Время расставания - Ревэй Тереза. Страница 47

Камилла, ощущая, как часто бьется сердце, сама стала изучать черты его лица.

— Вы тоже.

Платье липло к влажному телу, и девушка заметила, что она застегнула его кое-как.

— Я полагаю, что мне пора возвращаться, — потерянно прошептала она.

— Вы уверены в этом?

Она ни в чем не была уверена. После той встречи в «Кафе мира», отмеченной осколками зеркал, она почти каждый день думала об этом привлекательном парне. Хотя какой он парень — молодой мужчина. Камилла догадывалась, что произвела на него впечатление, и это не могло ей не льстить.

Камилла больше не узнавала себя. Она всегда принимала решение почти мгновенно, а теперь колебалась: уйти или остаться? Ей хотелось узнать их гостя поближе, но она смущалась, боялась довериться инстинктам, опасалась показаться нелепой.

Она отметила, что Петер не двигается, как будто не хочет подтолкнуть ее уйти. Девушке чудилось, что молодой человек читает ее мысли. Ей казалось, что таким образом он проявляет к молодой француженке особое уважение. Если верить ее школьным подругам, то существует два типа парней. Одни полагают, что им все дозволено, другие не осмеливаются сделать первый шаг, и еще неизвестно, что хуже. Но Петер нисколько не походил на тех юношей, о которых ей рассказывали подруги. Он был настоящим мужчиной, без красных прыщей на лице, как у некоторых бедняг, без липкой потеющей кожи и неловких жестов. Его движения отличались точностью и уверенностью, а его лицо, будто высеченное из мрамора, и прямой взгляд кружили Камилле голову. «Возможно, он такой, потому что немец», — подумала Камилла.

Когда он приблизился к ней и осторожно притянул к себе, как будто боясь, что она может убежать, девушка посмотрела на его губы, тянущиеся к ее губам, и внезапно вспомнила о матери. Она совершала двойное преступление: во-первых, преступала ту запретную невидимую границу, что отделяла девицу от женщины, а во-вторых, она чувствовала непреодолимое влечение к врагу.

Камилла лежала рядом с Петером, наполовину обнаженная — платье сбилось на бедра, и ласкала его торс.

Она без страха позволила юноше расстегнуть все пуговицы на ее платье. Когда пальцы Петера коснулись ее груди, сердце девушки забилось быстрее. Сначала Камилла не осмеливалась прикасаться к нему, уступив инициативу молодому человеку, но когда он встал на колени и принялся трепетно целовать ее грудь, девушку охватили столь сильные эмоции, что она запустила пальцы ему в волосы и крепко прижала его голову к своей груди.

Платье соскользнуло с ее плеч и задержалось на бедрах, слишком маленькое, слишком узкое платье. Каждая его складка напоминала о минувших летних днях, которые отныне казались такими же далекими, как катание на лодке по реке, беганье по полям, сражения в стогах сена, сбор винограда, проходивший радостно или в тревоге, в зависимости от капризов небес… Все это было так далеко, но итогом всего этого стала теплая благоухающая августовская ночь и сильное тело молодого мужчины.

Ей казалось, что она сразу выбрала его, что лишь он, только он и никто другой мог быть ее первым. Она выбрала его, потому что Петер казался совершенно не похожим на других, потому что она восхищалась той силой, что исходила от него. Она вспомнила об одиноких ночах, когда грезила о будущем, но никакой фильм, никакой роман даже не мог навести ее на мысль, что мужчина может удивительным образом сочетать в себе силу и мягкость.

— Я сожалею, Камилла. Я не должен был этого делать…

Девушка прижала палец к его губам.

— Не надо все портить, прошу тебя. Я не жалею ни о чем. Ни капельки.

— Ты такая спокойная, а я места себе от стыда не нахожу, — продолжал потрясенный молодой человек. — Я не знаю, что на меня нашло. Я приметил эту речку сразу после приезда, и вот решил искупаться. А затем я увидел тебя.

— Если бы я начала сопротивляться, ты бы позволил мне уйти?

— Конечно! — оскорбился юноша.

— Тогда из-за чего ты переживаешь? Мы не сделали ничего плохого. Мы друг другу понравились и занялись любовью. Все правильно.

— Но тебе только шестнадцать лет, Камилла! Я — гость твоего отца… У меня такое чувство, будто я его предал… Нам следует пожениться. Это единственный выход в данной ситуации. Да, именно так, мы поженимся…

Камилла уловила панику в голосе Петера. Его наивность раздражала девушку. И что на него нашло? Немец казался ей таким уравновешенным, таким уверенным в себе, и вот теперь он вел себя просто абсурдно.

Она вспылила:

— Остановись, Петер! Ни о какой свадьбе даже речи идти не может! Ты бы еще о детях заговорил!

— Вот именно! А если ты забеременеешь?

— Что за глупые мысли! В любом случае, никто не беременеет после первого раза. По крайней мере, я так думаю, — сказала Камилла, и голос у нее дрогнул. — О, не будь таким пессимистом!

— Но я всегда думал, что каждая девушка мечтает выйти замуж.

— Так и есть, но я просто не представляю себе, как сообщу родителям за завтраком, что собираюсь под венец. Моя мать мне даже в кино одной ходить не позволяет. Бог мой! Если она узнает, что ты и я… Я тогда света белого не взвижу!

— Вы с ней не ладите, я прав?

Камилла перевернулась на спину и прижалась головой к плечу Петера. Она вновь смотрела на звезды.

— Я не знаю. Мы с ней так непохожи… Но я не хочу походить на нее! Иногда я задаюсь вопросом: если бы мы не были матерью и дочерью, могли бы мы стать друзьями? Но это так глупо! Мать не должна быть подругой, мать — это мать, и точка. Но меня раздражает, что моя мама не умеет дружить. Особенно это касается меня. С Максансом все по-другому.

— А твой отец, что бы он сказал, если бы узнал, что мы?..

— Бедняга, он бы смертельно расстроился, а я ни за что на свете не хотела бы огорчать его. Я запрещаю тебе что-либо говорить ему, ты слышишь?

Внезапно она приподнялась и принялась лихорадочно приводить себя в порядок.

— То, что произошло этим вечером, принадлежит только тебе и мне, и я хочу, чтобы это осталось между нами до тех пор, пока… до тех пор, пока…

— Пока что?

— Да не знаю я что! — в бешенстве выкрикнула Камилла и вскочила. — До тех пор, пока мы снова не увидимся. Ты мог бы приехать к нам на каникулы. — Девушка смотрела на своего возлюбленного, который лежал, опершись на локти и подняв к ней лицо. — Или я приеду вместе с папой в Лейпциг, чтобы повидать тебя. Он обещал мне, что возьмет меня на ярмарку. Ты не находишь, что это отличная идея?

И Камилла лучезарно улыбнулась.

Петер вспомнил, что говорил его отец во время последней весенней ярмарки, состоявшейся всего несколько месяцев тому назад. «Внутренний рынок на подъеме, — озабоченно сказал тогда Карл. — На ярмарке столько немцев! Но вот иностранцы не спешат к нам в гости, и все из — за разглагольствований герра Геббельса. Все это не может не тревожить и заставляет задуматься о будущем».

Внезапно Петер похолодел от дурного предчувствия. Он вдруг подумал, что никогда больше не увидит Камиллу, но навсегда сохранит в своем сердце память об этой молодой француженке, которая стоит сейчас перед ним, уперев руки в бока, такая красивая и беззаботная, такая женственная в этом детском платье, с губами, распухшими от поцелуев.

Его грусть рассеялась, и юноша не смог удержаться от улыбки. Сами того не замечая, они улыбались друг другу, как два капризных ребенка.

Раздираемый противоречивыми чувствами, молодой немец неожиданно ощутил страшный голод, как будто он не ел целых сто лет, а за одну сигарету он готов был отдать все золото мира. Петер осознал, что нарушил одно из негласных правил гитлерюгенда: молодым людям настоятельно не рекомендовалось заниматься любовью до двадцати одного года, то есть до того возраста, когда можно было вступить в брак. Потому что вся их жизнь, даже жизнь личная, глубоко интимная, должна быть посвящена фюреру и величию Рейха.

Теперь он понял, почему плотские отношения юношества казались нацистам чем-то подозрительным и почему партийцы регламентировали каждую минуту досуга своих подопечных, делали все, чтобы они не могли поддаться соблазну. Действительно, что могло быть более волнующим, захватывающим, чем то, что он пережил здесь с Камиллой? И что бы с ним ни случилось в будущем, он всегда будет признателен этой девушке за то, что она сделала его мужчиной. И прежде всего, свободным мужчиной.