Красные петухи (Роман) - Лагунов Константин Яковлевич. Страница 88

Приказ № 7.

Всем гражданам города Яровска со дня опубликования приказа не выпускать на улицу собак без намордников. За невыполнение виновные подлежат тюремному заключению на срок до трех месяцев.

Приказ № 19.

Гражданам города Яровска и уезда в трехдневный срок сдать все виды оружия, порох, дробь. За невыполнение виновные будут привлечены к военно-полевому суду и расстреляны.

Приказ № 23.

Всем организациям и учреждениям впредь прекратить прием и рассмотрение анонимных жалоб и заявлений. Заявитель обязан ставить подлинную подпись под заявлением. За невыполнение настоящего приказа виновные…

Приказов было непостижимо много. Сбатош хотел взять под свой контроль и торговлю, и печать, и театр, и все кустарные и иные предприятия, заставив всех и вся хоть в какой-то степени, но работать на мятежников. Каждый день новые приказы штаба появлялись на стенах домов и заборах Яровска. Их развозили по волостям, там переписывали от руки и рассылали по селам. Добрая половина их не доходила до мест назначения, застревала в пути, залеживалась в волостных исполкомах. Переписчики в меру сил и способностей редактировали и сокращали приказы. Подобное отношение к циркулярам главного штаба объяснялось тем, что они не имели сколько-нибудь заметного влияния на жизнь крестьян, перед ними не трепетали, им беспрекословно не повиновались, хотя почти каждый приказ неизменно завершался угрозой расстрела…

Когда Горячев вошел к Сбатошу, тот, поставив ногу на сиденье стула и облокотись на согнутое колено, диктовал помощнику очередной приказ, объявляющий всякого мятежника, самовольно покинувшего часть и пришедшего в родное село, дезертиром, которого следует расстреливать без суда и следствия.

— Давно бы так! — обрадовался Горячев, дослушав приказ до конца. — Распустились! Не армия — стадо баранов…

— Не совсем, не совсем, поручик, — Сбатош взглядом отпустил помощника. — Есть такие э-э… части. Очень… как это выразить… очень неплохо. Вроде карасулинский полк. Не хмурьтесь. По крайней мере они не отступают. Командир, конечно, э-э…

— Был волостным партийным комиссаром!..

— Знаю. Все знаю. В корне — вы правы. Когда мы победим, тогда и припомним Карасулину его комиссарство. Но пока… Слабая дисциплина — наш главный порок. Этот приказ — последняя ставка. Пороть, расстреливать, вешать. Иначе армии э-э… не будет. Утечет, как песок из… ладоней.

— Совершенно согласен, — с жаром подхватил Горячев. — Причем надо не только самого труса вешать, но и семью его карать. Семью! И хозяйство — на распыл. Избу — сжечь! Имущество — конфисковать! Мужику хозяйство дороже собственной шкуры.

— Очень мудро. Это я прибавлю к приказу. Вот только генерал Петухов… Мы с ним на разных языках. Ему хочется тихо, мирно, как это… на белом коне. Не понимает Сибирь. Тут люди своевольны, упрямы, но не очень воинственны. Не донские казаки. Пока сибиряку в карман не залезешь — не начнет чесаться…

— Точно! — снова подхватил Горячев. — Не выгреби мы семена — не сдвинуть бы мужиков с места. Теперь, прослышав об отмене разверстки, зачесали макушки. Кое-кто рад на попятную, да не знает как. Только жес-то-чайшие репрессии вышибут из мужицкой башки панический угар.

— К репрессиям нужен прибавок, довесок. — Сбатош прищелкнул пальцами, прошелся, точно красуясь выправкой, перед Горячевым. Круто развернулся, остановился перед ним, лицо в лицо. — Не понимаете? В одной руке — репрессии, в другой— победа, боевой успех. Нам вот так, — мазнул растопыренной пятерней по упругой красной шее, — нужен Северск. Тогда в нашем кулаке дорога на Екатеринбург и Омск. Оттуда подходят красноармейские части. Понимаете, поручик? Северск во что бы то ни стало! Как его взять? Подтянуть открыто наши силы — не выйдет… Да и в лоб город не взять. Там бронепоезд, артиллерия. — Снова пробежался по кабинету торопливой и нервной пробежкой. На бегу вынул портсигар, размял папиросу. Так же неожиданно и резко остановился против Горячева, нос к носу. — Северск — наша последняя реальная надежда. Только из Северска мы сможем крикнуть на весь мир. Чтоб услышали Пилсудский, Масарик, Маннергейм и ваш друг Савинков. Тогда западная пресса заплачет, запричитает о бедном сибирском крестьянине. Англичане, американцы, наконец, японцы не упустят благоприятный случай. Понимаете? Вот что такое Северск!

— С тем и пришел, — не без самодовольства отчеканил Горячев и, не ожидая вопросов, принялся излагать свой план захвата губернской столицы.

Обрадованный, изумленный, Сбатош лисой заюлил вокруг Горячева, тут же созвал членов военного совета, чтобы сразу официально обсудить и утвердить план.

Суть горячевского плана заключалась в том, чтобы, не подтягивая основных частей мятежников к Северску, захватить город врасплох силами контрреволюционных заговорщиков вкупе с мятежными отрядами из пригородных сел.

— …К назначенному дню из ближних деревень мы незаметно стянем в город сотни надежных людей. В Северске тоже немало наших друзей. Главные красноармейские силы раскиданы по фронтам. Переворот готовит эсеровская подпольная организация, возглавляемая опытным боевиком. Наши люди есть в губкоме большевиков, губисполкоме и даже губчека. Они знают воинские пароли, места хранения оружия и боеприпасов, имеют крепкие связи с повстанческими штабами близлежащих сел. Нам нужно помочь подпольщикам разработать тщательный план переворота и взять на себя не-пос-редствен-ное руководство боевыми действиями…

До этих слов члены военного совета слушали Горячева, можно сказать, с восторженным вниманием, поддакивали, одобряли и поддерживали взглядами, возгласами, жестами. Но когда распаленный Вениамин Федорович заговорил о посылке представителя главного штаба в Северск, восторг собравшихся померк, их лица изобразили задумчивость и даже отрешенность, все как по команде принялись вертеть папиросы, покашливать. Горячев сразу заметил и верно угадал причину этой перемены. Выдержав долгую, выразительную паузу, покарав трусливых сообщников саркастической улыбкой и язвительным взглядом, он медленно, упавшим от волнения голосом проговорил:

— Предлагаю военному совету представителем главного штаба в Северск направить меня. Я знаю город, обстановку, людей. Понимаю меру ответственности, которую приемлю на себя…

Тут случилось примерно то же, что однажды уже пережил Горячев на той, незабываемой вечеринке у пани Эмилии, когда его провозгласили премьером всесибирского правительства и заласкали, задарили восторженными словами и взглядами.

Он вошел в Северск на рассвете с сенным обозом. Даже близкие Горячева вряд ли опознали б его в бородатом вознице, который уверенно и неторопливо шагал подле воза с кнутом в руках. Одет он был в длиннополый полушубок, громадные собачьего меха рукавицы-мохнатушки заткнуты за опояску, мохнатый треух надвинут на самые глаза.

Обоз свернул на базарную площадь, а Вениамин Федорович торопливо и ходко запетлял по пустынным заснеженным переулкам, держа путь к дому пани Эмилии. Уж кто-кто, а эта старая сводница и потаскуха наверняка знает все последние новости. Он почему-то даже и не помыслил о том, что пани Эмилии могло не оказаться на месте, что она, может быть, сбежала, арестована, умерла, одним словом, исчезла из Северска. Напротив, его воображение рисовало смешные картины их предстоящей встречи. Он прикинется странником, переменит голос и начнет вещать этой толстозадой такие эпизоды из ее биографии… Только б ненароком не напороться на Гаврюшу. У этого зверя мертвая хватка и ни сердца, ни разума… Тут внимание Горячева привлекла успевшая уже малость пожелтеть листовка на черном покосившемся дощатом заборе. Вздрогнул, заметив выделенные шрифтом слова «Карпов-Доливо», и, торопясь, обжигаясь, стал глотать строчку за строчкой:

«…Недавно ЧК закончило следствие по делу бывшего начальника продотряда особого назначения Карпова-Доливо. Кто такой Доливо? Матерый белогвардеец и контрреволюционер, бывший начальник контрразведки колчаковской дивизии, палач, вешатель, кровопиец. На его счету — сотни зверски замученных красноармейцев, коммунистов, комсомольцев. Как этот бандит оказался в продорганах, да еще во главе продовольственного отряда особого назначения? Его пригрел там член коллегии губпродкомиссариата, замаскировавшийся белогвардеец, матерый эсер Горячев. Под его диктовку Доливо-Карпов грабил крестьян, порол и пытал их…»