Алмаз Светлых (СИ) - Ракшина Наталья. Страница 47

Наверное, именно здесь, в спальне, моя привязанность к минимализму в стиле хай — тек достигла высшей точки. Цвет графита в оформлении интерьера чередуется с белым, а натуральный серый камень соседствует со стеклом и хромированной сталью. Сложное, многоуровневое освещение и чёрный зеркальный потолок — эти детали создают иллюзию бесконечного пространства.

И вот теперь Кэйли здесь… В полумраке её зрачки расширены, а белая кожа кажется еще светлее. Я не раздевался, а вот на Кэйли нет ничего — я приказал ей снять с себя платье и всё остальное, как только она вошла в комнату.

Я неторопливо сажусь в кресло, девушка стоит передо мной, сияя белизной своей фарфоровой кожи. Сжимаю в пальцах пульт от bráisléid, и руки Кэйли непроизвольно поднимаются над головой, потому что создаётся магнитное поле между браслетами на запястьях и металлической отделкой светильников там, на потолке. Её тонкое стройное тело натянуто, как струна — так, что приходится привставать на цыпочки. Я слышу, как её сердце переходит на бег.

У неё действительно очень выразительный взгляд, и сейчас в нём нет знакомого мне периодически всплывающего призрака бунта: «Чтоб ты провалился!»

Нет. Там совсем другое. «Не сделай мне больно».

И не собираюсь, Lеаnbh. Всё будет по — другому. Интересно и приятно, но не больно, ни в коем случае.

Для некоторых женщин боль — элемент жёсткой игры, вызывающий чувство протеста и обостряющий все прочие ощущения. Для такой, как Кэйли — крайний вариант воздействия, применимый, разве что, в состоянии достигнутого ею запредельного возбуждения. Его невозможно достичь, если она боится… А она пока что боится. Значит, обойдёмся без боли.

Можно начинать.

— Ты шалила в школе настолько, что попадало розгой по попе?

Тусклое освещение не может скрыть от меня её внезапную бледность.

— Н-нет, никогда!

Потрясающе! Умняшка — зубрилка до мозга костей, до такой степени, что ни разу не нарвалась на порку в школе?! Что — то сомнительно.

— Хм… С твоим — то характером, малышка? Скорее я поверю, что Пух не тронет стейк на моей тарелке, если оставить его с тарелкой наедине.

— Ну, да… — неохотно признаётся Кэйли. — В начальной школе попадало, как и всем, за шалости.

— То — то же. Тогда сегодня это будет не впервые. Назови мне два своих ощущения… первые два, которые пришли в голову.

— Непредсказуемость. Неотвратимость. — Тихо прозвенел серебряный колокольчик.

— Мне нравится твой подход… Однако, провинившаяся школьница точно должна знать, за что ей попадёт сейчас. Как думаешь, Кэйли, почему ты здесь?

Серебряный колокольчик отвечает не сразу.

— Потому что… вы были невыносимы, милорд.

Достойный ответ. А будет забавнее, чем я думал.

Расслабляю узел галстука, снимаю галстук, кладу на поручень кресла.

— Я один был невыносим, или мы оба с лордом Кенхельмом?

— Оба, милорд. — Она переступает ножками, а потом снова замирает.

— Хм… А кто был более невыносим? — Я мог бы не спрашивать, и так ясно, но хочется услышать лично.

— Разумеется, вы, милорд Морни.

Я встаю с кресла.

Вид предмета, который я сейчас поднимаю с пола, заставляет Кэйли дёрнуться, но совершенно бессмысленно. Этот предмет, направляемый моей рукой, начинает движение по её телу — от кончиков пальцев ног, едва прикасаясь. Вверх, вверх, ещё выше… Бёдра… Лобок… Живот… Она крепко зажмуривается, но за прикосновением не следуют удары, и тогда её дыхание выравнивается и постепенно становится глубоким и спокойным.

— А если бы сцена повторилась снова? — Спрашиваю я довольно строгим тоном, заходя Кэйли за спину.

Она пытается вертеть своей изящной золотистой головкой, надеясь увидеть, где я, но сведённые вместе и поднятые над головой руки не дают этого сделать. Серебряный колокольчик наполняется великолепной в своей безрассудной смелости дерзостью.

— Она бы повторилась полностью. И мне жаль, что ваза была недостаточно большой!

Прозвучавший вариант ответа означал сразу несколько вещей. Кэйли прекрасно отдаёт себе отчёт в том, какова будет моя реакция. Она готова к закономерному результату такой реакции и хочет его попробовать, но, естественно, продолжает бояться, потому что у неё низкий болевой порог. И ещё одно — моё поведение ей далеко не безразлично.

С этой минуты можно считать, что уровень взаимосвязи, который всегда выстраивается в ходе успешной игры с охотой за слабым полом в фирменном стиле дроу, достигнут.

— В следующий раз я разрешаю тебе взять вазу побольше, но… — я выдерживаю коварную паузу, прицеливаясь и понимая, что моя доверчивая девочка начинает расслабляться в тот момент, когда делать этого не следует, — … я оставляю за собой право принять ответные меры…

И тут же по округлой, восхитительно упругой попке Кэйли пробегает серия точечных жалящих касаний «хлопушки» хлыста — не ударов, нет, а именно касаний, создающих ощущение лёгкого жжения, будучи в сотой доле дюйма от поверхности кожи. Пугающий звук хлопка присутствует, а удара нет… Короткий вскрик и осознание — боли нет, а то, что есть — будоражит и разогревает, заставляя ждать продолжения.

— … например, такие…

Серия касаний по спине. Удивлённый писк — как это так, меня же хотели выпороть, я же думала, что всё будет совсем иначе?!

Теперь пора начать ласкать её в тех местах, где только что прошлась «хлопушка».

— … может быть, такие…

Попка, дубль второй. И снова смена воздействия.

— … я уже не говорю об испорченной рубашке…

Приходит очередь задней поверхности бёдер. Едва заметные розовые отметины на коже тут же исчезают. Теперь я целую шею Кэйли, затылок, плечи…

— У вас что, недостаточно рубашек, милорд? — Резко вздыхает она.

Ага, как только мы перестаём бояться, тут же начинаем дерзить!

— Это была одна из любимых!

Я бесшумно выхожу из — за спины Кэйли, и внезапно оказываюсь перед ней, а кончик хлыста теперь упирается в самый низ её живота. Всё идёт по плану, Lеаnbh: твои порозовевшие щёчки, твои блестящие глаза, затвердевшие соски твоих грудок, дрожь твоих напряжённых мышц, твоё открытие совершенно новых, незнакомых ранее ощущений. Ты перешагиваешь очередной барьер в сознании, сродни тому, что удерживал тебя от попыток учиться плавать. Это тебя заводит не меньше, чем меня самого…

Проверяю рукой степень её возбуждения, и результатом остаюсь вполне доволен. Она уже не ждёт подвоха, а зря.

Я делаю неуловимое для восприятия человека движение кистью руки, и… последнее касание хлыста едва ощутимо целует клитор Кэйли.

Она буквально падает мне на руки, потому что браслеты уже отключены, падает, сотрясаясь от затопившего её мучительного наслаждения, а потом затихает, прижимаясь ко мне в полном ошеломлении от осознания расширившихся возможностей собственной чувственности.

Я вдыхаю терпкий запах её пшеничных волос. Сейчас я очень хочу Кэйли, но после необычного воздействия она не готова физически, и вряд ли почувствует дальнейшую прелесть близости. Что ж, утром моей девочке не удастся смотреть сладкие сны до последней возможности: разбужу минимум на час раньше, с сугубо эгоистичной мужской целью.

Я оставил Кэйли спать в своей постели.

Не игрушка… Тогда кто?!

Утром мисс Хьюз отправилась в Департамент в одиночестве: ей придётся отвечать на звонки и разбирать текущую почту. Вряд ли я успею вернуться из Дублина, чтобы забрать её вечером с работы. Пришлось установить одноразовый голосовой пароль на вход в моё жилище, ведь у Кэйли нет собственного ключа. Пароль, который выбрала Кэйли, звучал так:

— Испорченная рубашка!

Ответом на моё возмущённое восклицание был невинный и недоумевающий взгляд. Даже бровки сдвинула, мол, чего придираетесь, милорд, я же просто зайчик!

— Скажи спасибо, что у меня сейчас нет времени. Вчера тебе просто повезло.

— Я догадалась, милорд. Спасибо, милорд.

И скромно опустила глазки. Кажется, сегодня вечером нас ждёт захватывающее продолжение…