Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович. Страница 74

Вова был профессионалом. Он исполнял только ту работу, за которую ему платили. Не меньше, но и не больше. Прежде я этого уразуметь не мог. Теперь, как мне казалось, все встало на свои места. Доспехи упокоились там, откуда достать их будет весьма непросто, за тестя я отомстил, а Володя Рерих занял пост Остапа Прохоровича Стаценко.

– Ты, я так понимаю, хорошо разбираешься во всем этом, – обвел рукой Володя ряды книжных полок.

«Сука ты, Володенька, – злобно подумал я. – Ну, ничего, как-нибудь сквитаемся. И за Пухлого тоже».

– Ну, не так, чтобы совсем уж хорошо…

– Можешь остаться здесь пожить, – свежеиспеченный домовладелец зла на меня не держал, – у тебя, я так понимаю, в семье разлад. Заодно приведешь здесь все в порядок.

Я согласился. С Маринкой и тещей отношения стали не то чтобы натянутыми, но… В общем, обоюдный отдых друг от друга нам бы не помешал. И я остался. Работать на барина.

Мой «светлый брат» дома бывал нечасто. Однако же роскошь коттеджа притягивала его, и Рерих взял себе за правило почти каждый вечер ужинать в моей компании. Возможно, причиной тому были увлекательные экскурсы в историю, которым я предавался со скуки. Так или иначе, но Володя вскоре увлекся книгами из стаценковской библиотеки. Однажды я рассказал ему о раскопках кургана, в котором были найдены Доспехи Чистоты. Рерих изрядно удивился, услышав об отпечатке огромной ладони, выплавленной в граните.

– Можно съездить посмотреть, – предложил я.

– Я так понимаю, экспедиция за Доспехами Чистоты готовится, – сообщил Володя, – так что мы все равно скоро поедем туда.

– Я могу быть полезен? – в голосе моем прозвучала, должно быть, немалая доля иронии, потому что Рерих поморщился.

– Как же без тебя? Ты нас и поведешь.

В свое время промеры шестом ничего не дали, а веревка с грузом тонула в Луже под своим весом, показывая то тридцать метров, то все пятьдесят. Одно было ясно – без аквалангистов не обойтись.

– Вы еще и нырять заставите, – вздохнул я, – а там вода холодная, да и плаваю я как рыба-утюг.

– Ничего. Как мать-перемать, так мать-перемать, а как мать-перемать, так хрен? – совдеповский юмор Рерих в Германии не растерял. – Не хочешь нырять – заставим, не можешь – научим. Ты ведь в Братстве теперь, а Братство, оно как армия.

– Я на военной кафедре обучался.

Мы посмеялись. Я еще раз подумал, что обязательно сквитаюсь с Рерихом. Не потому, что он был из стана моих врагов, а просто по той причине, что оказался в пределах досягаемости. Других уязвимых «светлых братьев» под рукой не было.

– Слушай, я в библиотеке вчера копался и нашел одну презабавную книгу. – Володя допил коньяк и поставил бокал на стол. – Целый день о ней сегодня думал. Погоди, сейчас принесу.

Он вернулся с антикварным фолиантом под мышкой.

– Вот, гляди, – сказал он, водружая фолиант рядом со мной. – Листал-листал, и вдруг на тебе!

Рерих ткнул в заднюю сторону форзаца, покрытую ровными строками убористого текста. Ниже помещалась какая-то схема.

– Что это за письмена? – недоуменно воззрился я на схему. Она напоминала план дома с участком.

– Я бы и сам хотел знать. – Володя придвинул стул и сел рядом со мной. Наши носы уткнулись в книгу. – Не могу разобрать, на каком языке это написано. Шпрехаю и спикаю я весьма прилично, немного разбираюсь во французском и польском. Это же, – ткнул он пальцем в страницу, – не похоже ни на один язык.

– Забавно, – пробормотал я, пытаясь разобрать первую фразу. «At asedra, odal soda. Gink ti cansom sipe omse. At icy tilsena utna». Чернила от времени выцвели. – Действительно странное какое-то рукописание.

– Что же это может быть?

– Не берусь судить, абракадабра какая-то.

– Я так понимаю, это шифр. – Володя Рерих озадаченно почесал переносицу.

– Не исключено, – пожал я плечами и налил нам обоим еще коньяку. – Писано латиницей, но не представляю, к какой языковой семье его отнести. Напоминает чем-то латынь, или, скорее, оско-умбрийский язык, или даже тохарский. Я, конечно, не лингвист, но текст равным образом можно определить как родственный индо-иранской группе.

– Коктейль, я так понимаю. – Рерих с уважением поглядел на меня. – Что, если такого языка вообще не существует?

– Как так не существует? – смешался я. – Да мы его имеем как очевидный факт! Налицо присущий языку ритм. Если ставить ударение на последнем слоге… – бокал замер у моего рта, – то чувствуется рифма. Да это стихи!

– Стихи? – изумился Рерих.

– Стихи, только написано в строчку. Если придать им определенный размер… Я не баловался поэзией, но все же. – Я перевел взгляд на Рериха. – Есть карандаш и листочек?

– Найдется, – ошеломленный Володя предоставил в мое распоряжение кубик американской бумаги для заметок и изящный «паркер» в скромном платинированном корпусе. Когда я заведу себе такой? Наверное, хорошо служить в «Светлом братстве».

– Возьмем в качестве примера хотя бы первую фразу и придадим ей размер, – набросал я на листке свою версию. – Вот, прочти. На подчеркнутой букве делай ударение.

Помолчали. Подумали.

– Вот как. Действительно, похоже, – промолвил Володя.

Он взял листок и книгу, забился в кресло у окна и, насупившись, принялся изучать оба артефакта, натруженно соображая с пьяных глаз.

Я смаковал коньяк, подумывая, не пойти ли мне спать, бросив к чертям собачьим этого шифровальщика с его книгой. Но было интересно, чего он там нарифмует. Неожиданно Рерих задвигался, схватил «паркер» и зашелестел бумагой. Я отложил недоеденный птифур.

– Что-нибудь получается? – спросил я.

– Я понял, что это такое. – Рерих производил впечатление человека, находящегося во власти поразительного открытия. – Это никакой не язык – это шифр. Это русский, только написан латинскими буквами справа-налево!

– Да ну. – Я подскочил к нему, но Володя встал мне навстречу и брякнул книгу на стол. Мы одновременно склонились над ней и крепко треснулись лбами. Посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Я глядел на твой стих и все прикидывал, как его переиначить, а потом случайно прочел наоборот. Совершенно непроизвольно вышло. Я сначала даже сам не понял. Мешали знаки препинания. Потом догадался, что точки с запятыми здесь лишние и расставлены исключительно для отвода глаз. «Антуан, если ты читаешь мое письмо, значит, книга дошла до адресата».

– А ведь точно, – похвалил я. – Легко можно было перевести в кириллицу. Ну, голова у тебя. Как все просто! Написано на русском, только без твердых и мягких знаков, которых нет в латинском алфавите, да буква «ч» заменена на «с» при переводе в иную транскрипцию. Как же я сам не догадался! А котелок у тебя, Володя, варит будь здоров.

Рерих зарделся.

Я потянулся было к книге, но Володя быстро закрыл схему ладонью.

– В чем дело?

– Это мое имущество, – резонно заметил Рерих.

– Ну, как знаешь.

Я надулся и сел обратно за стол. Надо допивать коньяк и отправляться баиньки. К черту этого самовлюбленного открывателя золотых жуков. Володя захлопнул фолиант и замер, положив руку на крышку и что-то прикидывая. Заметив, что я намерен уйти, он наконец-то решился:

– Обожди минутку.

– Слушаю, – голос мой звучал с прохладцей, как обращение к человеку, с которым нечего делить.

– Что такое тол? Это сколько? Вопрос напоминал приглашение.

– Одиннадцать и семь десятых грамма, – смягчился я, видя, что напарник не собирается меня кидать. – Тол – это банковская мера веса, принятая для калибровки слитков драгоценных металлов.

– Хочешь долю? – спросил Рерих.

Ввиду особой конфиденциальности дела Рерих обошелся без личного шофера. Мы выехали вдвоем на служебном черном «мерседесе-300». Раздолбанная дорога на нем совершенно не чувствовалась.