Чаща - Новик Наоми. Страница 73

— Никто и никогда не вступал в союз с Чащей! — запротестовала я.

Марек пожал плечами.

— Даже если и так, значит, росцы намеренно ее против нас используют, — промолвил он. — И что за утешение для моей матери, если этот нес Василий и сдох после того, как обрек ее на бесконечный ад? А даже если он и был затронут порчей, ты же понимаешь, что это не важно. Росия, ни минуты не колеблясь, воспользуется открывшимся преимуществом, если мы повернем на юг. Мы не можем атаковать Чащу, пока не защитили свой тыл. Сними шоры с глаз!

Я отпрянула и от его руки, и от его покровительственных разъяснений.

— Это не у меня шоры на глазах, — возмущенно жаловалась я Касе, пока мы бежали через внутренний двор к Алоше в ее кузницу.

Но Алоша сказала только:

— Я тебя предупреждала, — мрачно, но без раздражения. — Мощь Чащи — это не слепой ненавидящий зверь. Чаща умеет думать, и строить планы, и постепенно добиваться своей цели. Чаща умеет читать людские сердца, чтобы тем успешнее влить в них яд. — Алоша взяла с наковальни меч и погрузила его в холодную воду: гигантскими облаками заклубился пар, словно дыхание чудовищного зверя. — Если бы не порча, ты бы, скорее всего, догадалась, что тут что-то не так.

Сидящая рядом со мною Кася подняла голову.

— И во мне… во мне что-то не так? — горестно спросила она.

Алоша, отвлекшись от работы, оглянулась на нее. Я затаила дыхание и молча ждала. Алоша пожала плечами:

— Все и без того хуже некуда. Освободили тебя, потом королеву, а теперь вся Польния и вся Росия того гляди погибнут в пламени. Мы не можем позволить себе собрать такую армию, — добавила Алоша. — Будь у нас столько лишних рук, так уже давно собрали бы. Король обезлюдит страну, и Росия, чтобы дать нам отпор, сделает то же самое. Всех нас ждет неурожайный год, и победителей, и побежденных.

— Именно этого Чаща и добивалась с самого начала, — вмешалась Кася.

— В том числе и этого, да, — кивнула Алоша. — Я нимало не сомневаюсь, что Чаща охотно пожрала бы Агнешку и Саркана при первой возможности и за ночь заглотила бы остальную долину. Но дерево не женщина, чтобы вынашивать одно-единственное семя. Дерево разбрасывает бессчетные семена и надеется, что какие-то из них прорастут. Книга — одно из таких семян, королева — другое. Ее следовало тотчас же отослать прочь, и тебя вместе с нею. — Алоша обернулась к кузне. — Но беды уже не поправишь.

— Может, нам просто вернуться домой? — предложила я Касе, пытаясь не замечать, как от одной этой мысли во мне неодолимой тягой всколыхнулась тоска и разрастается внутри как опухоль. Я убеждала в первую очередь себя, говоря: — Здесь, в столице, мы уже не нужны. Мы поедем домой, мы поможем сжечь Чащу. В долине мы наберем хотя бы сотню человек…

— Сотню человек, — сообщила Алоша наковальне, неодобрительно фыркнув. — Ты и Саркан и еще сотня человек сумеют сколько-то повредить Чаще, ни минуты в этом не сомневаюсь, но вы заплатите за каждый дюйм отвоеванной земли. А тем временем по воле Чащи двадцать тысяч человек перебьют друг друга на берегах Ридвы!

— Но ведь Чаща в любом случае этого добьется! — воскликнула я. — А ты не можешь что-нибудь сделать?

— Так я и делаю, — откликнулась Алоша, снова кладя меч в огонь.

Пока мы тут сидели с нею, она проделала это уже четыре раза, и я вдруг осознала: что-то тут не сходится. Мне еще не доводилось видеть, как куют мечи, но я частенько наблюдала за работой нашего кузнеца: в детстве мы все любили смотреть, как он кует серпы, и воображали, будто на самом деле это он мечи делает; а потом мы подбирали палки и устраивали шуточные битвы вокруг дымной кузни. Так что я знала: лезвие не отковывают снова и снова по многу раз. Но Алоша опять вытащила меч из горна и положила его на наковальню, и я поняла: она молотом вбивает в сталь чары — губы ее чуть двигались, пока она работала. Странная это была магия, какая-то незаконченная. Алоша подхватывала свободно висящее заклинание и, прежде чем снова погрузить меч в холодную воду, так и оставляла болтаться в воздухе.

Темное лезвие выходило из воды блестящим и мокрым, обтекая каплями. Ощущение от него исходило странное — голодное какое-то. Вглядываясь в тускнеющую поверхность, я видела высоченный обрыв над глубокой сухой расселиной в земле и далеко внизу — острые скалы. Этот клинок не походил на другие зачарованные мечи, те, которыми были вооружены солдаты Марека: этот меч жаждал пить жизнь.

— Я кую этот клинок вот уже целый век, — промолвила Алоша, поднимая его кверху. Я оглянулась на нее, обрадовавшись поводу отвести от меча глаза. — Я приступила к работе после того, как погибла Врана и Саркан отправился в башню. Сейчас в мече осталось меньше железа, чем чар. Клинок просто помнит форму, которой обладал прежде. Его хватит только на один-единственный удар, но больше и не понадобится.

Алоша снова положила меч в горн: он покоился в огненной купели длинным языком тьмы.

— Сила Чащи, — медленно произнесла Кася, глядя в пламя. — Ее разве можно убить?

— Этот меч способен убить что угодно, — сказала Алоша, и я ей поверила. — Если только удастся добраться до шеи. Но для этого, — добавила она, — людей нам понадобится куда больше сотни.

— Мы могли бы попросить королеву, — внезапно предложила Кася. Я недоуменно заморгала. — Я знаю, есть знатные вельможи, которые присягали на верность ей самой — с десяток таких приходили засвидетельствовать ей свое почтение, пока мы вместе сидели под замком, вот только Ива их не пустила. У королевы наверняка есть солдаты, так пусть она отдаст их нам вместо того, чтобы посылать в Росию.

И уж королева-то наверняка захочет сокрушить Чащу. Даже если ни Марек, ни король, ни придворные ко мне не прислушаются, может статься, прислушается она.

Так что мы с Касей пошли дожидаться перед входом в огромный зал заседаний: королева снова вернулась туда — теперь уже в составе военного совета. Стража пропустила бы меня беспрепятственно: ныне все знали, кто я. Солдаты поглядывали на меня искоса, нервничая и любопытствуя, словно опасались, будто я в любой момент взорвусь новым чародейством, точно заразный фурункул. Но внутрь мне не хотелось; еще не хватало ввязываться в споры магнатов и генералов, обсуждающих, как бы повернее перебить десять тысяч человек и стяжать великую славу, пока в полях гниет урожай. Я вовсе не собиралась становиться оружием в их руках.

Поэтому мы ждали снаружи и, когда совет закончился и вельможи и военачальники потоком хлынули за двери, отошли к стене. Я подумала, королева выйдет последней, опираясь на руки слуг. Но нет. Она шествовала в окружении толпы. На ней была диадема — та самая, над которой Рагосток трудился на моих глазах. Золото сияло в ярком свете, рубины искрились в золотых волосах. Королева вырядилась в алый шелк; придворные толпились вокруг нее, как воробьи вокруг птицы-кардинала. Последним вышел король, сбоку припека: он тихо беседовал с отцом Балло и двумя советниками.

Кася оглянулась на меня. Чтобы пробиться к королеве, нам пришлось бы растолкать толпу: дерзкий поступок, что и говорить, но мы бы справились, Кася проложила бы для нас путь. Однако королева изменилась до неузнаваемости. Исчезла неуклюжая скованность, равно как и немота. Королева Ханна благосклонно кивала обступившим ее придворным, она улыбалась, она снова стала одной из них — она играла роль на сцене так же изящно, как они все. Я словно окаменела. Королева мельком взглянула куда-то в нашу сторону. Я даже не попыталась встретиться с ней глазами; напротив, схватила Касю за руку и втянула ее глубже в тень. Что-то удержало меня на месте — так мышь инстинктивно затаивается в норе, заслышав в вышине дуновение совиного крыла.

В последний раз зыркнув на меня, стражники последовали за придворными. Коридор почти опустел. Я вся дрожала.

— Нешка, — окликнула меня Кася. — Что такое?

— Я совершила ошибку, — отозвалась я. Я еще не знала какую, но что-то я сделала не так; я чувствовала, как меня затапливает страшная уверенность — словно монетка в глубокий колодец падала. — Я совершила ошибку.