Сердцебиение (СИ) - Ш. Наталья "natali-sh". Страница 25

А ночью вновь любил ее, но уже по-взрослому. Вырывая из нее стоны и мольбы, позволяя ласкать себя и наслаждаться ее нежными прикосновениями. И сходил с ума, потому что все было по-настоящему, потому что ее никто до меня не трогал. Я первый. И, несмотря на то, что девочка знает, какое я чудовище, она все равно отдается мне и наслаждается каждым моим прикосновением. Я думал, что давно душевно мертв, а в эти наши мгновения мне казалось, что я действительно живой.

Она уснула без сил, крепко обнимая меня, а я так и не смог сомкнуть глаз. Боль медленно разливалась по всему телу от каждого громкого стука ее сердца.

Всю ночь я вдыхал ее чистый запах, гладил ее тело кончиками пальцев, трогал ее золотистые волосы и смотрел на часы, отсчитывая секунды, мечтая остановить время. Утром я должен ее отпустить. Просто вышвырнуть из своей черной жизни, потому что ей нет в ней места. Не может ангел жить в аду.

Сочинял речь, подбирал слова, готовился. А потом вдруг понял, что не нужны никакие речи, надо просто отпустить. Оторвать ее от себя и не сметь жертвовать ее жизнью ради собственного счастья.

Я закрыл глаза, еще раз вдохнул ее аромат полевых цветов, ощутил под пальцами нежную кожу, прикоснулся губами к ее обнаженному плечу, попробовав ее медовую кожу на вкус, и аккуратно переложил на кровать. Пусть поспит еще немного в моей кровати, наберется сил перед тем, как я сделаю нам больно. И если ей, возможно, будет просто больно, но это со временем пройдет, то себя я просто убью, уничтожу и растопчу.

ГЛАВА 8

Ярослав

Каждый день перед нами стоит выбор: какой кофе мы хотим выпить или какую одежду сегодня надеть. Именно он определяет нашу судьбу. Но не каждый знает, что его выбор уже давно предначертан. Меня же не спрашивали, чего я хочу, а чего нет. Я просто должен отпустить ЕЕ. Оторвать от себя, а потом истекать кровью, потому что она уже стала частью меня. Но я должен научиться жить без нее, подыхая от фантомных болей.

Она поворачивается, водит рукой по кровати, хмурится, не ощущая меня, открывает сонные глазки, щурится от яркого солнечного света и нежно мне улыбается. Пытаюсь улыбнуться ей в ответ, но улыбка выходит натянутой. Осматриваю ее растрепанные солнечные волосы, нежные плечи, белоснежную кожу и понимаю, что не смогу все это забыть. Сколько бы вариантов я не просчитал, сколько бы выходов не искал, нам все равно придется расстаться. И лучше сделать это сейчас. Каждая наша минута, проведенная вместе, несет огромную опасность для Златы.

— Доброе утро, — с той же милой улыбкой произносит она, садится на кровати, натягивает на себя одеяло, скрывая от меня свое нежное тело. Еще недавно я мечтал увидеть, как Злата улыбается, а сейчас должен стереть счастье и безмятежность с ее лица. Наверное, мой взгляд и напряжение выдают себя, потому что Златовласка хмурится и смотрит на меня обеспокоенным взглядом.

— Доброе утро. Я сварил нам кофе. Одевайся и проходи на кухню, — я хотел бы притянуть ее к себе, поцеловать припухшие после сна губы и вдохнуть ее чистый аромат, но это усугубит наше расставание. Еще раз осматриваю ее тело и быстро выхожу из спальни. Не могу больше смотреть на нее. Я и так чувствую себя последней сволочью. И проклинаю за то, что не устоял перед ее чистотой и красотой, эгоистично забрал у нее невинность, думая только о себе.

Разливаю кофе по чашкам, добавляя Злате два кусочка сахара и немного сливок, потому что запомнил, какой кофе она любит. Я запомнил все, что связано с ней. Я впитал в себя образ и запах. Я впустил ее в свою душу и сердце, потому что так хотел. Чтобы знать, что прожил свою черную жизнь не зря.

Слышу, как Злата ходит по комнате, шлепая босыми ножками, и отсчитываю секунды до нашего расставания. Все заготовленные речи куда-то пропадают, и я совершенно не знаю, с чего начать разговор. Набираю номер такси, прошу прислать машину, потому что это должно произойти быстро, иначе я не смогу ее отпустить.

— Яр, что-то случилось? — спрашивает Злата, проходя на кухню. Девочка все чувствует, улавливая мое настроение.

— Пей кофе, через десять минут за тобой приедет такси, — не оборачиваюсь, продолжаю смотреть в окно. Потому что трусливо боюсь посмотреть ей в глаза и увидеть там боль и презрение.

— Да, конечно. Мне уже пора. Катя беспокоится, да и мне сегодня на работу, — быстро тараторит девочка. Беру с подоконника коробку с новым телефоном, оборачиваюсь к Злате и кладу коробку на стол.

— Что это?

— Это твой телефон, я его вчера купил. Возвращаю долг.

— Эм, спасибо. Не откажусь, потому что очень обидно платить кредит за телефон, которого нет, — усмехается Злата. Она тянет руку за коробкой, а я не выдерживаю, перехватываю ее ладонь, и подношу к своему лицу. Целую пальчики, трусь щекой, вдыхаю запах ее кожи в эгоистичном желании получить последнюю дозу ее тепла.

— Яр, ты…

— Тсс, молчи, — прерываю ее, закрываю глаза и просто наслаждаюсь ее ласковыми пальчиками.

— Я сегодня и завтра работаю, а потом у меня будет выходной. Днем я учусь… Я тут подумала, что мы можем увидеться… Нет, я понимаю, что мы, наверное, не можем быть обычной парой и гулять у всех на виду, но я могу сама приезжать к тебе… — волнуясь и запинаясь произносит она, вонзая в мое черное сердце острые ножи. Я даже мечтаю, чтобы эти ножи, которые она медленно втыкает в мою грудь, убили меня прямо сейчас, лишь бы не видеть этой надежды в ее чистых голубых глазах.

— Нет, Златовласка, — открываю глаза, удерживаю ее руку, которую она хочет отнять, потому что уже видит обреченность в моих глазах. — Сейчас приедет такси, и мы расстанемся навсегда, — не узнаю собственного голоса, словно это говорю не я.

— Почему? — она все же отнимает руку, забирая свое тепло. — Я что-то сделала не так? — спрашивает Злата, пряча глаза.

— Я что-то сделал не так… — резко поднимаюсь, иду к окну, чтобы распахнуть его и вдохнуть свежего воздуха, которого катастрофически не хватает. — Все не так! — повышаю голос, чтобы до нее дошло, что она не может быть с таким, как я. Я убийца. Безжалостная, бездушная машина, выполняющая приказы своего господина, забирающая его грехи себе.

— Ты знаешь, кто я?! — беру сигареты, смотря, как подъезду подъезжает машина, которая навсегда увезет от меня Златовласку.

— Знаю, — тихо отвечает она.

— Не знаешь. Ты ничего не знаешь. И лучше тебе этого не знать. Я убил много людей, которых даже не знал, и буду убивать! Я и тебя хотел убить. Я почти это сделал. В тот первый день, ты спала и не знала, что я приставлял к твоей голове пистолет. Во мне живет две личности, одну из них ты знаешь, а вторая… — обрываюсь, прикуриваю сигарету, желая насытить свой организм никотином, таким же отравляющим, как моя речь. — Я наемник, на мне столько крови, что я никогда от нее не отмоюсь. Я одиночка, в моей жизни никому нет места. Мы с тобой два разных мира, которые никогда не соприкоснутся… — глубоко втягиваю в себя табачный дым. Замолкаю, слышу, как Злата поднимается с места и идет ко мне. Резко оборачиваюсь и вижу огромные голубые глаза, наполненные слезами, которые вот-вот вырвутся наружу. Она тянет руку к моей груди, но я ее перехватываю, не позволяя к себе прикоснуться. — Такси приехало, уходи. Беги от меня как можно дальше, — сильно сжимаю ее тонкое запястье, причиняя боль, чтобы до нее, наконец, дошли мои слова. Она морщится и мотает головой, словно не желает принимать услышанное.

— Я все понимаю. Я просто хочу быть с тобой. Ты же… Мы… — слезы все же вырываются и скатываются маленькими капельками по ее щекам. А каждая ее слезинка разъедает мою мертвую душу серной кислотой. Душу, которая в моменты близости с этой чистотой возомнила, что может воскреснуть.

— Слушай меня внимательно, — наклоняюсь к ее уху, немного притягивая к себе. — Все, что между нами произошло, ничего не значит. Если ты возомнила, что после того как я тебя трахнул, мы возьмемся за руки и побежим в страну под названием любовь, то ты — наивная дура! — бью словами. Больно? Нет, мне не больно, я загибаюсь от ее боли, которую физически чувствую. Но по-другому она не уйдет. — Мне все понравилось, Малышка, ты вкусная и сладкая, но больше я не хочу тебя пробовать, — провожу губами по мокрым щекам, по которым беззвучно льются слезы. — Уходи. Молча, без слов, не порть впечатление. Не унижайся, — пробую на вкус ее соленые слезы, — заставляю себя разжать руку и отпустить. Ощущаю себя ублюдком, который попользовался чистотой, окунул ее в грязь и выкинул. Это не так, но Злата должна в это поверить. И она верит. Плачет, размазывая слезы по бледным щекам, всхлипывает, еще с минуту стоит в ступоре, добивая меня своим аномально громким сердцебиением, каждый стук которого как очередной ржавый гвоздь, забитый в мое сердце, и уходит. Медленно пятится назад, разворачивается и убегает. Вот и все! Меня больше нет. Раньше я думал, что знаю, что такое агония. Ни хрена я не знал! Настоящую агонию я испытывал прямо сейчас, когда смотрел, как она выбегает из подъезда, оборачивается, заглядывая в окно, зажмуривает глаза, отворачивается, садится в машину и уезжает. Кажется, я прекращаю дышать, дергаюсь, как при конвульсиях, сжимаю подоконник, а потом со всей дури бью кулаком, оставляя разводы своей крови на белом пластике подоконника. Еще с полчаса я просто смотрел в даль, в ту точку, куда уехала машина и увезла мою девочку. А потом подошел к холодильнику, достал бутылку водки и выпил ее из горла, захлебываясь обжигающей жидкостью, медленно умирая. Теперь я в полной мере понял, что такое смерть.