Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна. Страница 63

Говор в придорожных тавернах теперь стал смешанным; переплелись стонгардские и сикирийские словечки, образуя причудливую помесь – тот самый диалект, к которому я был привычен с детства. Изменились и люди – вместо рослых да светлых стонгардцев меня встречали стройные черноволосые хозяева и их улыбчивые хозяйки. Чем дальше на юг, тем мельче и смуглее становился народец; впрочем, на подходе к столице встречались всякие путники. Люди и нелюди, спешащие по своим делам и не особо тяготившиеся присутствием друг друга. Совсем не так было на окраинах, где всякого пришельца изучали годами, присматриваясь с подозрением, проверяя на прочность год за годом. Вот как меня в Ло-Хельме.

Слякоть под копытами Ветра постепенно сменилась благословенной твердью; жидкая грязь почти исчезла с широких каменных троп, а дороги стали шире и ухоженнее. Поселения на пути теперь становились чище, а их хозяева брали за постой больше. Я почти не делал остановок, стремясь нагнать Деметру со спутниками на подходах к столице – и всё равно не успел.

Арретиум Артаксарт встретил меня ясной погодой – солнце на небе, экая дикость зимой – освежающей прохладой и свежими лужами, оставшимися у дорог после вчерашнего дождя. Возвышавшаяся на острове столица манила к себе широкими мостами, переброшенными через глубоководную реку, разрезавшую Сикирию надвое, и белокаменными крепостными стенами, выстроенными альдскими зодчими около тысячелетия назад. Я въезжал под сень столицы, как к себе домой.

Казалось, целую вечность назад меня подобрал здесь дядя Луций; будто не со мной происходило взросление в местных казармах, поначалу наблюдение за муштрой легионеров, а затем и принятие в ней живейшего участия; приятнейшие вечера в каморке приёмного отца, где он учил меня грамоте; товарищество и глупые выходки, мечты о будущем…

Не отказал себе в удовольствии и проехал к главной площади окружным путём, ведущим через знакомые кварталы. Никого из знакомых не увидел, даже легионеры из столичной стражи и те оказались новыми лицами. Ностальгия с оттенком грусти и разочарования длилась, впрочем, недолго: я въехал на главную площадь, откуда намеревался попасть на одну из боковых улиц, которая бы вывела меня к торговому кварталу – таверна «Рацаэнна» находилась именно там.

– Похолодало, – покряхтывая, жаловалась пожилая торговка цветами своей соседке, юной девушке с пышными букетами подмышкой. – Скоро снег пойдёт.

Та согласно кивнула, кутаясь в тёплую шаль, но тотчас встрепенулась, завидев меня. Площадь в это время оказалась пустынной, новые лица вычислялись местными на раз.

– Цветы, господин! Последний осенний привет для возлюбленной! Подарите своей жене немножко радости в эти хмурые дни!

Я глянул на яркое голубое небо и невольно задумался; девушка воодушевилась отсутствием отказа и вспорхнула едва ли не под самые копыта Ветра.

– Она оценит! – уверенно заявила девица, тыкая пушистым, но уже увядающим букетом мне в колено. Выше смуглая красотка никак не доставала – я, въехав в столицу, так и не спешился.

– Купи, купи жене своей, славный господин! – поддакнула её товарка, на всякий случай призывно встряхивая собственные букеты.

– Нет у меня своей жены, – нахмурился я, выискивая взглядом нужный поворот. Гостиный двор на главной площади разросся, пристроил новые помещения, изменив привычный моему глазу вид.

– Тогда чужой! – не растерялась торговка.

– Невесте купи, – в свою очередь предложила девушка, стрельнув по мне уже заинтересованным взглядом. Никогда не понимал этого не то насмешливого, не то оценивающего выражения, с которым меня порой осматривали такие вот смелые, как эта смешливая девица, женщины.

– Нет, – я осторожно тронул поводья, чтобы не задеть путавшуюся под ногами коня торговку.

– Невесты нет? Тогда в честь того, что у тебя такая беззаботная жизнь, господин! – плутовка покрутила дурно пахнущим цветком перед носом у Ветра, на что тот тут же среагировал, вырвав зубами самые крупные листья из букета.

– Ой, что ж ты делаешь-то, животное неразумное! – не слишком искренне возмутилась девушка под горестные охи старшей подруги. – Теперь твоему господину придётся звонкие отсчитывать за порчу товара! А какой букет был!..

Я усмехнулся. Мог, конечно, проехать мимо, под вопли и крики ушлых баб, да только разбирательств со стражей таким образом не избежать. На главной площади торговали только цветами, по особому распоряжению местного совета; соответственно, и договорённости с власть имущими имелись свои. Вникать в них мне не хотелось, поэтому я молча потянулся к поясу.

– Вот спасибо, добрый господин! – лукаво ухмыльнулась девица, едва не приплясывая в нетерпении. – Если надо, я тебе и других цветочков поднесу, только скажи! Такой большой и сильный господин… с длинным мечом… наверняка окажется не менее щедр!

Лучшего способа, чтобы ускорить мой побег, она найти не могла. Ссыпав мелочь в шустро подставленную ладонь, я ткнул Ветра пятками даже сильнее, чем хотел, отчего верный конь сорвался с места едва ли не в галоп. Вслед понеслись довольные смешки хитрых торговок и стихающий гул главной площади.

На боковой улице спешился и повёл Ветра под уздцы; усталый конь только фыркал, упрямясь с каждым шагом всё больше. Скоро, скоро будет тебе отдых, друг!

Торговый квартал встретил взбудораженным гомоном снующих от прилавка к прилавку покупателей, распахнутыми настежь дверьми лавок, сложенными кое-как ящиками и бочками под крытыми навесами, и большим, чем где-либо в другом районе, числом стражников. И это, пожалуй, было единственным местом в столице, где творился подобный хаос.

Постоялых дворов и гостиниц тут тоже хватало: я помнил их все, но путал названия вывесок, каждую из которых хозяева писали на двух языках: родном и сикирийском. Таверну «Рацаэнна» содержал старый реттон, который с тех пор, как перебрался с южных Островов на материк, а затем и в самое сердце Империи, ни разу не покидал насиженного места. На яркой вывеске красовался самый ранний стонгардский цветок, рацаэнна, бутонов которого хозяин таверны никогда воочию не видал, но рассказами о которых, очевидно, когда-то пленился.

– Мир твоему дому, почтенный Тойхаг, – произнёс я, перешагнув высокий порог. Ветер уже, должно быть, вовсю наслаждался отдыхом в стойле, а я стоял перед подслеповатым хозяином, как на смотре. Сердце уже вовсю плясало в груди – доехал наконец! – Не узнаёшь?

– Это же Сибранд, отец! – всплеснул руками высокий юноша – нет, молодой мужчина – в котором я с трудом угадал хозяйского племянника, когда-то худосочного мальчишку, с которым раз или два играл на улице. – Сибранд, приёмыш покойного примипила Луция! Ну, помнишь, дядя?! Живой! А ты говорил – погиб! Эх, жаль, не поспорили с тобой!

– И впрямь живой, – обрадовался Тойхаг, поднимаясь из-за стойки. – Вот уж… новость… хорошая новость, хорошая! – тут же оговорился пожилой реттон, расплываясь в беззубой улыбке.

Мой товарищ по детским играм бросил ящик с овощами, который нёс на кухню, подскочил, без всякого стеснения облапив меня измазанными в земле руками. На его шоколадной коже разводов, впрочем, видно не было, зато на моих блестящих доспехах – даром чистил на привале, что ли – тотчас появились отпечатки чужих пальцев.

– И я рад тебя видеть, Эйхаб. У вас всё в порядке?

– Отлично! – даже обиделся молодой реттон. – Цветём и пахнем, друг! От посетителей отбою нет – вот как славно идут дела! Да и ты, небось, не просто так зашёл, – хитро прищурился Эйхаб.

– От товарищей отстал, – тут же признался я. – Две женщины, двое мужчин. У тебя остановились? – спросил, будто сомневаясь.

– А то! – просиял реттон. – Ты, небось, о вчерашних посетителях говоришь. Здесь заночевали! Две комнаты заняли, завтра поутру расчёт.

– Покажи.

– Разошлись все, – охладил мой пыл Эйхаб, – кроме бруттки. Неможется ей. Я уж и лекаря предлагал – отмахнулась, пройдёт, говорит.

Сердце подпрыгнуло едва ли не в самое горло. Осторожно притянув к себе реттона за локоть, нагнулся к нему поближе: