Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя. Страница 25

— Видишь, как просто нормально поесть, — кивает на мою совершенно пустую тарелку Габриэль. — Всего-то нужна плохая компания.

И на этот раз беззлобно посмеивается, потому что я от удивления не сразу понимаю, как так получилось, что я съела все, до последнего листа салата. Официантка забирает посуду и нам приносят десерт: что-то восхитительно воздушное, творожное, со свежей клубникой и листочками мяты. Выглядит так, что жалко трогать. И я все еще не понимаю, почему именно в компании самого ненавистного человека в мире, я вдруг забыла о своих проблемах с пищеварением, о том, что я не могу есть, потому что и так стала уродливой из-за шрама. Почему именно с этим мерзавцем вдруг вспомнила, как это: просто наслаждаться едой, и испытывать удовольствие от приятного теплого чувства сытости.

— Она тебя не укусит, — лениво говорит Габриэль, когда я осторожно тычу клубнику вилкой. Запах такой, что хочется забыть о возрасте и о том, что мы в дорогущем ресторане, выпустить на волю своего внутреннего ребенка и просто слопать десерт целиком, заталкивая кусочки в рот прямо руками, потому что так точно будет вкуснее.

Бросаю на него сердитый взгляд.

Он наверняка уже празднует победу, триумф. Надо же, мы сидим за одним столом уже почти час, а я до сих пор не сбежала и не попыталась пырнуть его столовым ножом. Эта мысль въедается в мозги неприятной колючкой, но я нахожу силы держать себя в руках.

Какое мне дело до того, что думает этот индюк? Я могу просто наслаждаться десертом.

— Я хочу твою клубнику, — вдруг говорит Габриэль.

Складывает руки на столе, наклоняет голову вперед и приоткрывает рот.

— У тебя своя есть, — ворчу я, опуская взгляд в тарелку с десертом.

— Кира, что конкретно ты не поняла во фразе: «Я хочу твою клубнику?» — уточняет он. — Просто чтобы я понял, какие слова тебе незнакомы, посвятил тебя в сакральный смысл их значения, и ты дала мне то, что я хочу.

Вот, теперь все снова на своих местах. А с другой стороны — то, что нужно. Мой спасительный пинок, чтобы вспомнила, что за человек сидит напротив и почему от него нельзя ждать ничего хорошего, даже если он притащит звезду с неба.

Я накалываю клубнику на самые кончики зубцов, протягиваю ее Габриэлю. Он даже не шевелится, оставляя мне всю работу. Прикладываю клубнику к его губам — и на мгновение забываю, что собиралась его проучить. Всего на секунду, иди даже половину секунды, любуюсь тем, как его губы притрагиваются к упругой душистой ягоде. Зачем-то в голову лезут воспоминания о том поцелуе на пляже. Так сильно хочется снова почувствовать его губы, такие, как тогда: твердые, жадные, высасывающие душу. Ведь именно тогда все казалось таким настоящим.

К счастью, я все еще в своем уме.

И когда Габриэль уже наверняка мысленно врубает триумфальные фанфары, я просто стряхиваю клубнику за ворот его рубашки. Хотя, кажется, она падает на колени. Не все ли равно? Сажусь на свое место, и пока Габриэль раздумывает, как выпустить пар, тянусь ко второй клубнике.

Но в это время у него звонит телефон и даже с того места, где я сижу, видно, что на экране написано: «Жена».

Господи, что я делаю? Сижу в ресторане с женатым Габриэлем Крюгером?

Он даже не трудится отвечать, просто нажимает «Отклонить» и с психами швыряет клубнику прям на белоснежную скатерть.

А меня снова выкручивает знакомая тошнота. Отодвигаю тарелку и прикладываю салфетку к губам. Когда первый приступ проходит, набираю в легкие воздух и сухо говорю:

— Я наелась, а тебе пора домой.

Встаю и мало что замечая, бреду к выходу. По пути, на чистых инстинктах, забираю пальто, даже не надеваю его, а просто накидываю на плечи. Главное просто выйти на улицу, глотнуть свежий и вбить в свою тупую голову, что Габриэль — это всегда только Габриэль. Кусок гранита в груди, кислота вместо крови и просто мерзавец.

Глава двадцать вторая: Габриэль

Я чувствую, когда все меняется. Не настолько же отупел от того, что уже битый час не могу нормально сидеть, ощущая себя так, будто впервые в жизни жду минет. Потому что в тот момент, когда она сосала мои пальцы, я правда был как никогда близок к тому, чтобы кончить в трусы. И где-то в затылке кололась мысль, что этот оргазм может быть одновременно и самым ненормальным, и самым охуенным в моей жизни. И Кира выглядела такой очаровательной в ту минуту, что я чуть было не поверил в ее невинность.

Ключевое слово «чуть было». Потому что, когда она прикрыла глаза, покусывая мой палец, я вдруг вспомнил, что это та самая Кира-блядь, которую Раф отыскал в эскорт- агентстве, которая встречалась с моим дядей и разводила его, как последнего идиота, корча из себя святую.

И мозги быстро встали на место. Словно невидимая рука щедро, одним ударом, вколотила их обратно в череп. Даже перед глазами все поплыло.

В ту минуту я понял, что сегодня я ее трахну. Отвезу на свою холостяцкую квартиру и сделаю с ней все, что захочу. И, конечно, начну с ее рта. С этих поганых развратных тугих губ в чертовых ранках. Какого хера она все время их кусает?

Но все планы пошли коту под хвост. Я точно знаю, что не записывал Наташу «женой». И не делал этого по двум причинам. Во-первых, я не считаю ее женой в полном смысле этого слова, потому что она просто рычаг, под которым я временно застолбил территорию, во-вторых, потому что периодически хожу на сторону, и последнее, что мне нужно — звонки от жены в тот момент, когда меня объезжает какая-то грудастая красотка. А раз я этого не делал, то это сделала Наташа. А ведь я предупреждал, что мои вещи трогать нельзя. Предупреждал и доходчиво дал понять, каким злым буду, если узнаю, что она нарушила правило.

Но это все равно позже, а сейчас нужно догнать грязнулю, потому что она всерьез намерилась сбежать.

Я забираю пиджак, пытаюсь найти Киру взглядом, но ее и след простыл.

На улице валит снег — ни черта не видно. Я спрашиваю водителя, куда она подевалась и иду в указанном направлении. Догоняю ее почти сразу: дура чуть не прет на дорогу на красный сигнал светофора. Я хватаю в кулак ворот ее пальто, но Кира продолжает идти, а пальто остается у меня в руках.

Практически рычу, наверное, готовый раскатать эту блаженную до состояния папиросной бумаги. И делаю еще одну попытку ее поймать: на этот раз пятерней, сзади за шею, прямо на себя. Она неуклюже пятится падает спиной мне на грудь.

Словно в сеть, ловлю Киру в ее же пальто, заворачиваю, как младенца и беру на руки.

Ее всю трясет, глаза смотрят с такой злостью и ненавистью, что будь я в самом деле Суперменом, она бы уже на хрен меня убила двумя своими криптонитами.

— Отпусти меня, — брыкается она.

Снежинки падают на щеки, превращаются в холодные капли, и я вижу в них свое отражение. Ну и рожа у меня.

— Дернешься еще раз, грязнуля, и узнаешь, какой я бываю, когда маленькие стервы пытаются сделать из моего мозга безе.

— Я тебя видеть больше не хочу. Сделай нам обоим хорошо — просто оставь меня в покое.

— Кира Викторовна, я обязательно сделаю вам хорошо, — ухмыляюсь я, одновременно радуясь, что в пылу перепалки она не соображает, что я почти донес ее до машины. — И теперь мы будем очень часто видеться, потому что ты, блядь, на меня работаешь!

Я буквально укладываю Киру на заднее сиденье и быстро сажусь следом. Кажется, даже успеваю связать грязнулю рукавами ее же пальто. Она даже нос наморщила — точно сейчас будет плакать. Но нет, снова никаких слез, только порция ненависти для меня, хоть сегодня я был просто долбаным ангелом.

— Спасибо, что напомнил, Эл. Завтра я больше не буду стажеркой. Куда угодно пойду, лишь бы подальше от тебя.

— Заткнись! — все-таки взрываюсь я. — Просто подержи свой рот закрытым!

Господи помоги, я уже ни хера не соображаю.

Кира перестает говорить и даже не шевелится, просто кое-как — в целом даже довольно забавно — пытается вынуть из плена хотя бы плечи. Будь ситуация не такой хреновой, а я — не таким доведенным до белого каления, был бы хороший повод обозвать ее гусеницей и вместе посмеяться. Просто хорошо провести вместе вечер, никому ничего нее доказывая, а потом — еще более классно провести ночь.