Дозор с бульвара Капуцинов - Баумгертнер Ольга Гартвиновна. Страница 8

Мозг уже слегка затуманило, и лишь это объясняло, почему Жак не сразу во всем разобрался.

– Серый! Слышишь меня?

Мартэн замер.

– Можешь не выходить!

Разум мгновенно вернулся. В слабом лунном свете по очертаниям фигуры и одежде он сумел различить, что дама ничем не напоминает ночных обитательниц леса. Аура же выдала Темную.

Ведьма!

– Заработать хочешь, серый? Чую, что хочешь. Не деньги предлагаю, сам знаешь.

– Какого р-рожна? – прорычал Мартэн из-за дерева.

– Добычу.

– По спр-равке? – Жак вложил в слова все свое недоверие.

– Конечно, нет, серый. Лицензию у сантинель проси. Только что-то мне подсказывает, что не допросишься. Все вожак себе заберет.

– Забер-рет, зар-раза! – глухо рявкнул Мартэн.

– О том и говорю, касатик. Но есть у меня один способ… Так, чтобы и взятки гладки.

– Бр-решешь… – недоверчиво рыкнул Жак.

– Ну, как знаешь! Только осторожнее будь, патруль у бульвара Отей. – Ведьма двинулась дальше по дорожке в сторону озера.

– Стой! – Мартэн даже выскочил из-за дерева.

– А ты ничего, касатик. – Ведьма смерила его взглядом. Вряд ли она видела что неприличное, небось только контуры мускулистого тела – Жак всегда был готов зашибить пару су на разгрузке в доках.

– Говор-ри, стар-рая!..

– Обижаешь, зубастый. Я помоложе тебя буду. Привык, если колдунья, то непременно карга, а молодится только с виду. Оревуар!

– Пр-рости, выр-рвалось… – пошел на попятную оборотень.

– Хорошо. Слушай. Дело есть. Верное. Подсобить одному, четвертый ранг у него. Ничего особенного, покараулить, пока он будет гоношить, а если сантинель нагрянут – отвлечь и увести. Оборотень нужен, резвый и сметливый. Мокроты никакой. Справишься?

– А добыча?

– Я, дорогой, гадаю. Все законно, патент имею от Ночного. А для себя и знакомых Иных можно и так, без патента. Просмотрю линии судьбы, кому умереть суждено не своей смертью. Кого апаши зарежут, кому в пьяной драке бутылкой голову разобьют или кто в канаве захлебнется. А может, попадется такой, кого медведь в лесу задерет или кто сам на себя руки вскорости наложит, с обрыва кинется. Вот на таких укажу и время, когда смерть придет, назову. Им все равно судьба, а тебе – пожива. Следов только не оставляй.

– Где р-работа?

– Пойдешь на Сюффрен. Там павильон есть, пока закрытый. Для экспозиции построили. «Двор чудес» называется. Влезешь туда, внутри будет ждать Темный. Скажешь, что Селин прислала. До полуночи чтобы на месте был, никуда по пути не заходи и никого не трогай. Все понял? Дуй живо!

Жак Мартэн считался грамотным. По крайней мере мог разобрать, о чем пишут в газете или на уличной афише. Но за свою жизнь оборотень не прочел ни одной книги. О писателе Гюго не слыхал, а Нотр-Дам де Пари для него был всего лишь собором в центре, но уж никак не романом.

Между тем оборотни старого Парижа нередко промышляли в окрестностях настоящего Двора чудес ровно по той же причине, по какой Жак скрывался за деревом в Булонском лесу. Правда, сам Двор был неприкосновенным. Ночью в нем собиралось все городское отребье, и Дозор Светлых был вынужден постоянно иметь там соглядатаев. Путеводитель по Всемирной выставке сообщал: Двором чудес это место прозвали потому, что толпа увечных, днем просивших милостыню, ночью мгновенно исцелялась. Хромые и безногие вприпрыжку бежали в кабак, немые горланили песни, слепые прозревали, глухие начинали слышать.

Жак Мартэн, разумеется, не держал в руках ни одного путеводителя. Он не застал и времен расцвета подлинного Двора чудес. Проникнуть же сквозь запертые ворота в бутафорский павильон оборотню не составило труда.

Это был второй павильон старого Парижа, не такой большой, как у моста Альма. Впрочем, Жак не был и в первом. Кроме истории про задранных кем-то Темных, доходили до него и другие слухи. Пара оборотней-клошаров от моста перебрались было в этот «Старый Париж», пока тот пустовал, и не было там надлежащего догляда. А потом вдруг о них не стало ни слуху ни духу. Никто не хватился, гару были не из клана Дюссолье, все подумали, что убрались из города. Может, и Ночной прогнал подальше. Но в свете двойного убийства это могло бы навести на определенные мысли… Кого угодно, только не Мартэна.

Мысли не были его коньком. Особенно тогда, когда начинал одолевать волчий голод.

За воротами, проделанными в высокой зубчатой стене, Мартэна поджидала небольшая открытая площадь. Кругом теснились старые покосившиеся дома и лавчонки, поддерживая друг друга, как пьяные. Кое-где по вывескам и в самом деле угадывались закрытые кабаки. Налево уходила узкая кривая улочка, в глубине виднелась небольшая церковь с острым шпилем.

Кругом не было ни души.

Никто не поджидал Мартэна, ни Темный наниматель, ни Светлый патруль. Жак погрузился в Сумрак. Здесь площадь была еще более ветхой. Мартэн подумал, что, наверное, явился на этот Двор первым. Он прошелся туда-обратно у ворот, затем сделал круг. Хмыкнув, не отказал себе в удовольствии справить малую нужду на углу запертого питейного заведения. Решил, что так пометил территорию.

Никто не приходил.

Жак начал звереть в самом прямом смысле. Может, ведьма намерилась его провести? Захотела всего лишь убрать подальше от того места, какое предназначила для своих целей в Булонском лесу?

Рука сама собой скрючилась, грязные ногти вытянулись и стали желтыми когтями. Негодование начало душить Мартэна, смешиваясь с позывами, что предшествовали метаморфозе.

Его последней человеческой мыслью была та, что наниматель все равно не оговорил, в каком облике нужно явиться, обычном или сумеречном.

По привычке оборотень успел наскоро снять с себя одежду и даже припрятать под бочонком около двери. Его умение мгновенно разоблачаться неизменно приводило в восторг работниц дешевых борделей, куда он захаживал после каждой ночи в облике зверя.

На четырех лапах Мартэн потрусил по тесной улочке Filles-Dieu. Хотя название, прибитое к столбу, уже не мог разобрать.

До конца он не добежал.

Некто преградил дорогу. Жак редко в своей жизни видел других Иных помимо оборотней. Да и то, как ни странно, если и приходилось, то больше Светлых: патрули не упускали возможностей проверить невидимую людям печать на его груди. Из Темных же попадались либо ведьмы, либо совсем слабые, что только и могли промышлять шулерством по притонам. Он лишь понаслышке знал, что есть весьма сильные и очень древние маги, которые в Сумраке выглядели совершенно не похожими на самих себя в обыкновенной жизни. Они могли быть как великаны-огры из сказаний или как адские демоны из проповедей кюре.

Тот, кто предстал перед волком сейчас, походил одновременно и на тех и на других. Он вдвое превосходил ростом высокого человека, был космат и обладал длинными когтями. Сохрани Жак в волчьем облике способность различать цвета, он заметил бы, что космы незнакомца отливают синим, как сумеречный мох. Сохрани оборотень способность размышлять, он, наверное, подумал бы, что таинственный наниматель все же явился.

Однако психика Мартэна уже крайне мало отличалась от звериной, в то время как все остальное не отличалось и вовсе.

Волк зарычал. Шерсть на загривке встала дыбом.

Тварь приблизилась странным прыжком. Она была лишена запаха, как, впрочем, и все в Сумраке. Но куда больше могло обеспокоить отсутствие другого… Оборотни в Сумраке не различают оттенков, но прекрасно могут отделить Светлого от Темного, а Иного от простого человека. Если, конечно, не столкнутся с куда более сильным Иным, который захочет обмануть…

Это создание не было ни Темным, ни Светлым, ни человеком. У него не просвечивало никакой ауры. Если бы оно не двигалось, а космы не шевелились, его можно было бы принять за одну из вещей в павильоне, какое-нибудь чучело. Именно потому Жак и не заметил существо поначалу.

Волка можно напугать. Оборотня сразу после превращения, да еще не прошедшего фазу, – намного, намного труднее. Давление крови слишком велико, это установили эскулапы из научного отдела Дневного Дозора. Они же предположили, что влияет на то вещество из надпочечниковой железы, недавно полученное человеческими медиками и названное «эпинефрин» [8].