Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя. Страница 23

Я выхожу на улицу, поднимаю воротник пальто — и БАХ!

Даже сначала не понимаю, почему пальцы сжимаются в кулаки. Почему мир погружается в непроглядный черный туман, сужается до одного единственного образа: Кира и рядом какой-то очкарик. На площадке перед зданием. Он с цветами: скучным веником белых роз, и Кира протягивает руки в варежках, чтобы принято подарок.

Очкарик ей подмигивает, наклоняется… Ниже. Ниже.

Нет, блядь, не смей. Даже не вздумай…

Он целует ее в щеку. Простой целомудренный чмок, но одновременно рука этого пидора опускается ей на талию, пальцы играют ремнем на пальто. Вся эта сцена просто меня разрушает. Словно облученный радиацией: тошнит, выкручивает наружу все внутренности, выворачивает самую паршивую часть меня.

Последняя капля — это нос Киры, который она прячет в букет. И резные снежинки на ее светлых ресницах, и ямочки на щеках, потому что она улыбается. Ямочки, в которые я хочу нырнуть кончиком носа, чтобы почувствовать, какая мягкая у нее кожа. Мне она никогда не улыбалась. Ни единого, мать его, раза.

Да пошло оно все! Пусть катится в самую глубокую жопу вся эта херня и сопливая романтика. Кира-блядь просто нашла очередного ёбаря, и теперь корчит с ним невинность. Это только для меня она неприступная и холодная, как змея.

Невидимая сила хватает меня за грудки и тянет прямо к ним. И с каждым шагом перспектива разбить морду этому слащавому очкарику кажется все более приятной.

Посмотреть, как он будет выкручиваться, пытаясь поцеловать ее беззубым ртом.

Я просто прохожу мимо и, словно гарпунщик, хватаю ее за локоть. Молча, ни слова ни говоря, тяну за собой, мысленно радуясь, что от неожиданности она выронила букет.

Самое ему место на земле.

— Эй! — возмущенно догоняет очкарик. Забегает вперед, толкает меня в грудь двумя руками. — В чем проблемы? Убери от нее руки.

И откуда же мне так знакома его рожа? Точно где-то видел.

Кира пытается выкрутиться, но я буквально крошу ее взглядом. Она на секунду замирает, а потом снова рвет локоть из моей хватки. Никакого инстинкта самосохранения, раз не понимает, что я сейчас в таком состоянии, что вырываться она сможет только, если оставит мне всю руку целиком.

— У нас с Кирой Викторовной деловой разговор, — говорю сухо и очкарик удивленно моргает. — Ты ее потом трахнешь, если уже заплатил.

— Я тебя ненавижу, — шипит Кира сзади. — Ты просто больной ублюдок.

— А ты не ужинала, — отвечаю я, потому что, клянусь, только что слышал, как у нее урчит живот. — Что я сказал о голодных обмороках и скандалах, ну, Кира?

Она цепенеет, и я пользуюсь ситуацией, чтобы силой дотащить ее до машины и бросить на заднее сиденье.

Все. Мой цивилизованный мозг убит окончательно. Работают только инстинкты.

Короткий кивок водителю и тот успевает заблокировать дверь, прежде, чем Кира успевает сообразить, что прозевала свой шанс сбежать. Я обхожу машину, запрыгиваю назад — и она врезается в меня градом жалящий кулаков. Лупит, куда придется: по плечам, груди, по рукам, пока я, наконец, не фиксирую ее запястья в воздухе. Но и теперь она не сдается: пытается достать меня, укусить.

— Если ты сейчас не успокоишься, я выйду и разобью твоему очкарику лицо, — предупреждаю я. И ловлю себя на том, что жду ее «да». С огромной радостью затолкаю сраный букет ему в задницу. — Хочешь проверить, кто тут Гарри Поттер, а кто — Волан де Морт? Давай, грязнуля, поднимай ставки.

Она молчит, но больше не дергается.

— Куда ты меня везешь? — спрашивает без тени паники. Спокойно, холодно. Ноль эмоций.

— Ужинать, блядь, — рычу я, и отворачиваюсь к окну.

Главное, не сожрать ее по дороге.

Кира достает телефон и начинает что-то энергично вбивать туда что-то, что я невольно пытаюсь угадать, чем таким важным она занята в этот момент.

— Пишешь заявление о похищении? — ерничаю я. Злость все еще клокочет внутри и это самое безобидное, что я могу придумать. Молчание давит на барабанные перепонки.

Был бы дома — врубил на всю катушку что-то потяжелее, чтобы кровь превратилась в напалм, но сейчас тут только Кира, и если она срочно нее перестанет убивать остатки моего несчастного терпения своим носом в телефоне, я точно кого-то придушу. — Прекрати это делать! — рявкаю я.

Кира и ухом не ведет, продолжает что-то набирать. Я вздыхаю, но звук такой, вроде где-то у меня в глотке завелась газонокосилка. Мысленно считаю до трех — и просто выхватываю у Киры телефон. Она ловит ладонями пустоту, смотрит на меня с прожигающей ненавистью, но не просит ничего вернуть. Я бы не полным ублюдком, если бы не посмотрел, что такое она там строчит. Оказалось, сообщение кому-то по имени Вера: в подобранностях описывает, в котором часу я затолкал ее в машину и увез в неизвестном направлении.

— Ты, блядь, правда думаешь, что я собираюсь тебя закопать в лесополосе?

— Не удивилась бы, — отвечает она совершенно серьезно. Волнение выдают только губы, которая она поочередно всасывает в рот и яростно обкусывает.

Нет ничего сексуального в покусанных, покрытых мелкими кровавыми ранками губах, но я смотрю на них, словно на чертов маятник для гипноза — и хочу, хочу… Хочу протолкнуть между этими погаными губами язык, почувствовать, как у нее сведет челюсти от желания укусить, облизать изнутри ее рот, почувствовать, какая она на вкус.

Для начала — здесь.

— Ты смотришь много всякой глупой херни, Кира, — говорю я, пряча ее телефон в карман пальто. — И поэтому в твоей голове столько мусора.

Она с минуту смотрит на меня своими погаными криптонитовыми глазами и вдруг выдает:

— Ты не Волан де Морт.

— Что? — не сразу доходит до меня. Точно, я же сам только что пообещал вздрючить ее очкарика-Поттера.

— Ты — Малфой. — говорит Кира, явно довольна собой. — Обиженный злой мальчишка, который не стал лучшим только потому, что мамочка и папочка ему пообещали, то он будет самым важным. И поэтому ты злишься: от бессилия и от того, что никто тебя не любит.

— В жизни Гермиона дала бы Малфою, потому что он хотя бы не прикидывался добрячком, — огрызаюсь я. Что за детский сад? Мы это серьезно сейчас?

— Я не Гермиона, — фыркает она.

— Конечно, ты не Гермиона, ты — Полумна. Тощая, бледная, больная на всю голову. — И непроизвольно добавляю, уже просто по инерции: — Самая нормальная среди «хорошистов».

— Кто-то фанат Гарри Поттера? — На этот раз Кира втягивает обе губы в рот, потому что очень хочет сдержать улыбку.

Мы пересматриваемся, прекрасно понимая, что обозначают те мои последние слова.

Отставив в сторону книжный героев, я фактически только что признался, что она кажется мне нормальной. И Киру этот триумф точно веселит. Она пытается не показать улыбку, пытается проглотить смех — ее горло энергично работает, но ничего не получается.

Ну же, грязнуля, давай, хотя бы одну улыбку для меня.

Я непроизвольно подаюсь вперед, теперь практически нависая над ней — и Кира выхватывает свой телефону у меня из кармана, в мгновение ока практически прилипая спиной к дверце. Даже подобие улыбки тает без следа. Хотя, какая на хер улыбка — просто еще одна ее хитрость, чтобы усыпить мою бдительность.

Отворачиваюсь, мысленно обзываю ее всеми погаными словами.

Хватит с меня. По горло сыт ее уловками. Плевать на ее улыбку, на то, что она продолжает таскаться с другими мужиками. Она просто заноза у меня в мошонке: болит и зудит, но когда я ее оттуда выну, не останется ничего. Просто еще одна девчонка на раз, как чайный пакетик. Выпью ее — и вышвырну.

Глава двадцать первая: Кира

Весь остаток пути Габриэль не произносит ни звука. Просто смотрит в окно, а я делаю вид, то меня плевать на его присутствие, и что у меня внутри совсем ничего не дрожит и не стонет. Еще пара таких встреч, и я стану профессиональной лгуньей и первоклассной актрисой, только понятия не имею, что делать с той частью души, куда я прячу все эти чувства: желание ему улыбнуться, желание потянуться и притронуться губами к этим его просто безразмерным ресницам.