Желтый дьявол (Т. 1 ) - Мат Никэд. Страница 26
— Блатной!.. — и говоривший забулькал банчком. Налил стакан, потянул…
— Да, будет тебе, окаянный!.. — из кухни Прасковья увидала, кричит: — пьяница ты!.. А еще говоришь: он да он, молодец… А што бы самому в люди выйти… Человеком стать… — а то — так и сдохнешь контрабандистом, убьют, как собаку, а то повесят!
— Что, и то не плохо!.. Всякому своя планида…
— Планида!.. А у него что?
— Дура-матушка, не всякому быть им: он, брат, парень во-о! был и у нас-то первый… Таких контрабандистов не много знал Амур — смерть была стражникам — смерть! Зато своим — рубаха-парень: все поделит, последнее отдаст. Золото, а не товарищ. Ну, а чужим, пограничникам — зверь. Боялись его, страсть!
Помолчал, потом:
— Не всякий, матка, таков… Он, брат, один у нас — и там был, да и здесь не подгадил…
Говоривший опрокинул стакан в глотку, сочно, чмокнул, крякнул, отер широким рукавом губы и принялся резать кету.
— Он, брат…
— Да ты хоть прожуйся-то, греховодник старый!.. — опять Прасковья из кухни.
— Ничего, матка… — продолжая есть:
— Он, брат, и в Совете…
Скрипнула дверь, распахнулась широко и в парах холода, низко нагибаясь, в кухню шагнула широкоплечая фигура таежника-приискателя.
— Здравствуйте!..
Говоривший выглянул с нар, — замер:
— Товарищ Мухин!..
— Он самый… — и снял и отряхнул от снега шапку, да к Прасковье.
— Ну, мать, — покорми…
Но мать, разиня рот, стояла, как ошалелая:
— Батюшки-светы! Он… Расстреляют всех, — в голове мыслями.
— Ну, живей, поворачивайся! — и контрабандист спрыгнул с нар и побежал к Мухину помогать раздеваться.
Прасковья очнулась — и зашумела на плите.
— Хорошо у вас, тепло… — выдохнул Мухин, снял полушубок и подсел к печке, поближе к теплу.
— Хорошо, Федор Никанорович.
2. Связь
— Видел?
Оба к окну, — а там по снегу крепкая, коренастая фигура взад и вперед ходит, да поглядывает…
— На стреме! — улыбнулся Ефим.
— Верный человек, старый контрабандист, знаю давно… — и Мухин хитро подмигнул…
— Ну, а теперь давай разговаривать…
— Нет, ты скажи мне, как меня нашел, — удивляется Ефим, — я, можно сказать…
— Нашли, брат… Давай лучше, выкладывай, что у тебя есть для меня.
Кононова разбирает любопытство, но не время расспрашивать: — приехал из Харбина и сам Мухина искал, а вышло так, что он его нашел…
— Ловко… — только и может сказать Ефим, садится на пол и стаскивает сапог.
Долго ковыряет в каблуке ножом, а потом, как подрезал, — вытаскивает шелковинку:
— Вот! — Мухину.
Тот к окну. От луны — все как на ладони видно: и печать, и шифр, и план.
— Все? — оборачивается к Ефиму.
— Все! Только разве на словах велено добавить Сергею, если его скоро увидишь…
— Третьего дня видел…
— Ну!.. Где?
— В тайге… Он уходит с отрядом в Приморье.
— Вот так и Ольга говорила…
— Рада, небось, будет?.. — и глаза Мухина смеются…
— Известно — не каменная…
— Молодец она!..
— Что говорить…
— Ну… а еще что? — и Мухин мельком заглядывает опять в окно.
А там…
Яркая луна в дымчатом кольце — высоко в куполе неба. Холодная, светлая ночь.
Снег белыми огоньками на лунных отсветах.
— Ну, яскори их, — долго что-то засиделись там… ххо-лодно-жеж, чортова бесина, сегодня… Ххолодно!
И человек переминается с ноги на ногу — греется. Под валенками хрустит снег.
— Ух, и ххолодно-ж, яскори!..
3. Губернатор
Управляющий губернией Иван Сергеевич Алексеевский недоволен… Нервно курит папиросу за папиросой и шагает по столовой из угла в угол.
— Фу, чорт возьми! Аннушка! да прибейте вы этот ковер… в конце-концов!.. чорт знает, что такое!..
— Слушаю-с, барин, я сейчас…
— А, да не зовите меня барином… сколько раз говорить вам?
— Простите, Иван Сергеевич.
Управляющий губернией смотрит на часы… Восемь. Скоро. Сегодня у него бал… т. е. не бал собственно, а так, вечер, именины жены… Бал — неудобно… Пахнет старым, губернаторским… А он социалист, социалист-революционер… простой… демократичный…
Но…
Управляющий губернией… Ответственность…
И потому… достоинство.
Вот и нужно, чтобы было и просто и с достоинством.
А, кстати, есть цели особые, политические… И значит именины — политические.
Но управляющий губернией озабочен: сочетание губернаторского апломба и социалистической невинности не всегда ему удается, вернее — никогда…
А сегодня важно: будет, приехавший из Харбина, полковник Луцкий, будет атаман Кузнецов…
О-о! Атаман Кузнецов.
Алексеевский досадливо горько кривится.
— Я раньше всех!
— Войди, войди!
Низенький, коренастый эс-эр Иокист, журналист и пьяница, вваливается как-то боком и говорит, как всегда, горячо, порывисто, махая нечесаной лохматой головой и слегка заикаясь.
— Товарищ Алексеевский! чуешь, вчера два пьяных офицера приходят в редакцию, чуешь, и — мы — говорят — всех большевиков — нас-то, чуешь, — на дуэль, говорят — перестреляем.
— Ах, знаю… Стоит ли?., ведь пьяные… да и арестовали же их.
— Кой дьявол! гуляют… да, чуешь, товарищ Алексеевский…
— Ну, хорошо, хорошо, потом… Я вот, голубчик, хочу сказать тебе… Знаешь… вот видишь ли… не зови ты меня при всех товарищем… Кузнецов будет… Сволочи… но, понимаешь, неудобно… Что? Пришел? Кто, Аннушка? A-а, прошу, прошу!
Слегка щурясь, не то ласково, не то насмешливо, входит полковник Луцкий.
— Были у Кузнецова? — Алексеевский Луцкому, после, как поздоровались.
— Да.
— Ваше мнение?
— Что-ж, атаман, — человек, все-таки дисциплинированный.
— Дисциплинированный?.. Неправда!.. — Иокист вскипает.
Натянуто хмурый Алексеевский напрасно пускает в ход свою дипломатию.
Иокист не обращает внимания.
Шум… смех… говор: комната заполняется гостями… Вот и китайский консул — толстый веселый плут…
Иокист не обращает внимания.
— Отряд Кузнецова признает только его… И… ничего не поделаешь.
— Чуете!..
Луцкий и сам знает: атамана не уговоришь.
Помнит… На предложение о слиянии и контакте белых армий Кузнецов ему так:
— Разумеется. Единства требует наша родина. Но в настоящее время, здесь, на Амуре, я окружен большевиками явными и тайными… Ответственность на мне…
Луцкий понимает: атаман Кузнецов первенства не отдаст и…
Шум смолкает…
Полковник Луцкий почтительно встает.
Тинькая шпорами, в зал входят два офицера: Кузнецов и его ад'ютант.
Атаман, подойдя быстро с холодной улыбкой, целует руку «мадам Алексеевской» и поздравляет «с днем ангела». За начальником, по чину, — тоже ад'ютант.
Алексеевский секунду колеблется. (Губернатор или любезный хозяин? Кем быть?)
Но затем — к атаману, молча, улыбаясь приветливо…
Когда же супруга Ивана Алексеевича приглашает гостей к столу, то атаман твердо:
— Прошу прощения! Мне некогда. Я еду! Я заехал на минуту, только поздравить. Извините! Всего хорошего!
Алексеевский вздрагивает и атамана — в сторону… где Луцкий и Иокист…
— Простите, атаман (он дает себе право называть его атаманом, а не «ваше превосходительство»), я предполагал, что мы сегодня, после вечера… ну, вы понимаете… пользуясь присутствием полковника… мы поговорим о…
— С полковником Луцким я уже переговорил. Если же что либо имеется у вас, то, я думаю, мы поговорим об этом конфиденциально.
— Ну, разумеется… разумеется… я…
— А сейчас я должен вам сказать, что еду в штаб, куда вскоре прибудет майор Ки-о-синша от имени генерала О-си-мара.
— Зачем?
— Не осведомлен… Но, думаю, завтра вам, как управляющему губернией, это будет известно… Корнет, который час?
— Без пяти двенадцать, ваше превосходительство — вытянулся ад'ютант.