Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 136

— Сидеть, — угрожающе зашипел зверь, а потом спокойно так, с оглядкой на Мактавешей, спросил. — Скажи лучше, я сильно переменился с тех пор, как не стало моей Аксулыр?

Оторопевший Даллас неопределённо повёл головой, а Марбас заметно выдохнул:

— Знаю, что не переменился, иначе был бы сейчас вместе с Сегорном в преисподней. Ну, чего глядишь? Думаешь, если я верховный старейшина, значит, ко всему с пониманием должен? Не угадал. И я хотел поквитаться с принцессой за прошлое. Аксулыр не дала. Она другого меня полюбила, иногда просила, чтобы не портил того, что во мне нашла. Вот и ты подумай, стоит ли меняться? Только вот этим местом думай, — ударил кулаком в грудь собрата Марбас и отвернулся, скрывая полные тоски глаза зверя. Он вновь посмотрел на поглощённых друг другом Мактавешей и, присоединяясь к Шагсу, ровно затянул каледонскую балладу, словно ничего и не говорил, а Даллас думал…

— Меня порядком утомили эти забавы. Вожак, они что, нас по всему Уркарасу катать будут? — выдержка изменяла даже терпеливому Марбасу. Он стиснул челюсти и глухо рыкнул, когда очередной булыжник глубоко вонзился в ногу. — Дьявол! Не вытащить теперь…

— Подъезжаем к черте города, — бросил Мактавеш, заметив вдалеке гигантские ворота Уркараса. Обнажённый по пояс, он стоял на телеге лицом к дороге. Поднятые кверху руки прикованы к углам клетки. Тюремщики намеренно выставили главаря шайки вперед на всеобщее поругание, однако не учли, что красавца инкуба и по прошествии долгого времени не забыли демоницы. Огненного зеленоокого дьявола невозможно было забыть. Слишком часто с разных сторон улиц раздавались женские вопли, выкрикивающие имя бывшего любовника. Слишком ощутим в них был восторг. Город кипел и бурлил противоречивыми страстями своих обитателей. Когда самцы, ненавидя и завидуя неугасающей популярности удачливого полководца, призывали к немедленной над ним расправе, истерящие самки надрывали глотки, требуя отдать им инкуба, успевая при этом ревностно вцепиться друг другу в лицо и волосы.

— Эй, вы, курицы драные! Вожак на вас смотреть не станет. Куда вам до нашей госпожи?! — вдруг расхохотался Шагс, повергая в недоумение демониц и заработав гневный окрик Марбаса.

— А чего? Пусть знают! — крикнул через плечо старейшине сумасброд.

— Они-то узнают, а ты Лайнеф шанса не оставишь, — неожиданно открыл рот по большей части помалкивающий Даллас.

— Да неужто госпожа на подлость пойдёт?

— Заткните ему пасть, пока я сам этого не сделал… — прохрипел Фиен, удерживаясь от сильного желания порвать цепи и засунуть в глотку болтливому Шагсу его длинный язык. Вожак очень надеялся, что ради своего выживания и дочери Лайнеф прислушается к чародейке Лиэйе, а ему лишь останется немного подыграть.

Они выезжали из цитадели, и Мактавеш по привычке посмотрел налево, где располагался целый ряд ворот. Каждые ворота, через которые Уркарас покидали уходящие в боевые походы войска, были выкуплены тёмным воином, способным за них заплатить баснословное количество убитых вражеских душ и презренного металла. Не обладая воротами, воин не мог претендовать на звание полководца армии тьмы. Фиен без труда отыскал свои, отличающиеся особой грандиозностью и мощностью. Должные быть замурованными, к немалому удивлению Мактавеша, они были распахнуты. Острый взгляд уловил в сумерках движение скользящих через них чёрных теней.

«Солдаты? Каратели? Не перебор ли?»

Мактавеш уставился в спину облачённого в латы псаря, в который раз испытывая назойливое чувство, что этот тип никак не вписывается в общую массу проклятых. С одной стороны, ничего удивительного, ибо псарь был и рангом значительно выше, и вес имел преимущественный за счёт своей карательной армии, но с другой — до наивности самоуверенно держался при происходящем вокруг, а движениями, осанкой, медлительно-ленным поворотом головы смутно кого-то напоминал, но, хоть тресни, Фиен не мог сообразить, кого. Он так и сверлил прямую, чёрным пятном выделяющуюся в сумерках спину псаря, пока огнедышащие буйволы размеренно тащили за собой телегу с пленниками, пересекая пустыню.

— Ущипните меня за мой чёртов зад! — воскликнул Шагс. Ему первому открылся обзор на конечный пункт их вынужденного путешествия. Он был так поглощён увиденным, что, позабыв о изрешетивших тело острых камнях, всю дорогу доставлявших раздражающую боль и кровотечения, присвистнул и встрепенулся, не без иронии отметив: — Вот это приём по наши скромные души! Вот это я понимаю почёт!

— Что там? — одновременно оживились Марбас и Даллас. Оковы не позволяли им развернуться.

— Э, нет, это нужно видеть, — томил неунывающий демон старейшин, пользуясь неожиданно полученным над ними преимуществом, на что те не поскупились на крепкое словцо.

Шагс не преувеличивал. Посмотреть было на что. Безжизненная, пустынная местность, где когда-то пролегала невысокая пограничная стена двух империй, еще недавно представшая перед Квинтом Мактавешем в виде разбросанных на красных песках валунов, удивительным образом преобразилась в настоящий эпицентр разворачивающихся действий, окружённый целым сборищем двух тёмных рас. Горячий, сухой ветер, недовольно бросаясь в них высоким, металлическим завыванием, всё так же рисовал цепочки волнообразных барханов на песке, однако во владения его вторгся могущественный маг, чарами которого посреди пустыни возвысилась грандиозная арена. Основанием её служила огромная, плоская плита, возлежащая на песчаной дюне. Безмолвными стражами, эффектными, но не эффективными, возвышенность окружили древние менгиры, за тысячелетия выточенные ветром из диких скал Тёмного мира. С противоположных сторон к гранитному помосту вели два пологих песчаных подъёма. Один из них был освещён низко установленными факелами с живым, оранжевым пламенем, второй — мерцающим голубым светом магических шаров эльфов. Символизируя две расы, эти светочи тянулись вверх к помосту по обеим сторонам подъёмов, шли по контуру плиты, где посередине соединялись друг с другом в единый источник света. Подобно яркой звезде, он завораживал непривычно богатым сиянием, успокаивающе ровным белым изнутри, плавно переходящим в угрожающе-огненный снаружи, будто предупреждая: «Любуйся, сколь я красив, но не тронь, ибо я силен».

На помосте громоздились два гранитных кресла, не очень удобных в повседневном быту, но весьма подходящих для того, чтобы претендовать на звание тронных. В одном из них грузно восседал Правитель Уркараса Транап. Окружённый свитой, красными глазами демон взирал на пустующее кресло напротив, возле которого застыли беловолосые стражники и тот самый Халлон, которому Дарен представлял ранее сына принцессы, как доказательство её вины перед эльфами. По центру помоста располагалась плаха из продолговатого чётного камня, недалеко от которой задумчиво выхаживал тёмный маг.

Значимая фигура Владыки в белых одеяниях контрастно выделялась на фоне сумрачного неба, приковывая к себе всеобщее внимание. Время от времени чародей что-то бессвязно бормотал, хмурил лоб и вдруг, заслышав случайный вопль громче обычного, раздавшийся из толпы, выныривал из своих размышлений и кидал затуманенный взор поверх голов на приближающееся со стороны Уркараса облако пыли. Затем внимание его переключалось на руины цитадели эльфов и, наконец, Владыка вскользь поглядывал на Правителя демонов. Дарен знал, что Транап будет ждать столько, сколько потребуется, ибо всем обязан исключительно ему, но не стоило подставлять временного ставленника пренебрежительным отношением, и нет смысла подставлять себя избыточным к нему вниманием. Всё должно проходить гладко. Владыка — нейтральная сторона, стремящаяся вернуть баланс в Тёмный мир.

Телега остановилась у самого подъёма. Вызволив узников из клетки, конвоиры повели их на эшафот. Шагс с наслаждением повёл затёкшими плечами, выдрал несколько застрявших в теле камней, прогнулся корпусом влево, вправо и стал рассматривать необычно круглый песчаник, причинивший в дороге особо сильные страдания: