Сердцебиение (СИ) - Ш. Наталья "natali-sh". Страница 12

Когда омлет готов и чай разлит по чашкам, на кухню заходит Яр. Он одет в простые спортивные штаны и черную майку, которая до неприличия липнет к его мокрому после душа телу. Отворачиваюсь, продолжая резать хлеб, и странно себя чувствую. Мне не по себе в его присутствии, и если вчера я его боялась, то сегодня… Я сама не пойму, что со мной сегодня.

Слышу, как он садится за стол, спиной чувствую его взгляд. И мое сердце, как по щелчку, начинает ускорять обороты.

— Ай, — отвлекаюсь на мысли и полосую палец острым ножом. От неожиданности и боли роняю нож и сжимаю ладонь, по которой начинает стекать алая кровь. У меня с детства плохая свертываемость крови. Стоит мне просто порезаться и можно вызывать скорую.

— Аптечка над раковиной, — произносит Яр. — Там есть бинт и перекись, — не оборачиваюсь, мою окровавленную руку и достаю белую коробочку. Лью над раковиной перекись, но это мало помогает, из небольшого, глубокого пореза продолжает капать кровь. Нужен йод, но его нет в аптечке. Мокрыми руками, пытаюсь перевязать палец, чтобы остановить кровотечение. И так гадко и тошно на душе становится, что на глаза вновь наворачиваются слезы.

Зажмуриваюсь, пытаюсь сдержаться и уже сделать что-нибудь со своим пальцем. Даже не замечаю, как ко мне подходит Яр. Он отодвигает меня от раковины, бесцеремонно хватает за запястье и осматривает мой палец. Хмурится, сводит брови, увидев, как маленькие капельки крови стекают на пол. Яр глубоко вдыхает, сам берет перекись, заливает мой палец. И мои проклятые слезы вырываются, наружу начиная стекать по щекам.

— Больно? — спрашивает он.

— Нет.

— Почему плачешь? — а я не могу ответить, потому что плачу не из-за пореза, а от того, что моя жизнь неожиданно повернулась на сто восемьдесят градусов. Я хочу домой, хочу, чтобы все встало на свои места. Я хочу проснуться и понять, что это был всего лишь страшный сон. А еще, я совершенно не понимаю реакцию своего тела на этого мужчину. Он держит мое запястье, пытаясь перебинтовать мне палец, а моя кожа начинает гореть в месте его прикосновения. Отворачиваюсь от него, качаю головой, не желая отвечать на его вопрос. Не больно мне. Совсем не больно. Со мной что-то другое. Еще бы понять, что.

— Понятно, — отвечает он и отпускает мою руку, берет нож, которым я порезала палец и отрезает бинт.

— Прекрати плакать. Думаешь, я сам в восторге от этой ситуации?

— Тогда отпусти меня. Пожалуйста… — всхлипывая, прошу его. Ведь он адекватный мужчина. Должен же он меня понять? Но он не понимает. Или я его не понимаю…

— Не могу, малышка. Не плачь, — а у меня от его «не плачь», текут градом слезы. Хочется кричать, обвиняя его. Но какой в этом смысл? Все происходит неожиданно. Яр прекращает бинтовать мой палец, и резко притягивает меня к себе, обхватывая мокрое лицо. Стирает слезы большими пальцами, смотрит на меня пронзительным взглядом. Его пальцы подбираются к моим губам, лаская их, немного сдавливая, а по моему телу табуном пробегаются мурашки.

Сердце начинает неровно биться, словно хочет выбраться наружу, от того, что он медленно тянется к моим губам и снова целует. Но не так, как вчера напористо и жадно, а медленно, невесомо, будто ждет моей реакции, аккуратно исследует языком мои губы, ожидая, когда я открою их сама и разрешу ему продолжить. Сердце бьется все быстрее и быстрее, и я уже сама пугаюсь своей реакции, потому что губы живут своей жизнью, открываясь, впуская его нежный язык, позволяя ласкать, целовать. Сама всасываю его нижнюю губу, пробую его терпкий вкус с примесью мятной зубной пасты. Его руки на моем лице хаотично гладят щеки, скулы, сорвав резинку, медленно зарываются в мои волосы. Сама вскидываю руки, исследуя его лицо, очерчивая мужественные скулы с легкой щетиной. Незакрепленный бинт слетает с моего пальца, и я пачкаю его своей кровью. Неосознанно, ведомая непонятным желанием, подаюсь к нему, прижимаясь к сильной груди. Задыхаюсь от того, что Яр углубляет поцелуй, сплетая наши языки. Еще несколько мгновений прекрасного сумасшествия и он отстраняется от меня, но лишь для того, чтобы целовать мои щеки, скулы, обжигая кожу горячими губами. А потом он отрывает мою ладонь от своего лица и ведет губами по окровавленной ладони, целует порезанный палец, слегка всасывая его, причиняя легкую, но такую сладкую боль. Он ласкает меня, а я смотрю на него, и мне кажется все это так естественно, прекрасно, и очень красиво, несмотря на то, что его щеки и губы перепачканы моей кровью. А у меня из-под ног уходит земля, и подкашиваются ноги. Боже, что мы делаем?! Зачем все это? К чему?

Яр не останавливается, отпускает мою руку, обхватывает талию, притягивая меня к себе теснее. Он опять накрывает мои губы, передавая мне металлический привкус крови, которую я, потеряв весь стыд и разум, слизываю с его губ, полностью отдаваясь этому поцелую. Цепляюсь пальцами за его майку, сильно сжимаю ткань в попытке унять дрожь и жар, разливающийся по всему телу. Я понимаю, что все неправильно и нам нужно остановиться, но я не могу. Мне хочется остановить эту планету и жить в этом мгновении вечно. Он сам от меня отстраняется, немного отодвигая от себя. А я глубоко дышу, заставляю свои пальцы раскрыться и отпустить его. Что я творю? Зачем позволяю ему делать это со мной? И в этот момент становится так неловко, что я не знаю, куда себя деть. А он смотрит на меня так откровенно, с блеском в темно-зеленых глазах. Но вот он закрывает глаза и наша непонятная связь теряется, возвращая нас в реальность. Я отворачиваю голову, облокачиваюсь на раковину, совершенно забывая о порезанном пальце.

Яр берет мою руку и начинает забинтовывать мой палец настолько умело, словно делал это тысячу раз.

— У тебя кровь на лице, — тихо произношу я, заполняя душащее молчание. А он стер кровь с щек, посмотрел на свои пальцы и стиснул руку в кулак.

Отошел от меня и вновь сел за стол, принимаясь за омлет, будто и ничего не было.

— Садись, ешь, — говорит он, смотря куда угодно, только не на меня. Заставляю себя сдвинуться с места, сесть напротив Яра и съесть омлет, запивая его горячим чаем и разбирая бардак в своей голове.

— Что между нами происходит? — спрашиваю я, когда мы заканчиваем завтрак.

— Если бы я знал, Златовласка. Если б знал, — как-то обреченно произносит он, награждая меня ледяным взглядом, от которого становится холодно. Он встает из-за стола, и быстро покидает кухню. А я так и остаюсь сидеть, смотря в одну точку с кучей мыслей в голове. Он назвал меня Златовлаской…

Весь оставшийся день я просидела на кухне, а Яр в комнате. Я боялась с ним столкнуться и посмотреть в глаза. Боялась собственных мыслей и реакции на человека, который хотел меня убить. Я пыталась читать книгу, которую нашла в столе, но строчки плыли перед глазами. Нет, я читала не прекращая, но не понимала ни слова из прочитанного. В какой-то момент я просто заставила себя выкинуть из головы все лишнее и думать только о том, как вырваться из этого заточения. К вечеру, смотря в окно на спокойно гуляющих людей, живущих своей жизнью, я совсем впала в отчаяние и решила использовать любой попавшийся шанс сбежать.

И этот шанс настал быстрее, чем я думала. Когда я вышла из ванной, в дверь позвонили, я застыла в коридоре, провожая взглядом Яра, который направился открывать дверь. На нем та же самая майка и штаны, где он никак не мог спрятать оружие. Он откроет дверь, и у меня будет шанс выскочить в подъезд или заорать во все горло. Тогда я еще не понимала, насколько мои планы были глупы, я просто не могла больше находиться в плену. Мне нужно на свободу, на свежий воздух, вдохнуть полной грудью и понять, что это все не по-настоящему.

Вжимаюсь в стенку в надежде, что Монах не видел меня в темном коридоре. Крадусь к двери, когда он ее открывает. На пороге какой-то непонятный мужчина, который говорит, словно у него задержка речи — медленно, тягуче. Он протягивает Яру какой-то пакет, предлагая что-то купить. Но мне все равно, кто он. Мне нужно выскочить в подъезд и привлечь к себе внимание. Яр лениво выслушивает мужчину, будто он его знает, а я глубоко вдыхаю и дергаюсь вперед. Почти выскакиваю в подъезд, налетая на мужика, который резко отшатывается назад, не понимая, что происходит. Но судя по виду и запаху, исходящему от мужика, он вообще мало чего понимает.