Мне не стыдно (СИ) - Эрос Эви. Страница 20

Она замолчала. А Мишин лежал и думал о том, как тяжело было Рите. Четырнадцать лет, наивная девочка-заучка, которая хотела доказать, что она может противостоять матери. А он задирал её почти каждый день, и любая другая на её месте не выдержала бы.

И она называет себя бесхарактерной…

— Не все. Только я, Ромашка. Остальные просто признали во мне «вожака» и не сопротивлялись. Сама понимаешь, кто круче — девочка-подросток или…

— Или мальчик-переросток, — закончила она иронично, но смешно Сергею не было.

Он вдруг подумал, что подобные вещи вообще-то называются доведением до самоубийства. И то, что Рита осталась жива, не его заслуга.

— Значит, ты просто не могла уйти… из-за матери.

— Угу. Позволить ей торжествовать на похоронах моей мечты — нет уж. Так что я тогда пропустила пару дней, наплакалась и вновь пошла учиться. Господи, Мишин, — Ромашка всхлипнула, — как я тогда тебя ненавидела, ты не представляешь!

— Представляю…

— Нет, не представляешь. У тебя всегда было всё, а у меня ничего. Ты был такой красивый, статный, взрослый, на тебя все заглядывались, тебя все любили.

— Да ладно, преподы тебя любили больше…

— Вот именно! Преподы, Мишин. А я говорю про твою семью! Мама, сестра, отец. Я видела их, и они гордились тобой. Настоящим тобой, а не тем, кого они сами создали. Мне же казалось — всё, что я знаю о себе, — фальшивка. Я с детства привыкла — я просто делаю то, что говорит мама. Я никогда не принимала решений, не задумывалась, нравится мне это или нет.

— Ромашка, если бы ты не задумывалась, то никогда не смогла бы закончить наш институт и стать хорошим специалистом. Ты вырвалась из плена материнских иллюзий. Ты — это ты. И я горжусь тобой.

Сергей хотел приободрить Риту, объяснить, что всё в прошлом и не стоит винить себя за чужие ошибки. Он хотел, чтобы она поняла — ей есть, чем гордиться. Она — Ромашка, сумевшая вырасти и расцвести в снегу.

Но не успел. Рита вдруг всхлипнула — и Мишин понял, что она плачет…

Я не сказала ему главного. Но я и не смогла бы сказать.

А расплакалась, потому что подумала — ну почему он стал таким хорошим только сейчас?! Если бы он был таким тогда… Если бы не задирал меня, не пытался методично уничтожить, всё могло бы быть иначе.

Глупо жалеть о том, чего уже не вернёшь. Но я ведь говорила, что не очень умная. И совсем не вундеркинд.

Но я так редко плакала в последние годы… Наверное, это было необходимо. Как говорила мой французский психотерапевт: «Вам следует расслабиться».

Вот я и… расслабилась. Захныкала, уткнувшись в подушку, надеясь, что Мишин не услышит. Или наоборот?.. Не знаю.

Потом услышала, как он вздохнул, встал со своего места и сел рядом со мной. Погладил по волосам, по спине…

— Ромашка, не плачь.

Ладонь его была большой и очень тёплой, даже горячей. И я вдруг подумала, что мне хочется почувствовать её голой кожей.

Почему-то от этой мысли внутри всё сжалось и задрожало. Это было похоже на страх, только очень приятный страх.

— Иди, Серёж, я сейчас… успокоюсь.

— Вот и уйду, когда успокоишься. Ромашка… моя…

Мишин подхватил меня ладонями за талию, поднял и, перевернув к себе лицом, обнял. Погладил по щекам, стирая слёзы, коснулся большим пальцем нижней губы…

Я не поняла, как это случилось. Просто приоткрыла рот — а в следующую секунду почувствовала, что Сергей целует меня. И вспыхнула, словно спичка, от смущения и странной жажды, от желания ощутить больше…

Это было совсем не так, как тогда, на выпускном. Тогда было больно и обидно, а сейчас…

Сначала робко и осторожно, потом всё глубже и нежнее. На выпускном Мишин брал, а теперь отдавал. Отдавал мне свой трепет, свою нежность, и веру в то, что всё будет хорошо.

И только когда я начала отвечать, обняв его руками за шею и сильнее открывая рот, поцелуй изменился, наполнившись страстью. Сергей требовательно ласкал мои губы, чуть покусывая иx, и так прижимал меня к себе, чтo я не выдержала — застoнала.

Он замeр на мгновeние, словно проверял, не послышалось ли, а потом отбросил одеяло в сторону и вернулся к поцелую, но при этом руки его больше не лежали на моей талии — они сползли ниже и сжали ягодицы.

Я вновь застонала и чуть не прикусила Мишину язык. Внизу живота будто пружина скручивалась, раздражая меня до крайности, и всё, что я могла — это требовательно повести бёдрами и, оторвавшись на секунду от жадныx губ Сергея, прошептать:

— Пожалуйста…

Понимала ли я, о чём прошу? Нет, не очень. Но после этиx моиx слов у нас обоих снесло башню.

Мишин лихорадочно запустил обе свои ладони в мои лосины, точнее, даже в трусы, и начал гладить попу. Я же гладила его по спине, груди и опускала руки к трусам — джинсы он, видимо, снял перед тем, как лечь, — но почти не дотрагивалась. И едва слышно постанывала, раздвигая ноги шире, максимально широко, и чувствуя, насколько я там мокрая. Просто невероятно мокрая…

Резким движением Сергей стянул с меня лосины и трусы, отбросил их куда-то в сторону, а потом усадил меня на себя верхом и вновь начал гладить ягодицы, ласкать между половинками, проводить пальцем по влажным половым губам, заставляя меня дрожать и всхлипывать от наслаждения. А когда Мишин нашёл чувствительный бугорок и начал теребить уже его, одновременно с этим осторожно проникая внутрь меня двумя пальцами — я не выдержала этой сладкой пытки и требовательно укусила его за плечо.

Сергей слегка вздрогнул, но действий своих не прекратил. И продолжал ласкать меня пальцами как внутри, так и снаружи, пока я не затряслась от чудовищно прекрасной и горячей волны, захлестнувшей меня с ног до головы и полностью потопившей в этой опаляющей сознание страсти…

И пока я тонула, меня чуть приподняли — и резко посадили на твёрдый и пульсирующий от нетерпения орган. Как по маслу… никогда в жизни я не была такой влажной…

— Ромашка, — прохрипел Мишин, сильно сжал мои бёдра, приподнял — я всхлипнула — и вновь усадил на себя, до упора вонзившись в моё тело. А потом ещё раз, и ещё…

Удовольствие растекалось по мне, собираясь по максимуму в том месте, где Сергей соединялся со мной, пронзало молнией, и сердце билось, как бешеное, и губы я все искусала, и плечо Мишину — тоже…

А он вдруг усадил меня прямее и стащил с меня футболку. Накрыл ладонями грудь и начал ласкать соски — тянул их, гладил и сжимал, и каждое его движение отдавалось вниз, передаваясь пульсирующему лону, и мне уже казалось, что я в огне горю…

Я в очередной раз задрожала от резкой вспышки удовольствия, изо всех сил сжимая мышцы и ощущая, как Сергей толкается внутри меня, и тогда он, чуть слышно что-то простонав, снял уже свою футболку, прижал меня к своей груди, чуть наклонил — и ускорился.

Хотелось закричать, но где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что в поезде этого делать не стоит, и я просто отрыла рот и задышала чаще. Глубоко, как же глубоко, резко и безумно…

Я достигла грани за несколько секунд, выгнулась, ожидая, что Сергей последует за мной, но вместо этого он остановился, тяжёло дыша и продолжая пульсировать внутри. Тогда я сама приподнялась и села на него, но Мишин остановил меня на полпути, простонав:

— Нет, Ромашка, не надо…

Я не поняла, почему. Я ведь чувствовала, что Сергей уже близко…

— Презерватива нет. Я же… не думал… — он чуть задыхался, как после тяжёлого бега, и продолжал пульсировать внутри меня. — Поэтому… нельзя.

— Тоже мне, проблема, — проворчала я, слезла с Мишина, легла на живот и подняла попу, широко и бесстыдно разведя ноги. — Доделывай своё дело, кончишь мне на спину и вытрем салфетками. Вон их сколько на столе…

— «Дело», — засмеялся Сергей. — Маленькая деловая Ромашка. Больше не будешь плакать?

Я ощутила, как он придвинулся ближе и дотронулся ладонью до моего лона, ввёл внутрь палец, нажал на какую-то сверхчувствительную точку — и я моментально задрожала. А он толкал его всё глубже и глубже, водил вверх и вниз, вправо и влево, растягивая меня до предела…