте точку: — Вот ваше место. Это около Царскосельской железной дороги. Здесь имеется мост, который вам и придется защищать».

Американский журналист Альберт Рис Вильямс описал выступление Крыленко перед солдатами в Михайловском манеже, где находились броневики. Солдат надо было привлечь на свою сторону.

«Крыленко кончил свою страстную речь возгласом: «За Керенского — направо! За Советы — налево!» Серая масса солдат двинулась налево. Громкие радостные крики. Шоферы залезают в броневики, выхлопы моторов, и вот уже огромные стальные дьяволы тяжело движутся по улицам, и синие стволы пулеметов готовы поливать пулями контрреволюционеров».

Но на стороне большевиков в те дни сил было так мало, что все висело на волоске.

По Петрограду распространились слухи о том, что Керенский одержал победу в Царском Селе и его войска идут на Петроград. В Смольный институт пришел капитан Жак Садуль, атташе при французской военной миссии в России. Садуль восторгался Октябрьской революцией, что, впрочем, не удивительно — его мать участвовала в Парижской коммуне.

«После вестибюльной сутолоки солдат, вооруженных товарищей с серьезными лицами, — длинные темные и пустые коридоры, — рассказывал потом Садуль в книге «Записки о большевистской революции». — Четверо красногвардейцев с примкнутыми штыками окружают меня и ведут на третий этаж, где в полутемном зале сквозь сизый дым различаю безмолвно сидящих человек тридцать при оружии.

Через деревянную перегородку слышатся голоса. Открывается дверь. Подходит офицер, представляется: Крыленко, министр, вернее, народный комиссар по военным делам. Невысокий, живой, седеющий. Стальные глаза. Он заметно удивлен моему появлению, но идет звать Троцкого…

Мы беседуем пять минут в присутствии Крыленко. Как всегда очень спокойно и трезво Троцкий излагает мне ситуацию, по крайней мере, то, что он считает нужным мне сообщить. Он меня вежливо успокаивает. Ему известно о поражении в Царском Селе. У Керенского было четыре тысячи казаков, несколько артиллерийских подразделений:

— 25-го наши войска победили без боя. На радостях они решили, что могут теперь вообще отложить оружие в сторону. Вчерашний урок заставит их понять, что необходимо взять его в руки вновь. На всех участках фронта полки, целые дивизии предлагают сражаться на нашей стороне. Этой ночью продвижение Керенского на Петроград будет приостановлено красногвардейцами, отправленными сегодня вечером. Завтра его остановят артиллерией, которую мы только что получили. Через несколько дней он будет окружен большевистскими войсками, двигающимися с Северного фронта, и принужден сдаться, бежать или погибнуть…»

Прогноз Троцкого оказался точным.

Большевикам удалось собрать достаточно сил, чтобы остановить корпус Краснова. Казакам тоже не очень хотелось воевать, и они договорились с красногвардейскими отрядами закончить дело полюбовно: они выдают Краснова и Керенского, а большевики — Ленина и Троцкого.

Свое обещание красногвардейцы, естественно, не выполнили. Передать большевикам Керенского казаки не сумели, а вот генерал Краснов был арестован.

Командовавший отрядом балтийских моряков Павел Ефимович Дыбенко доставил его в Смольный. С генералом один на один, без охраны, разговаривал Николай Крыленко. Генерал Краснов обещал не воевать против советской власти, после чего его отпустили. Большевики не хотели ссориться с казачьими частями, которые требовали освободить популярного генерала. Своего обещания генерал Краснов не выполнил.

Большевики сохранили за собой Петроград. Но поняли, что взятием Зимнего дворца борьба не ограничится. Стало ясно, как важно заполучить на свою сторону вооруженные силы.

«Армия, — вспоминал Крыленко, — была отрезана от Петрограда во все время до назначения 12 ноября нового Верховного главнокомандующего и даже вернее до 21 ноября — до взятия Ставки, а вместе с нею и всего технического аппарата службы связи с фронтами».

Солдатская масса мало знала о происходящем в Петрограде и продолжала подчиняться своим командирам и комиссарам Временного правительства. Соотношение сил во фронтовых частях было явно не в пользу советской власти.

«Северный фронт, — писал Крыленко, — с центром в Пскове, самый ближний к Петрограду, уже ко дню открытия II Всероссийского съезда Советов прислал радио о том, что он выделил из себя Военно-революционный комитет, целиком присоединяется к перевороту и принимает все меры к недопущению продвижения на Петроград реакционных войск.

Западный фронт с центром в Минске занял благожелательную позицию.

Юго-Западный фронт выделил войска для подавления Петрограда.

Румынский фронт до конца оставался гнездом реакционеров генерала Щербачева.

Кавказский фронт остался вне сферы революционного воздействия и так же, как и персидский фронт, пережил всю вторую революцию самостоятельно, вне всякой связи с центром».

Воевать никто не хотел, но и поддерживать большевиков фронтовики не спешили.

Совнарком обратился по радио к армейским комитетам, сообщая, что советское правительство ставит перед собой две задачи: снабдить армию всем необходимым («в ближайшие дни вам будут доставлены необходимые запасы») и как можно скорее заключить мир. А заключению мира мешают Керенский и Ставка: «Те армейские комитеты, которые попытаются поддерживать этих врагов народа в их борьбе против Советской власти, должны быть немедленно распущены, а в случае сопротивления — арестованы. Вся армия должна сплотиться вокруг Советской власти для борьбы за мир и за хлеб».