Плохие помощники (СИ) - Лапина Маргарита. Страница 19

Она говорит с таким энтузиазмом, глаза горят. Как будто всё это для неё развлечение или пустые рассуждения, и не её родной дом испепелили.

Иона с остервенением стёрла слёзы со щёк.

— Хочешь сказать, мы взяли и захотели, чтобы наш дом испарился? А до нас мудрейшие люди сами решили себя уничтожить?

— Мы сами себя убили?

— Так жить надоело, что все собрались да как захотели! — одновременно с Ионой возмутились даскерийцы, и среди них Дарси.

Енс участия в перепалке не принял. Да ему попросту стало стыдно за Амбер! Он вообще отгородился от ситуации, чтобы не пришлось выбирать сторону. В душе он, конечно, поддержал Иону, но не смог прилюдно выступить против будущей судьбы.

— Это может быть неосознанно. Например, расплата за наши способности. Или за наши ошибки, — Амбер так оживлённо и вдохновенно говорила, что её серьги, сердечки на длинных цепочках, прыгали во все стороны. — Кто сказал, что предыдущие люди были мудры? Это всё легенды, пришедшие к нам от кучки выживших. Это было две с половиной тысячи лет назад! Кто знает, может, они приукрасили прошлое, представили таким, каким хотели видеть? А может, история просто исказилась от множества пересказов? Может, у них вовсе не было понятия «револтист»? Может, у них «узнавание» означало совсем не то, что у нас? Я даже склонна думать, что если древние придумали револтистов, то они были вовсе не так мудры, как нам хочется верить.

— Говоришь, узнавания — бред сухой земли? — с презрением спросила даскерийка из другого отряда.

Она нервно потёрла татуировку с именем в полукруге на левой руке. Имени Иона не разобрала. Её судьба погиб и теперь защищает её с небес, но когда он умер? Раньше или в ночь синей луны?

— Очевидно, что нет, — спокойно и доброжелательно отвечала целительница. — Разумеется, мы сталкиваемся с ними и не можем отрицать. Вопрос в том, всё ли в них так, как нам преподносят. Может, это вовсе не благо и вовсе не сигнал к свадьбе и счастливой жизни? Так ли ущербны револтисты-земельники? Действительно ли они и их судьбы уходят в землю и не перерождаются только потому, что не следуют узнаванию, не соединяются в пары?

Енс повернул голову к Ионе, и она мельком увидела его усталые глаза с болезненным блеском.

Ясное дело, о чём он думал. Енс так верил в узнавание и так его ждал. Может, даже больше, чем сама Иона. Она, по крайней мере, просто ожидала и торопила приход счастья, а Енс даже песню написал, очень красивую. И назвал: «Мы пройдём её вместе». В песне мужчина благодарил женщину за то, что она всегда принимала его и всегда любила, без условий, без вопросов, и сила её любви становилась тем сильнее, чем дольше они жили вместе. А ещё за то, что женщина всегда была рядом и познавала жизнь вместе с ним, была его подругой и верной спутницей.

Если бы Енса определили более склонным к пению, чем к истории, эта песня обрела бы известность и стала бы, несомненно, всеобщим гимном узнавания, так хорошо она объясняла его суть.

Амбер со своими идеями находится сейчас слишком далеко от них обоих. Неужели она не понимает, как больно ему слышать неуважение к главным истинам? Как, земля забери, больно это слушать всем? Люди переживают потерю самого важного, а она настолько отстранена, что несёт уже даже не талерийский, а какой-то вовсе сумасшедший бред! Откуда в целителе берётся такая бессердечность и бесчувственность?

— Ты считаешь себя умнее древних людей? — немного мягче, чем остальные, но всё же с холодком осведомился Дарси. Дёрнул уголком обветренных губ, сложил руки на груди.

— Да нет же! — взорвалась Иона, не дав Амбер вставить ещё одну жестокую, бессмысленную реплику. — Это последние крупицы их знаний! Всё, что им удалось сохранить! Мы должны их беречь! Мы забудем, как жили они, потом забудем, какой была Даскерия, забудем всё, и кем мы останемся?

Последние древние люди — выжило ли их так же мало, как осталось теперь даскерийцев, или их было ещё меньше? Каким трудом и страданиями удалось им сохранить для потомков хотя бы что-то? Как ужасно лишиться городов, лишиться цивилизации, остаться один на один с природой, из которой исчезло всё живое на многие километры вокруг! Они пошли прочь от дома, от всего, что знали. Пошли, куда глядели глаза, пошли раненые, больные, одинокие. Они выжили, выдержали против всех бед на свете, и пришли, наконец, в новые земли, в новый мир. Они выстояли, и только благодаря их мужеству, слезам и крови ныне живущие имели крупицу былого величия человеческой расы.

Разве для того они боролись, чтобы неблагодарные тупые потомки смеялись над их мудростью?

А теперь такой горсткой выживших стали собравшиеся. Каждый человек в синей рубашке, что опух от слёз, сидя кружком в небольшой комнате. И Амбер тоже. Для них вопрос выживания встал менее остро, но с людьми, которые рассуждают подобно Амбер, у даскерийцев останется ещё меньше шансов спасти культуру, чем у предков.

— Я понимаю. Вас научили так думать. Сложно выйти за рамки. Я и правда понимаю, — медленно и снисходительно говорила Амбер. Несколько коротких волосков топорщились у неё на затылке. — Но я всё же поражаюсь людям. У вас ведь есть мозг, у меня есть, и у вас есть. Я сомневаюсь во всём. Почему вы ни в чём никогда не сомневаетесь? Неужели никогда не анализировали всё это? Почему никто не думает своим умом? Даже о такой очевидно противоречивой вещи, как эта песня! «Вы разбудите», вы, вы, вы!

Амбер всплеснула руками и умолкла; стала, не мигая, смотреть то на одного собрата, то на другого. Будто в грязи выкатала, как гайку в масле, и вряд ли хоть кто-то из собравшихся почувствовал себя иначе. Даскерийцы заёрзали на местах, слёзы высохли. Двое угрюмых парней с потемневшими глазами поднялись с пола с явным намерением покинуть сборище. Они подали сигнал к действию остальным.

— И много в твоём уме ещё несовпадений с нормальными мыслями? — Шол сделал ударение на слове «нормальными».

— Прилично, — Амбер по-прежнему с вызовом глядела на всех.

Даскерийцы стали подниматься, отряхиваться, беспокойно переговариваться и коситься на Амбер. В общем перешёптывании Иона уловила слово «револтист», и ноги будто сунули в холодную воду. Амбер и бровью не повела, реакция остальных её будто бы позабавила. Несколько человек вышли, не прощаясь.

Иона не могла уйти вместе со всеми, но какой смысл был оставаться?

— Ты ошибаешься, — очень тихо сказал Енс, так, что только Амбер и Иона услышали, потому что сидели близко.

Иону передёрнуло. Его тихий протест прогремел сильнее, чем все возмущения, в том числе и крики самой Ионы.

— Я не ошибаюсь, — Амбер не выдержала и расхохоталась, чем вызвала новые недовольные перешёптывания. Смех получился надрывный. — Смешно. То есть, вероятность, что я ошибаюсь, конечно, есть. Но моя ошибка — она только в ваших глазах ошибка. Никто при жизни не узнает, как всё на самом деле. Поэтому я буду верить себе. Для меня не может быть другой правды, поэтому я не ошибаюсь. Но она может быть другой у каждого из вас, и все вы будете правы. Но вы не думаете. Почти никто нынче не думает.

— Мы пойдём дальше сами вспоминать дом, — пробурчал Шол, увлекая даскерийцев из своего отряда. — Спасибо за песню, Енс. Ты чудесно поёшь.

Енс промычал в ответ нечто неразборчивое.

— А мы же ещё посидим, правда, ребята? — тонким голосом спросила Амбер и взяла Енса за руку.

Он не воспротивился. Потянулся к ней. Енс выглядел так, словно устал сильнее, чем после полного рабочего дня в поле. Что-то в их ласках стало выглядеть фальшивым и натянутым, отчего Ионе ещё сильнее захотелось уйти, закрыться где-нибудь одной, поорать и проветриться.

— Давайте не расставаться до утра, — с энтузиазмом предложила Амбер. Она потрясла ладонью Енса, зажатой в своих. — Помните, как мы гуляли дни и ночи напролёт? Спали в нашем домике на дереве? Жуки сверху падали, холодно было, ужас! Нам приходилось прижиматься друг к другу. Вы помните?

Енс не ответил, Иона тоже. После нескольких секунд тишины Дарси сказал: