Враги вроде тебя (ЛП) - Мартин Анника. Страница 22

Поднажимаю. Наши бедра сталкиваются. Даю ему желаемое.

Набрасываюсь на его губы и целую — почти с мольбой.

Он позволяет.

Разрешение его поцеловать наполняет меня чем-то очень некомфортным. Вроде радости. Мой язык у него во рту, а его язык в моем. Пальцами погружаюсь в длинные шелковистые волосы, а бедрами ерзаю по его бедрам.

Стимуляция. Слишком много стимуляции, небольшое количество смазки облегчило бы движения. Но и так стимуляция чересчур хороша. Трепещущее ощущение от кожи к коже. Расположенные встык головки. Неистовые взаимные толчки напряженных членов. И боже, Кит. Кит облизывает контур моих губ. А когда я сомкнул губы? Вновь их приоткрываю, приглашаю его внутрь, смакую одобрительный стон, сорвавшееся с губ мое имя...

— Уилл...

Набираю скорость, вжимаюсь сильнее в его бедра, занимаюсь благоговейной любовью с его ртом. Чувствую, как натягивается его широко открытое тело, в конечностях нарастает напряжение по мере того, как его захватывает оргазм.

— Кит, — страстно выдыхаю ему в губы.

— Не останавливайся. Продолжай... двигаться.

Ерзаю по нему и зарываюсь руками в его волосы, и целую так, как не целовал никого за всю свою жизнь. Даже не знаю почему.

Ощутив первый пульс его разрядки, я издаю стон.

— Кит, — лепечу я. — Разреши мне кончить. Пожалуйста.

— Ладно. — Он тяжело дышит и содрогается. — Раз уж ты был... таким хорошим... а-а... мальчиком, можешь кончить.

И я кончаю. Как долбаный гейзер.

Глава 12

Кит

Он валится на меня. Как же приятно ощущать его тяжесть. Мне нравится, что он затерялся в этом моменте. Несмотря на опасность. Несмотря на мужиков, которые в любой момент могут нас отыскать. Несмотря на свою партнершу, которая может войти. Он, черт возьми, затерялся.

Мы оба затерялись.

Хотя он уже стряхивает с себя последствия, приподнимает голову, взгляд рассеянный. Осознает, что времени потерял прилично.

Надеюсь, Ползину хватило времени собраться и покинуть «Клетку».

Бедняга Уилл. Знатно он облажался.

Но что еще мне оставалось делать? Позволить ему грохнуть человека, которого последние два года я защищал любой ценой? Или еще хуже: позволить ему оказаться в эпицентре гарантированно самоубийственной миссии? Потому что именно он и случился бы. Долбаный суицид. Ему бы повезло, останься он в живых хотя бы секунды две после убийства Ползина. Другим вариантом было бы грохнуть его самому — и именно это я и должен был бы сделать. Но размышлять об этом мне совершенно не хочется.

Он поднимается, и я говорю нежным и дразнящим тоном:

— Теперь ты и смотреть на меня не можешь?

Он тут же переводит на меня взгляд. Он вроде бы… раскаивается, и по какой-то причине меня это убивает. По-дурацки начинаю сожалеть, что мои руки несвободны. Очень хочется погладить его по волосам. Дать понять, насколько все было хорошо.

Насколько он хорош.

Насколько добр, безупречен, верен и несгибаем. Он понятия не имеет, как редки преданность и упорство. Да и зачем ему? Все это часть полного набора.

Ловлю себя на том, что меня переполняют странные эмоции. Не желание точно, хотя и оно имеет место быть, но есть что-то еще. Может быть, томление? Тоска?

«Тоска». Господи боже, что вообще начинается? Я что, какой-то гребаный викторианский поэт-чахоточник?

Испытывая отвращение к своей собственной тупости, я по-прежнему упиваюсь его темными, цвета жженой умбры глазами. В груди нестерпимо болит. Какой же он принципиальный ублюдок, этот Уилл. Как же он отличается от меня. Даже стараясь все делать правильно — да, именно так все и началось — каким-то образом я уродливо и извилисто качусь вниз. За последние несколько лет мои добрые намерения оставляли после себя лишь разруху.

Сегодняшний день — очередной эпизод моего губительного пути наименьшего сопротивления. Мне муторно от того, что я настолько очернил происходящее между нами. Через пару минут его затошнит, и он пожалеет, что вообще меня повстречал.

В очередной раз.

Он осознает: я использовал химию между нами, чтоб помочь Ползину испариться. Предал дар в виде доверия, который он мне преподнес, когда я потребовал от него повиновения. Услужения.

Я почти не знаю этого мужчину, но могу сказать, что он доверчив, упрям и принципиален. Все это как сильные стороны, так и ахиллесова пята. Люди вроде меня могут этим воспользоваться.

Все это, в конце концов, его погубит. А самое ужасное: я сомневаюсь, что он по этому поводу парится. Главное, чтоб Ползин заплатил. А нападение на меня было похоже на суицидальное безумие.

Должно быть, он всей душой любил своих солдат, раз так отчаянно охотится на Ползина. Держу пари, он был прекрасным лидером. Храбрым и честным. Как-то так вышло, что Ползин сыграл важную роль в убийстве парней Уилла — я еще не знаю какую именно — и Уилл жаждет все исправить. Готов поспорить, именно в этом он и видит правильность. Чуть раньше я назвал его слоном, но он похож на быка: видит лишь красный цвет, безразличен к притаившейся в тени опасности, к людям на его пути, которые в отличие от него не безгрешны и не милосердны. К людям, которые совершенно на него не похожи, но запутались и опорочены без возможности восстановления.

К людям вроде меня.

Он не в курсе, — или, сказать точнее, ему начхать — что изогнутым, искривленным, глубоко запятнанным мечом можно убить с той же легкостью, что и прямым и надежным. А иногда им убить даже легче, потому что мужчины вроде Уилла не замечают его приближения.

— Знаешь, тебе нужно остановиться, — выпаливаю я и удивляюсь ничуть не меньше Уилла.

Его губы изгибаются в лукавой усмешке.

— Еще минуту назад ты не хотел, чтоб я останавливался.

В ответ я не улыбаюсь.

— Ты понимаешь, о чем я.

Он неотрывно на меня глядит. А потом произносит:

— Не могу. — Он поднимает свое огромное тело и удаляется от меня, до боли связанного. Он весь в сперме. Он опускает глаза на беспорядок, оглядывается вокруг, что-то выискивает. Его разум уже движется дальше.

— Очищающее барахло в деревянном шкафу возле двери, — говорю я, пытаясь вернуть себе его внимание и помочь.

Даже на меня не взглянув, он кивает и проходит туда, прикрывающий промежность клапан на кожаных брюках свободно свисает, великолепный член по-прежнему напряжен. Он открывает дверь шкафа и роется внутри, мне его почти не видно.

И тут до меня доходит: возможно, я слишком самонадеян в вопросе ухода Ползина. Дмитрий мог пропустить отправленное мной сообщение, где я приказал увести Ползина из «Клетки», пока сам удерживал Уилла в коридоре. А даже если он и получил, Ползин мог устроить скандал. С ним сложновато справляться в разгар вот таких вот любовных свиданий.

Небольшая отсрочка пошла бы на пользу.

— Эй, перед уходом тебе придется меня отмыть, — громко брюзжу я. — От твоей спермы все зудит.

Он ворчит, но несколько секунд спустя встает рядом со мной, в руке упаковка влажных салфеток, выражение лица невозмутимое. Он открывает пачку и вытаскивает салфетку. Я лишился его внимания. Мысленно он уже вернулся к работе, что требует выполнения.

Он быстро вытирает меня холодными салфетками, удаляет следы нашего смешавшегося оргазма. Все происходит довольно по-деловому, но по какой-то причине меня переполняют нелепые, дурацкие эмоции. Из-за простого факта, что он это делает, невзирая ни на что. Потому что я попросил. А, может, все равно сделал бы.

Ох, уж этот мужчина и его принципы «идти до самого конца», «как на духу» и «все нужно делать правильно».

Глаза покалывает, и я раздраженно моргаю. «Во всем виноваты салфетки», — убеждаю себя. Вероятно, они должны были быть с ароматом лаванды, но несет от них ядреными туалетными химикатами.