Станция спасенных грез (СИ) - Никоноров Александр. Страница 52

Случилось и еще кое-что неприятное - Едоки изменили тактику. Они решили взять меня физическим измором. Они хлестали меня порталами, и я вынужденно тратил фантали на то, чтобы защититься. Все тело было в синяках, ребра болели, и это лишь помогло мне укрепиться в мысли, что пора использовать мечты.

К середине дня я разделался со всеми бытовыми делами: сходил в магазин, убрался в доме (ро-ро оставляли на кухне много мусора и грязи), обтер их влажной тряпкой и причесал бабушку. Скорее всего, я придумывал, но от тени исходил неприятный холод, и всякий раз, когда я проводил тряпкой по лицу бабушки или дедушки, мою ладонь словно облачали в ледяную перчатку.

Я сильно промерз. Хотелось в сторожку и растопить печку. Я бежал из дома ро-ро как испуганный пес. Уединившись, закинул в печку дрова и поджег. Налил какао. Трясло. Летнее тепло не помогало. Я пил какао большими глотками и придвинулся поближе к печке. На столе поверх листа бумаги лежала ручка. Я поставил себе цель сделать список. Список с мечтами.

И тотчас же столкнулся с первой проблемой. Является ли мечта по-настоящему мечтой или не более чем фантазией? Скажем, я знал крепко и совершенно точно, что желание научиться летать и прожить как бабушка с дедушкой - самые настоящие мечты. Я грезил этим с самого детства. Когда мне снилось, что я летаю над миром, я просыпался в слезах - реальность и сон жестоко разнились.

Пусть это будет первым пунктом.

Бабушка же с дедушкой всегда восхищали меня своей любовью и сплоченностью. Мама ставила их в пример, как образец всего самого чистого, искреннего и родного.

А это - вторым.

На третьем пункте я споткнулся. Я просто поставил цифру "3" и пририсовал стрелочку, ведущую ко второму пункту, и занялся четвертым. И застопорился. Оказывается, не так-то легко выуживать мечты и понимать, что из них по-настоящему важно и ценно, а что - блажь пятнадцатилетнего мальчика.

Я бился над четвертым пунктом долго, очень долго. Пока не осознал, что не осталось ничего, что вынашивал бы с самого детства и искренне мечтал, не считая первых трех пунктов. Мне никогда не думалось, что мечты - слишком ограниченные штуки, которые, однако, необычайно мощны. А научившись разбираться, где фантазия, а где самые искренние грезы, понимаешь, насколько в действительности мало настоящих мечт. Выходило так, что я был не лучше тех теневиков, что успел повидать. Избавь меня от мечты, и жизнь моя урежется на треть. Впрочем, считается ли, что я не стану теневиком, пока из меня не вытянут все мечты? Не об этом ли говорил дядя Коля, приводя пример с макаронинами?

Да, у меня была фора в виде еще двух ЖИЗНЕЙ. В отличие от бабушки, в отличие от дедушки, в отличие от Тина. Тина... Меня лишили друга. Самым наглым образом. Можно сказать, что я вместе с Едоками сломал его жизнь. Смогу ли я вернуть ее? Как бы мне хотелось, чтобы повторилась история, случившаяся с Иваном...

Я долго смотрел на лист и, наконец, крупными буквами возле четвертого пункта написал:

"ЧТОБЫ К ТИНУ ВЕРНУЛАСЬ ЕГО МЕЧТА".

Изучив список, я кивнул. Теперь все было правильно.

Но я не понимал, чем готов рискнуть, а что лучше отложить на потом. На всякий пожарный. Есть мечты - значит, не пропаду - так звучал мой сиюминутный девиз.

Я откинулся на спинку дивана. Повсюду лежали книги. Они напоминали маленький сказочный народец, забредший в гости к одинокому жильцу. Часть из них по-прежнему ютилась на столе, часть - на диване, еще пара томиков лежали на полу, одна подпирала полочку с печеньями. Книги разбрелись кто куда, но все смотрели на меня, словно ожидая, когда я начну рассказывать им что-нибудь интересное. И я с грустью понял важную и одновременно жуткую вещь: книги больше мне не понадобятся. В том плане, в каком я их использовал.

Меня охватило странное чувство - как будто я предал их. Предал нашу дружбу, и теперь ничего не будет как прежде. Я заморгал и помассировал голову, стараясь прогнать эти ненужные мысли.

Простите, книги. Я не могу переводить вас. Половины из ваших соратников я уже лишился, и мне никогда не прочитать их с былым восхищением, какое испытывал на каждой странице, в каждом эпизоде. Мне уже не удается перечитывать вас, потому что я не вижу ничего интересного и захватывающего. Это моя вина. Но я делаю так не по собственной воле. Пожалуйста, не вините меня.

Я подошел к тумбочке, чтобы налить себе еще немного какао, и встретился взглядом с совой, что смотрела на меня со стеклянной крыши построенного на воде города. Я протянул руку и погладил рисунок. Пальцы ощутили дощатую стену и легкие бугорки красочных мазков. На губах появилась улыбка.

- Кое-чего не хватает.

Я вернулся к списку и возле третьего пункта написал четыре буквы.

- Не подведи, - и спрятал лист за спинку дивана.

***

- Иван, я не знаю, что делать. Все плохо. Все очень плохо, - сетовал я, глядя, как работает кузнец. Он раздувал меха, дожидался, пока металл накалится добела, а после с уханьем стучал по заготовке огромным молотом. - Понимаешь, они уже не люди, и...

- Не говори так! - оборвал меня Иван. - Нельзя говорить так ни при каких обстоятельствах, Саша.

- А кем был ты, когда уехал из Дымчатой?

Иван не ответил.

- Жутко это. Они лишены мечты.

- Но почему? - спросил запыхавшийся кузнец, поправляя повязку на голове так, чтобы волосы не лезли в глаза. - Откуда ты знаешь?

- Поговорил с Мишкой, - солгал я. Так или иначе, но правда была мне известна, а признаваться, что я Хранитель Грез и воюю с Едоками - не лучший способ донести истину. - Он больше не хочет заниматься велодрезиной.

- Перегорел?

- Нет. Его... ПЕРЕГОРЕЛИ.

- То есть это наподобие болезни?

- Практически. Только вирусы сами приходят к тебе...

Иван сел на скамейку рядом со мной.

- То есть как это, Саш? Я не совсем понимаю тебя.

- Вань, ну... Ну вот так и происходит. Просто поверь.

Кузнец почему-то улыбнулся - грустно и как-то осуждающе.

- Ладно, поверю.

Он встал и прошел обратно к рабочему месту. Я последовал за ним.

- Что это?

На подставке лежало нечто продолговатое и заостренное.

- Это что, МЕЧ?! - удивился я.

- Да нет... Это кочерга! - выпалил Иван.

- И зачем она тебе?

- Ну, - пожал он плечами. - Пусть будет. Я уже около двухсот штук сделал. Все равно я ничего толкового не умею. К несчастью...

"К несчастью"... Он добавил это так горько, что мне стало жаль его. Действительно, все, что оставалось бедному Ивану, это делать то, что он умел лучше всего.

- И все-таки это меч, - я с прищуром посмотрел ему в глаза.

- Да я загну потом! - отмахнулся кузнец, и мы оба сделали вид, что не заметили красивой рукоятки с мощным эфесом.

Когда я пришел к Тину в следующий раз, то обнаружил его сидящим рядом с отцом. На кухне. В тарелках перед ними лежали грязные клубни плохо очищенной картошки, обгрызанные с нескольких сторон, как яблоки...

Испытывая странное и доселе неведомое чувство отвращения, я выбросил картошку, достал новую и поставил вариться. Пока закипала вода, я прошел в комнату Тина. В ней царил бардак - кровать не убрана, на полу чернеют следы от кроссовок, корзина из-под несвежего белья опустошена, а вместо футболок и носков в ней лежат бесчисленные горы болтов, саморезов, гаек, шайб, магнитов, отверток и всего того, что некогда было так любовно сложено у Мишки в отдельном шкафчике или висело на поясе.