33 отеля, или Здравствуй, красивая жизнь! - Толстая Татьяна Владимировна. Страница 4

Шибов позвонил куратору и веселым голосом, подразумевающим, что он оценил розыгрыш, осведомился, по этому ли адресу ему заселяться. “Да, да, – сказали на том конце провода, – прямо вот, Александр, с улицы и проникайте туда внутрь”. Шибов неуверенно поблагодарил и попрощался. Ситуация отдаленно напоминала ту историю, в которую он влип несколько лет назад, когда согласился на выступление, не узнав заранее, где оно будет, подготовил довольно провокативную подборку с диким креном в педерастию и лишь за кулисами большого зала узнал, что это Дом ветеранов.

Охранник изображал, что всматривается в поток машин, но, кажется, произвел заметное усилие над собой, чтобы не пресечь ход Шибова внутрь холла. Еще один охранник внутри сделал небольшой шажок, чтобы встать между Шибовым и стойкой регистрации, однако был аккуратно обойден слева. Девушка за стойкой сделала очень внимательное и сочувственное лицо, возможно, готовясь отказаться от косметики “Эйвон” или пресечь разговор о Господе нашем Иисусе Христе либо о каком-нибудь Свами.

Надо отдать должное: она и бровью не повела, когда узнала о забронированном номере. Пока Шибов заполнял бумажки, она попросила какой-нибудь денежный залог “на тот случай, если вы захотите воспользоваться баром”. Шибов безропотно отдал ей пятитысячную купюру. Шибов и администратор коротко глянули друг на друга, будто прицениваясь. Она не сомневалась, что бар он опустошит, Шибов, в свою очередь, прикидывал мысленно, где он может поужинать в центре Москвы на те деньги, что у него остались, потому что вслед за баром отрекомендованный гостиничный ресторан с прекрасной кухней от какого-то замечательного шеф-повара вряд ли можно было потянуть на его-то оставшиеся в кошельке шестьсот рублей. “А курить здесь можно где-нибудь?” – поинтересовался Шибов. “Курить здесь нельзя, – голос администратора был строг, – но на крыше есть прекрасная открытая веранда”.

Некоторая всё же флегма охранников по отношению к Шибову легко разъяснилась уже у лифта, когда оказалось, что подняться на другой этаж можно, только поднеся магнитную ключ-карту к табло с кнопками. В номере уже был включен телевизор, демонстрирующий по кругу одну и ту же рекламу гостиничной сети. Когда Шибов выключил телевизор, то услышал, что где-то играет музыка и веселятся люди, – слышать это было неудивительно, потому что все номера на всех этажах выходили в один большой воздушный колодец по типу питерского или одесского дворика. Где-то негромко гудел пылесос, тональностью и настроением почему-то напоминавший Марка Бернеса, но не там, где он поет “Я люблю тебя, жизнь”, а такой, где попроникновеннее, из “Темной ночи” или “Журавлей”, над головой Шибова что-то брякало.

В какой бы угол номера Шибов ни сунулся – везде он видел свое отражение, в итоге, отвернувшись от самого себя, подцепился к местному вайфаю и погуглил, сколько стоит ночь в отеле, где ему посчастливилось оказаться. Не сказать, что ему стало сильно плохо от увиденной суммы, и не сказать, что он ощутил классовую ненависть к самому себе, увидев число, равное двум средним зарплатам на Урале, но что-то вроде классового ужаса Шибов всё-таки почувствовал. “Так, а поесть всё же где-то нужно”, – подумал он.

Выходящий Шибов уже совсем не интересовал охрану. Прогулявшись по улице, полной ресторанов и магазинов, он с удивлением обнаружил небольшой супермаркет, полный дошираками и узбеками, это было не совсем то, но уже что-то. По пути обратно Шибов рискнул свернуть в переулок, увешанный новогодними гирляндами, заметил среди гуляющих людей какого-то виденного в телевизоре молодого человека, но где и когда виденного – неизвестно, с удовольствием покурил возле рабочих, устанавливающих елку, поулыбался нескольким зазывалам в костюмах Деда Мороза и внезапно увидел “Сабвей”. Шибову стало заметно веселее.

Как и в Екатеринбурге, нарочито европейский дизайн заведения оттенялся персоналом, будто выкраденным из чайханы или кебабной. Это отчего-то успокаивало. Было чисто и тихо: четверо юношей сидели в уголке за смартфонами, полицейский жевал сэндвич, глядя в одну точку усталыми глазами, китаец пил пиво и говорил в телефон что-то негромкое и нежное, как в объятиях утонув в пуховике. “Вот тут бы и заночевать”, – подумал Шибов, глядя на полицейского, нащупывая паспорт во внутреннем кармане куртки, куда напиханы были еще десять экземпляров его поэтического сборника под названием “Полыхающий мусор”.

Шибов наполовину только справился с едой, как тут же из ниоткуда появился перед ним мальчик лет семи. Несколько лет уже не видел Шибов детей-попрошаек, поэтому не сразу даже понял, что от него хотят, когда протягивают ему руку, он чуть даже не пожал эту руку, потому что ее и протягивали почти как для рукопожатия, кроме того, мальчик не выглядел так, будто в чем-то нуждался: во-первых, от него не пахло, во-вторых, не было похоже, чтобы он целыми зимними днями зарабатывал на жизнь подаянием, ну там всякие цыпки на руках, простуда на губе, сопли под носом. На мальчике был длинный шарф, похожий на тот, в котором зачем-то всё время форсил челябинский поэт Грантс, на мальчике была новая куртка “Финн Флейр” (Шибов запомнил, потому что не купил такую сыну лет восемь назад, потому что она еще тогда стоила под десятку, если не больше). Было странно, что попрошайка подошел именно к нему, и ни к кому больше. Шибов отдал ребенку полтинник, а когда мальчик, прежде чем исчезнуть, сказал “спасибо”, с некоторым сарказмом ответил: “Не за что”.

Перед сном Шибов выкурил на крыльце гостиницы все сигареты, кроме одной, чтобы оставить ее на тот промежуток времени, когда он резко разбогатеет возвращенной купюрой, а до ближайшего магазина с табаком нужно будет идти какое-то время.

Конечно, перед сном нужно было умыться. Даже сквозь шум душа Шибов слышал, как веселятся французы то ли этажом ниже, то ли за стеной, а может, сразу в нескольких номерах, а может, кочуя из номера в номер, а может, и не французы вовсе, но Шибов услышал несколько “же суи”, поэтому сделал такой вывод, был слышен спор, топот, детский и взрослый смех, один раз кто-то как будто даже ударился в стену. Ходя по ванной, вытирая голову, Шибов обнаружил, что дизайнер явно переборщил с зеркалами, потому что одно – во всю стену – находилось как раз напротив унитаза. Шибов сел, как бы репетируя, что это будет, если дойдет до дела. Вид себя, пускай и слегка одетого снизу, был невыносим. “Господи, – подумал он, – Бедные тетеньки. Если что, то лучше до «Сабвея» добежать, он вроде круглосуточный”.

“Вы планируете еще когда-нибудь останавливаться в нашем отеле?”, – спросила девушка-администратор, когда Шибов выезжал. Наверняка это был стандартный вопрос, но в случае с Шибовым он звучал как шутка, и администратор это понимала, но и Шибов это понимал, они обменялись этими понимающими взглядами и вежливо поулыбались друг другу, при этом Шибов еще и мямлил что-то вроде: “Да, да, если будет такая возможность, то конечно”. Гостю полагался подарок в виде специально испеченного десерта. Чтобы не остаться в долгу, Шибов подарил отелю свой сборник.

Шибов вышел и с облегчением закурил, к нему тут же выскочил китаец в длинном черном пальто, потрясая своей пачкой сигарет и показывая большим пальцем, что ему нужна зажигалка; Шибов поделился огнем, китаец тоже закурил, издав почти оргазменный вздох после затяжки, и стал звонить по телефону, почти сразу же выскочил из гостиницы второй китаец и прикурил от сигареты первого. К ним троим подошел какой-то небритый, неказистый мужичок в лыжной шапочке, сдвинутой на одно ухо, пахнущий перегаром, достал “Яву” и тоже принялся дымить с таким видом, будто хочет начать разговор, но не решается, при этом смотрел на Шибова и китайцев, как бы говоря взглядом: “Что, ребята, нам делить, все мы загнемся или от рака легких, или от инфаркта”. “Сейчас, небось, десять рублей на дорогу будет просить или еще что-нибудь”, – успел подумать Шибов, но тут в дверях гостиницы появилась женщина и что-то прокричала по-французски, в голосе ее было что-то вроде претензии, мужичок ответил ей тем же, как бы успокаивая или урезонивая.