Настоящая любовь и прочее вранье - Гаскелл Уитни. Страница 6

– Я подумывал взять завтра отгул и показать вам город, если, конечно, у вас нет других планов, – пояснил Джек.

Мое сердце сделало сальто-мортале, пропустив несколько ударов.

– Вы можете взять отгул?

Джек весело рассмеялся:

– Я же босс, могу взять столько отгулов, сколько заблагорассудится. Кроме того, работал по двадцать четыре часа в сутки все то время, что пробыл в Нью-Йорке. Думаю, заслужил небольшую передышку. Так что заеду за вами в отель завтра утром, и мы вместе позавтракаем, перед тем как пуститься в путь. Как насчет десяти часов?

Я снова поколебалась, и хотя пыталась промолчать, но угрызения совести не давали покоя.

– А как насчет того… о чем мы толковали в самолете? – выпалила я.

Джек вздохнул. Его тон стал серьезным.

– Я сказал ей. Это было ужасно. Она плакала… просто заливалась слезами. Но… мне пришлось так поступить. И больше не стоит об этом говорить, – устало ответил он.

– Уверены, что хотите со мной встретиться? Не слишком рано? – допытывалась я, взмолившись, чтобы он сказал «нет».

– Нет. Я очень хотел бы снова увидеть вас. Значит, завтра? В десять?

– Договорились, – заверила я.

После того как мы распрощались, заснуть удалось не сразу. Я вдруг осознала, что впервые за много лет с нетерпением жду свидания. И мысль о том, что все с таким трудом возведенные барьеры рушатся, меня тревожила.

Проспав целых двенадцать часов, я все еще не чувствовала себя отдохнувшей, когда наутро звонок портье вырвал меня из забытья. Спотыкаясь, я поплелась в ванную и взвизгнула, увидев себя в зеркале. В полубредовом состоянии я забыла накануне смыть макияж. В каком-то журнале я прочитала статью с советом подводить глаза перед сном в качестве самого верного способа приобрести наутро вид завзятой рок-звезды. Совет оказался верным, я действительно выглядела как Элис Купер после недели безумных тусовок. Черный карандаш и тушь размазались и украсили веки живописными потеками, и – о Господи! – подбородок украсил гигантский прыщ.

– Нет, нет, нет, – твердила я, сдирая косметику грубым гостиничным полотенцем, потом встала под душ, чтобы вымыть волосы и побрить ноги (разумеется, я не собиралась позволить Джеку проверять, гладкие у меня ноги или колючие, как кактус, но в таких случаях лучше быть уверенной в себе). К счастью, прыщ на подбородке не успел вылезти и налиться, так что удалось замаскировать его тональным кремом. Оставалось только молиться, чтобы он не созрел до вечера. Уложив феном темно-русые волосы, которые раз в жизни не подвели меня, чуть завившись на концах (совсем как у Сары Джессики Паркер на снимке, который я показала стилисту, когда стриглась в последний раз), я задумалась, что надеть. Разумеется, теплые сапожки на высоких каблуках прекрасно смотрятся с темными брюками, но бродить в них целый день по городу просто немыслимо. Такого я не выдержу.

Наконец я остановилась на синем свитере с треугольным вырезом, темных джинсах стрейч, удачно подхвативших корму, и супермодных черных кроссовках «Найк» без шнурков – их мне прислала Мадди месяц назад с запиской, где заверяла, что это новейшая, классная модель, исчезнувшая с полок магазинов едва ли не в день появления. Верная своему слову, подруга практически с первого рабочего дня бессовестно таскала для меня продукцию компании.

Кроссовки напомнили мне о том, что Мадди так и не перезвонила. Я умирала от нетерпения поделиться с ней перспективами своего нового возможного романа, а заодно сообщить, что иду на свидание с Джеком, на случай если тот вдруг все-таки окажется серийным убийцей. Попыталась дозвониться по домашнему и рабочему телефонам, но Мадди не отвечала. Правда, последнее время она жаловалась на то, что работа буквально засасывает ее, но все же это упорное молчание мне показалось странным. Она так разволновалась, когда я сообщила, что прилетаю в Лондон, и пообещала представить своему новому бойфренду Харрисону, британцу, который, как она меня заверила, и был Тем Самым. Мне не хотелось напоминать, что она уже собиралась выйти замуж за трех из последних четырех бойфрендов. Но Мадди есть Мадди, и мужчин привлекает та легкость, с которой она влюбляется. К сожалению, ее мягкосердечие, иногда совершенно неуместное, мешает ей с такой же легкостью закончить надоевший роман. В результате отношения длятся целую вечность, пока она набирается мужества сказать правду очередному бойфренду. Мужчины никогда не бросали ее первыми, по крайней мере, я такого припомнить не могла.

– Просто скажи ему правду: что любишь как человека, но не питаешь романтических чувств, – советовала я, видя ее мучения, но объект былых страстей, несмотря ни на что, оставался в счастливом неведении, как обычно предвкушал субботнюю программу с ужином и просмотром взятой напрокат кассеты и не изъявлял ни малейших намерений строить другие планы на вечер.

– Не хочу без нужды его ранить, – ныла в ответ Мадди.

И даже если у нее хватало храбрости сказать правду, бедняжка неделями терзалась угрызениями совести. Не раз и не два, когда мы были совсем молоды, глупы, учились в колледже и слишком много пили, я проводила экзекуцию за нее. Звонила ничего не подозревающему парню и, довольно удачно подражая голосу Мадди, коротко объявляла, что между нами все кончено. Правда, в таких случаях Мадди чувствовала себя еще хуже.

– Он такой хороший парень, заслуживает лучшего, – настаивала она.

– Мадди, послушай, стоит ему надраться, – что, должна заметить, случается почти каждый день, – он раздевается догола и носится по всему общежитию, шлепая полотенцем таких же пьяных и голых идиотов. Я даже не уверена, что он гетеросексуал. Это ты заслуживаешь лучшего. Тебе следует иметь приличного парня.

– А мне кажется, в нем есть скрытые глубины, – твердила она, на что я обычно презрительно фыркала.

Наши теории любви были диаметрально противоположны: Мадди – неизлечимый романтик, я – неизлечимый реалист. Кроме того, моя психика была навечно травмирована резким исчезновением из моей жизни бывшего бойфренда, Сойера Кларка. Сойер был инвестиционным банкиром в «Голдмен–Сакс». И хотя казался немного слишком тощим, все же вид имел довольно сексуальный: этакая улучшенная версия Икабода Крейна. [4]

Я всегда втайне опасалась, что при взгляде на нас люди думают: вот идут толстый и тонкий. Хорошо еще, что он был выше меня ростом. Мы встречались почти год, мне тогда было двадцать семь, и я еще верила в настоящую любовь. Но, как оказалось, была полной идиоткой.

Мы часто виделись, ужинали вместе, иногда проводили уик-энды за городом и занимались тем, что я считала довольно приемлемым, даже выше среднего, сексом, несмотря на то, что Сойер предпочитал оральный способ традиционному (минет, а не куннилингус, разумеется). Но я рассудила, что в каждом романе есть свои заморочки, и, поскольку в других отношениях Сойер был идеальным бойфрендом, была готова смириться с тем фактом, что каждый раз, когда мы оказывались в постели, он начинал пригибать мою голову вниз, одновременно приподнимая бедра. Он был умен, обладал достойным чувством юмора и, когда мы спали вместе, неизменно проводил ночь, обняв меня своими длинными руками, прижимая к себе… а я чувствовала себя бесценным сокровищем.

Отношения длились чуть больше года, когда Сойер объявил, что должен отпраздновать некое радостное событие, и поэтому заказал столик в «Тэверн он зе грин». Я почти ожидала обручального кольца… так и быть, сознаюсь, я была убеждена, мало того, мысленно проигрывала всю сцену: вот Сойер вынимает из кармана лазорево-голубую, перевязанную белой лентой коробочку из магазина «Тиффани» и с лукавой улыбкой толкает по столу ко мне. Конечно, он не встанет на одно колено – не его стиль, – но может чувственным шепотом попросить: «Выходи за меня». Тут же появится официант с заранее заказанной бутылкой шампанского, а мне полагается восхититься кольцом и, может быть, немного поплакать.

Незачем объяснять, что когда Сойер откашлялся и, дождавшись салатов из листьев эндивия, объявил, что потребовал и получил перевод в токийский филиал компании, я была, мягко говоря, потрясена.