Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна. Страница 74

– Поспеши, – проронила Деметра.

Люсьен не ответил, только пришпорил коня, скоро оторвавшись от нас на добрых полчаса езды. Сумок при нём я не заметил, лишних лошадей брутт тоже передал Деметре, отправившись в Ош налегке. Это, конечно, сокращало время дороги – лишь бы только сам колдун не затерялся в заснеженной степи. Впрочем, до города не так уж далеко…

– Сибранд, – тихий голос вкрался сбоку, и я едва не отшатнулся от чужих ощущений. Усталость, недомогание, тревога, забота… – Ты скажи, если совсем плохо. Я… я вырву сердце стихии из тебя, возьму сама…

– Нет.

Не хватало ещё, чтобы госпожа Иннара обессилела из-за проклятого артефакта так же, как я! Глупая женщина! И взбредёт же в голову…

– Держись, немного ещё.

– Ты точно сможешь… не могла же… там, у Живых Ключей…

Деметра меня странным образом поняла.

– Я действительно раньше не доставала артефактов из сосудов, – признала она. – Да и отец – тоже. Сердце земли Эллаэнис принесла в кристалле, так что впервые я увидела обряд уже на тебе. Думаю, что смогу теперь. Я быстро учусь, Сибранд.

Слабая улыбка, трепетная забота. Нежность. Ко мне?..

Я с трудом выпустил набранный воздух через сцепленные зубы. Теперь, когда не перебивали её чувств эмоции ехавшего рядом Люсьена, меня обволакивала мягкая и опасная волна женского естества – такого близкого и такого желанного. Сердце огня злорадно разгоралось внутри, пожирая всё, что оставалось внутри моего, и питаясь остатками чувств, как сухим хворостом. Даром, ох, даром уехал брутт! Теперь не сдерживало проклятый артефакт чужое присутствие, и я сходил с ума, то и дело вздрагивая в седле всем телом. Не унять болезненную дрожь, не утолить дикую жажду…

Там, у костра, брутты договорились между собой на удивление быстро, не тратя попусту драгоценного времени. Маски были сорваны, обоим пришлось выбирать. Госпоже Иннаре – между эмоциями и долгом, Люсьену – между чужими желаниями и собственными. Деметра едва ли простила товарищу по детским играм смерть отца – я чувствовал её боль и горечь до сих пор – а Люсьен всё никак не верил в то, что наследница древнего бруттского рода отреклась от убеждений своей семьи и даже от интересов Бруттской Империи, согласившись на сотрудничество с нашим легионом. Причины такого поступка госпожа Иннара оставила при себе, обронив лишь, что не только Стонгард и Сикирия выиграют от подобного расклада.

– Альдам нельзя доверять, – добавила невеста Аркуэнона Дейруина. – Наш Совет этого ещё не понял. Обыграть их не получится.

Я жаждал всей правды. Теперь, когда Люсьен уехал, я вполне мог бы воспользоваться этим и выведать у спутницы подробности – какого Тёмного попала в легион, каковы истинные цели «серой забитой девчонки», и почему, во имя всего святого, она до сих пор не расторгла глупую помолвку с подлым альдом?! Впрочем, ответ на последний вопрос напрашивался сам: наследник престола… безграничные возможности супруги, умело управляющей мужем…

– Великий Дух, – потрясённо выговорила Деметра, ухватившись за мою пылающую руку. – Сибранд, прошу тебя! Успокойся, не думай ни о чём!

Бруттская колдунья шепнула несколько быстрых заклинаний, и от её тонких пальцев по телу разлился обманчивый холод, замораживая призрачное пламя на коже. Легко сказать – ни о чём не думай! Эта женщина вообще понимает, что только лихорадочные мысли и спасают её от…

Метель постепенно стихала. Недолго держалась непогода в переменчивом сикирийском климате – небось уже завтра растают сугробы, превращая дороги в непроходимое месиво из снега и грязи.

Мы продолжали путь. Ночь нас не остановила – колдовские светлячки Деметры освещали дорогу на несколько шагов вперёд. Мы проехали одно за другим несколько мелких поселений, не задерживаясь ни на минуту: в тёмное время суток моя светящаяся кожа привлекла бы слишком пристальное внимание. Я не возражал против долгого пути, но кони уже хрипели от усталости, а госпожа Иннара то и дело проваливалась в короткий сон – гасли путеводные огоньки, и колдунья едва не зарывалась носом в гриву своего коня.

– Море, – выдохнула Деметра, когда горизонт заблестел серебристым покрывалом. – Скоро…

Я молчал, из последних сил сдерживая себя. Эмоции, чувства, желания, ощущения – всё обострилось до болезненной грани, вот-вот грозя накрыть пылающий разум калёным железом.

До хижины-зимовки мы добрались к рассвету. Лошади шарахались от меня, кося испуганными глазами на оранжевые блики огня, то и дело прорывавшиеся из-под кожи, и госпожа Иннара привязала животных сама, пока я спускался к разрушенному причалу. Люди на широких дорогах ещё не появились, хотя невдалеке уже виднелись пригородные поселения, за которыми и начинался такой долгожданный Ош.

– Есть хочешь?

Я только зубы стиснул. Во имя Великого Духа, не обращайся ко мне, женщина! Дыши через раз, не напоминай о своём присутствии!..

Не отвечая, я бездумно шагнул с причала в море, с жутким треском ломая корку льда у побережья. Здесь оказалось неглубоко – мне по грудь – и я с наслаждением нырнул в снежную кашу с головой, освежая горящие виски. Проплыл под водой, ощущая, как смято, отстранённо реагирует тело на внезапное омовение. Вынырнул, с облегчением вдыхая холодный воздух с кружащимися в нём пушистыми снежинками.

– Простудишься, – посетовала госпожа Иннара, сдерживая зевок. – Сердце огня коварно: оно не согревает. Его огонь сжигает душу, а не тело.

Я медленно вышел из воды, позволяя порывам ветра сдуть последние языки колдовского пламени с кожи. Полегчало; надолго ли?

– Сколько лет живу в Стонгарде, – усмехнулась вдруг Деметра, – до сих пор не понимаю этой снежной красоты. Одни ветра, морозы, бесконечное белое полотно на горизонте. Сикирия мне нравится больше, хотя климат здесь неустойчив. Сегодня жарко, а завтра уже зима…

– У нас не одни ветра, – рвано возразил я, чувствуя, как сердце огня сушит кожу едва тлеющими языками призрачного пламени. – Время, когда тают льды, не очень хорошее. Но оно проходит. И за бурной, тяжёлой весной наступает лето. Оно всегда наступает, госпожа. Что бы ни случилось. И это… прекрасно.

Деметра неуверенно улыбнулась. Лёгкая, как тонкий аромат, тень удивления и заинтересованности.

– Иди в дом, – так же коротко велел я.

Поднял непослушные руки, плотнее запахнул плащ на её груди. Подтолкнул в плечо.

– Иди, – повторил хрипло. – Я позже.

Дочь Сильнейшего встревожено глянула на меня, но перечить не стала – развернулась и вошла в хижину. Вскоре потянулась из печной трубы тонкая струйка дыма, а я присел на пороге, обхватив голову руками. Мир вокруг просыпался: кричали морские птицы, мягко шумел прибой под тонкой коркой льда, со стороны дороги доносились пока ещё далёкие голоса и скрип повозок. Ветер окончательно утих, и я наслаждался живой тишиной, прикрыв глаза и успокаивая разбушевавшееся дыхание. Проклятый артефакт не позволял расслабиться ни на миг: наполнял чувствительный слух новыми шорохами и звуками, вкрадывался вкусным ароматом из хижины и солёным запахом моря, обострял бурлящие внутри эмоции до абсурда, притягивал к себе оттенки чужих чувств, жёг изнутри чёрным пламенем. Я уже ощущал не душевную, но физическую боль: выплеснуть бы жидкое пламя, вырвать его из себя, как это сделала Дина…

Гордая сикирийка поплатилась жизнью за то, что рассталась с сердцем огня. Пережил бы я своевольное избавление от артефакта? Я бы не возражал против скорой смерти – слишком устал от пустой и трудной жизни – но вовремя пришёл в себя. С трудом я вспомнил, отчего находился сейчас на берегу южного моря, тщетно подавляя в себе чуждую стихию. Олан. Дети. Меня ждут. И стараниями светлого легата Витольда я был ещё очень далёк от завершения миссии…

Тяжело поднявшись, я вошёл в хижину. Строили, видимо, местные рыбаки для своих нужд, но в этот день, на наше счастье, внутри оказалось пусто. Деметра наскоро смахнула пыль и грязь с покосившегося стола, расстелив чистую тряпицу на продавленной столешнице, так что меня встречали остатки походных сухарей и горячая настойка, которую дочь Сильнейшего разливала из вскипевшего чайника по кружкам.