Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В.. Страница 31

Живчику вот так, ни за что, ни про что, с небес в ручки, полтысячи гривен получить — заманчиво… И к бабке не ходи. Рязанское княжество небогато. Даже и вместе с Муромским. Сумма — заметная часть его бюджета.

А для меня полтыщи каждый год платить — выглядит накладно. Это немалая часть моей Окской торговли.

Только он эти гривны никогда целиком не получит. Потому что отсчёт убытков идёт от идеала.

Вариант:

— Лихие люди напали. Били, били, колотили. Кису забрали. Я к тысяцкому на двор, а тама тая ж морда! Из тех, что меня грабили! Кричу в голос: суда праведного давай! А ён мине: чего с бездельем лезешь? Гнать со двора батогами!

Такое — уже «клиника». «Лечить» — топором.

Чуть мягче: люди какого-нибудь боярина безобразничают. Судя по статьям «Русской Правды», боярские холопы частенько татьбой промышляли.

— Я — к тысяцкому. А ён мине: чего с бездельем лезешь? То деверя мово холоп. Гнать со двора батогами!

«Лечить». Тысяцкого вместе с его деверем.

Чистая уголовщина:

— Взял я, стал быть, короб с товаром. Только отошёл от городка нашего, от славного Переяславля-Рязанского. Слышу — колокола на храме звонят. Повернулся, перекрестился, только далее идти — стоят трое. С кустов вылезшие. Ножи булатные, морды страшные… Лихие люди повстречалися. И говорят они таковы слова: лож короб свой на землю, да дуй с отсюдова скоренько. Я, прям как учили-сказывали, спорить не стал, короб положил и тишком-тишком назад на подворье Всеволжское. Челобитную господину нашему, стал быть, посаднику, с описанием теих злых шишей-разбойников подал немедля. А в том коробе товару было аж на два десятка гривен. Вот списочек.

Коробейнику — новый короб, с княжьей доли — двадцатку долой. И разъяснение:

— Княже, твой посадник — мышей не ловит, вирник — на печи боки пролёживает. Ты бы поучил дурней своих уму-разуму. А как сыск пойдёт, пусть знают — в том коробе были четыре фигурки глиняные: синие гридни со щитами и копьями. С номерами на донышке. Номера — прилагаются.

Транспорт:

— Лодка на реке перевернулася! Мелей-то не видать! Вешки-то не поставленные! А в ей товару-то было — на три ста гривен!

Кто виноват? — Местный воевода. Не озаботился. Убытки купца превращаются в убытки князя. Который взыскивает. Это ж у него из кармана на ровном месте серебрушки горкой вытащили!

Чуть сложнее — упущенная прибыль.

— Дожжи были. Дорогу к фактории затопило. Ни пройтить — ни проехать. Неделю торга не было. На пять гривен недопродал.

— Так дождь-то — воля божья!

— А улица — воля посадникова. Лужу-то не засыпал. Не озаботился. Отчего и страдаю. Денежно.

Бытовые случаи. Вроде истории в Коломне и аналогичных.

— В Пронске на торгу купцы подрались. С моего купчины взыскано полувирье в пользу князя да истцу десять.

— Так по суду же!

— А кто против? Земля, княже — твоя, суд — твой. Суд — решил, купец — заплатил. Это дело — закрыто. Теперь пошло другое. Штрафы — убытки. Убытки — с твоей доли.

У нас с Николаем был уже массив историй. Типичные случаи конфликтов между моими и местными. И форме прямого вымогательства, и в форме разного рода… «служебных упущений».

«Опыт — сын ошибок трудных».

Опыт — уже. Составили списочек из нескольких десятков типичных ситуаций, «полный, но не исчерпывающий», отдали послу. Без нажима, но объяснить — вот это твои денюжки, княже, пролетают мимо твоей кисы.

Существенный оттенок:

Я — тебе даю. В руки. Ты после своим раздал — они рады. «Князь — благодетель». А с мытом по городкам — наоборот. Ты с них требуешь, выжимаешь. Они на тебя хмурятся: «Князь-то наш… за горло берёт».

И какой вариант благостнее? И — доходнее.

Конечно, Живчик мог «встать рогом»:

— Не хочу твоих выдумок! Всё моё! Будет как я скажу!

И? Твоему ворью — воля вольная? А дальше?

Я встал да пошёл. Ушёл с Оки, забрал людей и товары, строения продал, разобрал… Сжёг, в конце концов. Да, будут убытки. Немаленькие. Но ты-то что теряешь? Полтыщи гривен каждый год вечно? Я-то ушёл на Волгу, на Ветлугу, на Суру. А тебе с Рязани, с Оки — никуда.

Дальше — эскалация враждебности. Вплоть до аналогов «хлебного мыта имени Калауза». С аналогичным завершением. Это нетрудно предвидеть, если есть кое-какой опыт и достаточно соображения для его понимания.

Живчик, в отличие от Калауза, ныне покойного, имеет кое-какое представление о моих возможностях. Милость Богородицы в форме серебра арабского — не забыта. Как и бой-телега в Янине или разгром кипчаков на Земляничном ручье. Рассориться вдребезги — чревато… Потому — торг. Поиск баланса интересов, границ допустимого.

Причём тут нет «игры с нулевой суммой»: сколько один выиграл — столько другой проиграл. Выигрывают оба. У меня — торг лучше идёт, у него — денег добавляется, порядок в княжестве крепче становится. По моим прикидкам, за сотню-другую гривен в год я вычищу княжество от мздоимцев и бестолочей. Да один только порядок на реке — мне все расходы покроет!

Фактически — империализм. Ущемление суверенитета. Типа: а сделай-ка, княже, антикоррупционный суд. Да речную службу, да пожарную охрану, да уголовный розыск, да дорстрой… Под моим присмотром. Поскольку плачу — я.

«Кто девушку ужинает, тот её и танцует».

Экспорт капитала. В форме инвестиций в благоустроение Рязанского княжества, в повышение качества функционирования административной машины. Ломаю, знаете ли, тамошний, исконно-посконный образ жизни.

Будут, конечно, проигравшие. Кому «ужинать» — хочется, а «танцевать» — неможется. Местные начальники, кто ленив да жаден да бестолков.

Ну, извините ребята, не ваша масть пошла.

Глава 515

Посол отправился в Рязань. Поразил Живчика отказом от поясного поклона:

— Прости, княже. Не в обиду, но не могу.

— С чего это? В спину вступило? Да ты, вроде, молод ещё.

— Не велено. Кланяться. Окромя могилы да иконы. А чему иному… не. Воевода грозился голову машиной ссечь. За воли его неисполнение. Может, княже, велишь икону какую с церквы принесть? А то вона — с угла сними. Ты за неё встанешь, а я поклонюсь. Вроде как и не тебе. А? Коли сильно чудотворная — могу в ножки пасть, лбом в землю постучу. Ежели тебе без этого никак.

Живчик представил себе, как он будет из-за чудотворной иконы выглядывать да с послом разговаривать… И заржал.

— Ну, Ванька, ну, выдумщик! Что ни день — новая небывальщина! Я, стал быть, послу толкую — мыто давай. А тот, на икону дивится да ответствует: на что тебе, Никола Угодник, мыто земное? Сказано же: «Сьвяты Микола божы насьледник, як Бог памре, то Микалай чудатворец будзе багаваць, да не хто иншы». Мы ж — и так все твои. С потрохами. Ха-ха-ха…

Так что посла Всеволжского князь Рязанский принял по-доброму, за стол с собой сажал, разговор вёл милостиво. И выкатил в беседе вопросец, на который посол и сказать ничего не смог.

— Купцов-то ваших — тьфу. На весь край и двух десятков нет. Однако ж имают слуги мои людишек, которые при спросе вашими называются. А как сыск идёт — свои, рязанские. У иного и товар ваш есть. А то — только для виду. А сам-то тать-татем. Вот бы Ванька придумал как ваших от не-ваших отличать? Ты скажи Воеводе, чтобы клейма своим на лбы ставил. Ха-ха-ха… Хотя конечно, у меня таки воры есть… Сами заклеймятся.

Так появился «паспорт моряка» — бумажное свидетельство «всеволжскости» индивидуума в чужих землях. Вариант уже существующего у меня «общегражданского паспорта». Документа, который позволял идентифицировать человека, контролировать перемещение населения. Через Всеволжск проходила масса народу — тема была острой.

А в «декларацию» добавился ещё один пункт:

5. Людям купецким, которые с Всеволжска по Воеводиной надобности приходят, иметь о том грамоту с печатью. А в городки Рязанские Воеводе слать образцы тех грамот для рязанских людей извещения.