Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна. Страница 75

– Подкрепись, – устало посоветовала госпожа Иннара. – Даже твой запас сил не бесконечен. Ты не спал…

Спать мне по-прежнему не хотелось, в отличие от Деметры: чужую острую усталость я ощущал всем существом – даже у самого ноги подгибались.

– Я прилягу, – подтвердила мои догадки госпожа Иннара, без сил опускаясь на плоскую лавку у единственной ровной стены. Походную сумку бруттская колдунья подложила под голову, тотчас прикрывая глаза. Шепнула сонно, бессознательно, – не позволяй мне… долго…

Я прихлебнул настойку из кружки, тотчас отставляя её с отвращением: горячего в утробе и без ароматного пойла хватало. Постоял какое-то время, раздумывая над малоаппетитными сухарями, и решительно обогнул стол. На хлипкую лавку сесть не решился – проломлю иссохшее дерево на раз – а потому попросту опустился на пол, лицом к лицу с госпожой Иннарой.

Кажется, я даже подумать ни о чём не успел. Тщетно сдерживаемое желание, усиленное огненным артефактом, прорвало наконец плотину самообладания. Даром держал себя в руках! Сердце чужой стихии всё равно сожрало меня раньше, чем умные брутты успели его вытащить. Потому что следующее, что я запомнил – как провожу рукой по нежной щеке, не в силах совладать с острым желанием, и как касаюсь кончиками пальцев приоткрытых губ.

В следующий миг Деметра изумлённо вскинулась, и это лишь подстегнуло поток бурлящей внутри раскалённой лавы. Дочь Сильнейшего даже вскочить не успела, когда я сдёрнул её с лавки, надёжно похоронив в стальных объятиях, и прижался наконец к вожделенным губам.

Где-то далеко, на задворках угасающего разума, вспыхнул ужас от того, что я творю, но злая стихия тотчас сожгла последние капли ещё трепыхавшегося сознания. И это уже не я прижимал к себе бруттскую колдунью, наполняя её жидким огнём с каждым звериным поцелуем, и не я, захлёбываясь и пьянея, впитывал в себя чужие эмоции. Изумление, страх, отчаяние, бессилие, нерешимость…

Маленькие ладошки упёрлись мне в грудь, но разве меня остановить слабыми женскими руками? И разве я позволил бы произнести ей хоть одно колдовское слово? Нет; прижимал к себе всё крепче, ощущая, как вспыхнувший на коже огонь обжигает теперь уже и госпожу Иннару; почувствовал, как вздрогнула она от боли всем телом…

– Сиб… ранд… – уворачиваясь от болезненных поцелуев, выдохнула Деметра.

Ледяной холод сковал грудь – там, где упирались в неё ладони бруттской колдуньи. Не могла или не решалась от меня избавиться? Боялась ли мне навредить или проклятому артефакту? Вместо бесполезных уговоров сплюнуть всего одно колдовское слово… да и много ли их требовалось магу её круга?

– Пус… ти…

Слабый толчок ветра – детские игры, госпожа Иннара! Не погасить этим чёрное пламя у меня в груди. Тщетно боролся я с чужой стихией – она раз за разом брала верх.

– Великий… Дух… Сиб… ранд… прошу… – напряжённые ладони уже подрагивали от нетерпения, но всё не отталкивали меня прочь, всё медлили… – Это же не ты… не ты…

На миг я отстранился, ловя взгляд широко распахнутых, больных ореховых глаз. И тотчас сам оттолкнул от себя бруттскую колдунью, мигом приходя в себя. Артефакт внутри задохнулся собственным дымом, рассыпался по дну души чёрным пеплом.

Деметра плакала. Крупные слёзы всё катились по нежным щекам, и жестокая, чуждая страсть погасла так же внезапно, как и разгорелась. Я прижался спиной к стене, не доверяя больше предательскому телу, а госпожа Иннара медленно опустилась на пол, судорожно растирая ладонями мокрое лицо.

– Это сердце стихии, – рвано, смято выговорила она, не поднимая головы. – Это из-за него ты… я знаю. Ничего не говори. Потому что только из-за артефакта… потому что… разве я… заслуживаю…

Ушатом холодной воды пролилась острая, невысказанная боль бруттской женщины. Не раздумывая, я шагнул вперёд, опускаясь рядом с Деметрой. Коснулся вздрагивавших плеч ладонями.

– Прости, – проговорил хрипло. – Ведь я давно… с ума по тебе схожу, госпожа. Но я бы не стал… никогда не стал бы…

Дочь Сильнейшего внезапно качнулась вперёд, прижимаясь ко мне заплаканным лицом, и я едва не задохнулся от невыразимой нежности, наполнившей моё существо. Не разобрать, чья – слишком тесно сплелись в клубок наши чувства, слишком жарко дышала мне в грудь бруттская колдунья.

– Ты не должен, – прошептала, обдавая горячим дыханием. – Найди себе достойную женщину. Не меня. Ты ведь не знаешь… ты, у кого четверо сыновей… ты, кто так упрямо борется за младшего из них… несмотря на пересуды, на дурные советы, на чужое осуждение… Думал, ничего не вижу? Вижу, чувствую – и без огненного артефакта… Я чувствую тебя, Сибранд. Не такой, как я. Сильный. А я… я только снаружи…

Я многое мог бы сказать. Не стал: пропитанная чистой огненной стихией насквозь, госпожа Иннара изливала мне сердце сама. Вот только головы от моей груди по-прежнему не поднимала, пряча больные, заплаканные глаза.

– Ты тащишь на себе четверых, – глотая слёзы, с трудом выговорила она. – Я не смогла даже одного. Что, не ожидал? Не такая, как ты думал. Убила. Подчинилась отцу. Убила. Умирать буду – не забуду. Это была девочка…

Глухие рыдания прорвались наконец наружу, и какое-то время только они и нарушали тишину рыбацкой хижины. Я молчал, принимая исповедь молодой женщины. Прислушивался к себе. Ловил правду в омуте своих и чужих чувств…

– Закончу, раз начала, – хрипло прокашлявшись, заговорила Деметра. Говорила колдунья быстро, сумбурно, но в глаза мне по-прежнему не глядела. – Знаю: осудишь. Оправдываться не стану – нечем. Ведь отец никогда не бил меня. Не пытал. Не поступал так, как… как мастер Сандра с Люсьеном. Прости меня, Сибранд: ваш разговор у костра я почти дословно слышала. И нет, в моём детстве не было подобных испытаний. Но… лучше бы он бил меня, Сибранд! – с силой выдохнула дочь Сильнейшего, а меня обдало потоком горечи и боли. – Потому что от его равнодушия мне хотелось выть. Я столько достигла! Вершин мастерства! Раньше и быстрее, чем когда-то получилось у него! Всё даром. Я была всего лишь дочерью, женщиной, пешкой в его играх, которая могла только служить чужой воле. Нашу помолвку с Арком тоже он спланировал. Мне тогда исполнилось шестнадцать, я… даже поверила, что могу быть счастлива с ним. Аркуэнон сам предложил помолвку как залог мира между бруттской и альдской знатью – гарант выполнения взаимных обязательств. Ко мне Дейруин всегда был добр – когда мы пересекались – но и только. Мне тогда хотелось большего. Хотя, конечно, отца никогда не интересовало моё мнение…

Глухая корка обиды и непонимания. Дочь Сильнейшего свернулась в моих объятиях, обхватывая себя руками за плечи. Тряхнула головой, чтобы отросшие пряди скрыли лицо.

– Я всегда жила мечтами, – мёртво произнесла госпожа Иннара, а я ощутил сосущий холод в груди – как в том бездонном колодце у Живых Ключей. – Сбегала в них от отца. Он не давал мне жить – не отпускал от себя – и пользовался, как бессловесной тварью. Даже в гильдию не отправил. Нанял лучших мастеров, потом учил сам. Я ненавидела тёмные искусства, но только мои успехи… оживляли наши вечера. И я старалась. Впрочем, – встрепенулась вдруг Деметра, – всё это не оправдывает ни моей слабости, ни моих ошибок. Отец был просто… таков, как есть. А я потратила долгие годы, чтобы разглядеть в нём того, кем он не являлся. Затем влюбилась.

Я тотчас напрягся, ожидая услышать имя Люсьена. Госпожа Иннара моих ожиданий, хвала Духу, не оправдала.

– Вначале я мечтала о том, что где-нибудь есть человек… который бы меня понял, – голос Деметры стих, словно колдунья заново переживала тоскливые годы. – Все эти частые переезды, бесконечную муштру, тёмные искусства, всё, что я делала не потому, что этого хотелось мне… Одна жизнь на двоих… лишь приложение к отцу. Никто не видел меня по-настоящему – даже Люсьен, хотя он пережил всё то же, что и я. Думаю… мы оба нуждались в более сильном человеке, в том, кому мы могли бы довериться. Питаться… прости, Сибранд, но это так… питаться жизненной энергией другого человека. Адептам твоего круга не объясняют, но иногда магам без этого не выжить. Тёмные искусства выжигают…