Желтый дьявол (Т. 1 ) - Мат Никэд. Страница 36
— Становись!
И тут же, на глазах остальных, бравируя меткостью стрельбы, офицеры устраивают живую мишень.
— Ну, в вагон, марш! По местам!
Долго не могут оправиться пленники. Каждый знает: и он мог быть десятым…
Может быть будет — завтра, послезавтра.
На верхней наре, около самого окошка кочегар Спиридоныч. Приходится сидеть согнувшись. Хорошо, что окно открыто: свежий воздух — можно дышать.
За окном — лента дороги. Телеграфные столбы. Изредка кустарник. И опять тайга, тайга…
Вот он великий сибирский путь.
Белые кости, высушенные солнцем, обласканные ветром — единственные памятники — там, по полям и дорожкам, по тропинкам тайги уроненных человеческих жизней.
Вот чей-то скелет без черепа. Может быть, это замученный белогвардейцами рабочий. Молодой, полный сил, надежд…
Может быть, где-нибудь за сотни верст, а то и за тысячи верст от этого места его ждут. Ждет старушка-мать, ждет и посейчас сына своего: «Авось вернется, постучится в дверь, нежданно, негаданно»…
— Куда мы едем? — спрашивает свесившаяся с нар голова.
Больной лихорадочный блеск глаз, больших, серых, точно приклеенных к двум бледным скулам. Нет лица: это только обтянутый тонкой кожей череп.
— Куда мы едем? Ха-ха! — беззвучно хохочет сидящий внизу на корточках человек. Он с’ежился в маленький комочек и вот, кажется, когда рухнет то, что в нем еще держится, останется просто сверток тряпья.
…Тук-шшш-тук-шшш-тук-тук-шшш…
Качается вагон на давно не смазанных осях.
…Тук-шшш-тук-шшш-тук-тук-шшш…
И вперемежку со стуком колес хохот сходящих с ума людей:
— Ха-ха!.. ха-ха!..
3. Станция зверей
Справа под снегом далеко, далеко тянется преддверье Монголии — степь.
Слева холм. На его скате лепится маленькая станция Маккавеево.
Ночь.
Порывистый ветер — внизу — сметает и крутит порошу, вверху — тянет лохматый полог.
Будет метель… буран.
На станции тихо.
Черною ночью царит тягучая черная жуть.
Белобрысый, прыщавый телеграфист вздрагивает при каждом шорохе и бросает на дверь косые, пугливые взгляды.
В квартире железнодорожных служащих мигают робкие огоньки.
Не спят.
Повитые страхом мысли упорно тянутся туда, вниз, где на запасном пути чернеет грозный продолговатый силуэт. Оттуда в дыхании черной ночи волной выходит ужас и заливает станцию…
Броневик.
В ячейках бетонированных вагонов… с боков… и на верху в башенках — пулеметы.
Спереди за откидной стенкой — зев орудия.
Молчат.
Но в вагоне второго класса, где помещается штаб броневика…
Шум.
Сквозь наглухо закрытые окна доносятся пьяные крики… хохот… ругательства.
Командир броневика эсаул Званных — расстегнутый китель, волосатая грудь — разливает из жестяного банчка спирт и разбавляет водой.
Пьют… кружками.
— А вот я говорю, что прапорщик фон-Фридерикс — дурак! — Длинный, угреватый штабс-капитан Кучко стучит кулаком по столу. — Что он?.. Дал ему пятьдесят плетей, и удовлетворился кольцом да сотняжкой — дурак… Денег нет?.. Врет!.. Чтоб у этого жида денег не было… Да я-б ему семь шкур спустил — нашел бы.
— Его железнодорожники знают.
— Железнодорожники?!. Да они, сволочи, поголовно большевики. Мало их еще угробили. Будь я на месте атамана, я бы их всех на телеграфных столбах перевешал.
— Ишь ты!.. Я баб?
— Баб?!. Сумеем… Маху не дадим.
Тук-тук-тук-тук-тук — стучит аппарат… И белобрысый телеграфист — карандаш в судороге пальцев — дрожащей рукой… по телеграфному бланку.
Начальник станции низко клонит над журналом седую голову… но исподлобья… глаза… в окна… Застыли.
— Семен! снеси… туда…
Станционный сторож с тупым взглядом берет телеграмму и идет медленно, тяжело… покорно.
Ветер рвет.
— Ого! — эсаул Званных высоко вверх подымает телеграмму: — здорово!
— Ну?..
— Барон фон Унгерн приказывает принять эшелон… триста сорок по списку.
— Есть на закуску! — опять по столу кулаком… штабе капитан Кучко.
— Однако, господа, это не улыбается… Погода — холера, зараза ее возьми… Триста сорок — долго провозится… — Глаза белесые — спокойно.
А поручик Гальк, латыш:
— Долго?.. Так на пулэмэт!
— Браво!
4. На пулэмэт
Кочегар Спиридоныч — его теперь никто не узнал бы: худой… страшный… скелет — лежит на нарах теплушки… Теперь свободно… Умерли… Одиночками взяты — расстреляны… И Вася умер… С Васей-сцепщиком вагонов еще в Питере знаком был… Когда Спиридоныча привели в эшелон, Вася первый узнал его… Я теперь… Васи нет… Умер…
Много умерло…
Голод…
Тиф…
И он, Спиридоныч… тоже наверное умрет… Чувствует… Сил нет…
Или расстреляют… Тоже возможно… Едут… давно уж… Давно…
А куда… И приедут ли… и когда приедут… Неизвестно…..Умрет…
З-з-г-зз — до отказа откатывается дверь теплушки. Ветер… снег… бело.
От белого снега глаза зажмурились.
— Из этого вагона все.
— Все? Выходи-и-и!
— Что? Зачем? Куда… — не то испуганно, не то радостно…
— Выходи, выходи!.. Куда? В баню!
Вылезают робко, шатаются…
Холодно. Бррр…
И из третьего… и из четвертого…
И из всех вагонов — тоже.
Кое-где… двух… трех оставляют…
— Выходи-и-и!
Вышли.
Туда… в сторону… шагов на сто от полотна:
— Станови-и-сь!.. В две шеренги… Равняйсь!
— Глянь-ка!., броневик…
— Правда.
Состав увели, и стало видно…
Броневик… прямо… против.
Офицеры… солдаты — наверху…
Смотрят.
— Ой, братцы!.. Худо…
— Не каркай… Вишь: вылезли все… Да и много больно… Не станут всех-то… Да и слыхал — в баню, говорили… Потому, видно поняли: тиф…
— Огонь!..
— Та-та-та-та-та-та.
Разом… Рвануло… Резнуло… Хлынуло…
— О-о-о-й!!.
Четыре пулемета с боков с башен… Пятьсот пуль в минуту каждый.
Та-та-та-та-та — та-та…
И… только… полминуты…
Кончено!
Тела… лица белым, белый снег красным — покрылись и…
Кончено.
Последние судороги — раз… два…
Кровавый хрип в горле и…
Кончено.
Баня.
5. Привидение
Не спится будочнику Силантию. Мурашки по спине:
— Брр…
На печке, а холодно. Ветер в трубе:
— У-гу-жжж-у…
А то, как кошка или младенец:
— А-у-и-оуй-и-и-й…
Дверь слабо на крючке, повизгивает на шарнирах:
— Чи-ик, чи-ик… Ветер.
Такого дня за всю жизнь не видал… — думает про себя будочник. — А ведь на турецкой войне был, в атаках, в огне…
— Зверям и то было б стыдно… — думает старик. — После таких проделок львам и тиграм в детскую колонию записаться.
Фу! Старику совсем не до шуток. Будка около вокзала. Что им стоит зайти, замучить, зарезать его?
Даже обязательно зайдут! Непременно!
В полудремоте видит: уже зашли. Вот отрубили ему голову и дергают за язык…
— Ну, говори, что большевик, говори! — пристает к нему кто-то в погонах. Он ему кулак: дескать, я вам покажу — теперь без головы и не страшно…
Чу! что это? Точно кто-то дернул дверь.
Будочник моментально просыпается, открывает глаза и смотрит в упор в сторону двери.
В бледном отсвете ночного неба можно различить контуры предметов избушки, косяк двери, крюк.
Вот, вот! — видит, дверь опять пошевелилась. Крюк дрогнул.
У-у-у-жжж-жжж-ий, — завывает метель и бросает охапки снега о стены избушки.
Да это просто метель, и зря он напугался.
Но нет, нет. Вот опять совершенно явственно дрогнул крюк, точно кто-то тянет дверь с той стороны.
— Кто там? — кричит будочник, не слезая с печки.
— Откройте!
Ветер: у-ии-жжж…
— Откройте!
Дрожа от страха, будочник слезает и идет к дверям. Чьи- то пять белых пальцев просунуты в щель двери и приковывают его взгляд: рука мертвеца.