Счастливчик (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна. Страница 37

Перед тем как пойти спать, еще раз заглядываю в рубку, где Тим как раз устанавливает автопилот, чтобы уйти. Все по-прежнему тихо.

Я не склонен к паранойе, но такое затишье настораживает. Неужели бандиты с Альберы так легко спустили бегство нам с рук? А может, я просто пересмотрел фильмов и перечитал книг, поэтому жду, что каждая сюжетная линия будет завершена, а ни один персонаж не появляется зря. Но преследователей нет, а так напугавший нас крейсер просто шел тем же курсом, а затем ушел к Аквилону.

Тим желает мне приятных снов и уходит, без опасений оставляя меня одного в центре управления "Старой ласточки".

Похоже, все мне теперь доверяют. Бессовестно решаю воспользоваться этим самым доверием и синхронизирую свой коммуникатор с бортовым компьютером. Пригодится.

После этого делать мне тут решительно нечего, система работает исправно, поэтому тоже выхожу, закрыв за собой дверь.

Корабль тих, как и всегда в это время суток. Пожалуй, пора спать, чтобы встать с утра пораньше и придерживаться графика, как того требует капитан. Однако у меня с детства аллергия на слово "требует". Добровольно и на чистом энтузиазме я могу свернуть горы, но в ответ на требования у меня срабатывает обратная реакция.

Прохаживаюсь по палубам, заглядывая в незапертые двери и планируя себе фронт работ на будущее. Завтра надо, наконец, заняться роботами-уборщиками, так долго ждущими своего часа. Надеюсь, капитан не заставит меня отчитываться о каждой отремонтированной штуке, а то, чувствую, мой коммуникатор внезапно перестанет ловить сигнал и принимать вызовы.

Ноги выносят меня к смотровой палубе, на которой я не был с той памятной стычки с Диланом. Не знаю, почему не прохожу мимо. Видимо, есть-таки во мне что-то от романтика, и вид космоса по-прежнему манит, как в детстве. Ни один обзорный экран рубки не сравнится с видом со смотровой палубы, погруженной в ночную тьму.

Вхожу и понимаю, что меня посетило дежавю, потому что на диване, точно как и в прошлый раз, сидит Дилайла.

— Привет, — здороваюсь первым, уже мысленно готовый к тому, что девушка встанет и уйдет.

Но Ди не делает попыток подняться. Видно девушку плохо, поэтому не могу сказать, что выражает ее лицо, но поза расслабленная, а голос звучит спокойно.

— Привет, — откликается эхом.

Подхожу к дивану.

— Не возражаешь? — что-то не хочется мне садиться на пол.

— Нет, — девушка настроена вполне дружелюбно, тем не менее отодвигается подальше, освобождая мне место.

Мне бы быть умным и осторожным, чтобы не нарушить хрупкое перемирие, но сдержаться не выходит.

— Я не кусаюсь, — комментирую ее перемещение в другой конец дивана.

Но она не злится, наоборот, смеется.

— Но это не повод прижиматься к тебе под звездами.

Я бы поспорил с этим утверждением, но сегодня не хочется.

Ди больше ничего не говорит, и мы просто сидим в темноте на диване, каждый думая о своем. Хотя на самом деле я не думаю, а рассматриваю ее профиль в тусклом свете, попадающем сюда из коридора. У нее идеальный профиль, лицо, которое я бы нарисовал, будь у меня талант художника. Но способностей к рисованию у меня никаких.

Забавно, но сейчас мне хочется невинно взять ее за руку. Последний раз я испытывал подобные эмоции к однокласснице, которую пригласил на новогодний бал. Мне было восемь, и я был чертовски влюблен.

Откашливаюсь, понимая, что мысли убежали в какую-то совсем дурацкую сторону, и заговариваю:

— Часто сюда приходишь?

— Часто, — Ди не отрицает. — Тут хорошо.

— Настолько не любишь "Ласточку"?

Она поворачивается ко мне, и я вижу, как блестят ее глаза.

— Люблю, — отвечает уверенно. — Но это здесь ни при чем. Если бы я выучилась на пилота, то вернулась бы сюда и была бы по-настоящему полезна. А так…

Вот в чем дело, помню свои мысли при знакомстве с Тимом, я подумал, не на него ли ей захотелось быть похожей. Нет, ей захотелось научиться тому, чего не умеет он, и стать первым пилотом на корабле. Амбициозно, мне нравится.

— Хочешь сказать, что бесполезна сейчас? — хорошо, что темно, потому что улыбаюсь как полный кретин.

— Ну почему же, — усмехается. — Я полезна. Я чуть-чуть там, чуть-чуть тут. Помогаю то Мэг, то Норману, то Тому, — отворачивается и смотрит на далекие звезды.

Но ей этого мало, ей хочется чего-то своего. Я ее понимаю.

— Ты, правда, можешь попробовать поступить в ЛЛА в следующем году. Количество попыток не ограничено, набор ежегодный. Морган тебя запомнила, а там тысячи абитуриентов.

Ди хмыкает.

— Утешаешь?

Смеюсь.

— Похоже на то.

— Расскажи мне о ней, — просит внезапно, так, что я теряю нить разговора, и приходится переспрашивать.

— О ком?

— О Миранде Морган. Когда я была маленькой, то смотрела все программы о ней, скупала журналы.

— Я надеюсь, ты не смотрела "Месть во имя любви"? — спрашиваю, морщась при одном воспоминании.

Ди, наконец, поворачивается ко мне.

— Смотрела. А что?

На пике всеобщей радости по поводу победы над Карамеданской Империей, популярность Морган возросла до небес. То, что она уничтожила целый город вместе с жителями, пугало общественность, но со временем страх перерос в восхищение. Пресса сменила заголовки с обвинительных на восхваляющие. Даже в учебниках истории Морган теперь представлена как героиня, благодаря которой завершилась самая кровопролитная война современности.

Это сейчас, по прошествии тринадцати лет с трагедии на Эйдане, Миранду оставили в покое и забыли за пределами Лондора, а тогда ее имя гремело на всю Вселенную. Спасибо Рикардо, разумеется, активно укрепляющему свои позиции на политической арене как раз за счет славы Морган и того факта, что она работает на него.

В тот самый период нашлись еще одни умельцы, как и мой дядя, решившие снять сливки со знаменитой истории. Они создали целый художественный фильм под говорящим названием: "Месть во имя любви". В картине рассказывалось об отношениях Морган и моего отца, а также о его смерти и уничтожении Мирандой целого города.

В реальности Миранда пребывала под действием наркотиков, а также в состоянии аффекта. В фильме — трезвомыслящая и равнодушная, решившая уничтожить врагов, убивших ее любимого, и, наконец, остановить войну. Никогда не спрашивал, но сильно подозреваю, что последнее, о чем Морган тогда думала, это о великом всеобщем благе.

Когда фильм вышел на экраны, Миранда очень старалась, чтобы я его не увидел. Но я был бы не я, если бы таки не умудрился это кино посмотреть.

— Просто интересно, — отвечаю, — услышать твое мнение.

— В детстве любила, — Дилайла смеется, вспоминая, — но отец постоянно гонял меня от телевизора из-за огромного количества постельных сцен.

Это да, трагедию моей семьи превратили в эротическую картину с кучей спецэффектов в конце. "Отомсти за меня" — просил актер, играющий моего отца. "Отомщу" — жарко клялась девица в образе Миранды Морган и плакала на его остывающей груди.

— На самом деле, дурацкий фильм, — продолжает Ди. — Из того, что я читала, и интервью непосредственно с капитаном Морган, которые смотрела, она никоим образом не ассоциируется у меня с героиней того фильма. Она пример для подражания.

— Ей было бы интересно это услышать.

— Правда? — опять поворачивается.

— Нет, — признаюсь. — Она бы велела тебе заткнуться и не пороть чушь.

Дилайла смеется, но не дает увести себя от ранее начатой темы.

— Ну, так что? — склоняет голову набок. — Какая она?

Медлю с ответом. Для меня Морган — лучшая.

— Она — человек, — говорю наконец. — Не героиня, закончившая войну, не символ мести и тому подобное. Она просто человек.

Именно после выхода "Мести во имя любви" я сам открыл для себя эту простую истину, когда заглянул в комнату Миранды пожелать ей спокойной ночи. Она только что вернулась с премьеры фильма, на которую ее вместе с Рикардо пригласили как особых гостей. Морган плакала. Даже нет, рыдала, скорчившись на полу.