Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В.. Страница 74

Он развернулся и полез обратно в низенькую калитку. А я, не вполне соображая и, в очередной раз, удивляясь чуду — опять живой остался, потопал от крепости вниз к Ловати.

Русский народ любит «острое словцо». А ещё — солёное, складное, весёлое. Целый пласт в фольке — «сказки заповедные». Рассказывают только в компании взрослых мужчин. Есть на Руси и профессиональные сказочники. Артель лесорубов нанимает человека, платит ему:

— Ты не работай — ты сказки сказывай.

Отдельная отрасль в отхожих промыслах. Кто — плотничает, кто извозничает, а кто — сказки сказывает. Одни и те же тексты расцвечиваются по-разному: «на зубок», «на глазок», «на пупок». Почему в 21 веке мы «заповедных сказок» не знаем? Только «женско-детские варианты»? — Серия катастроф 20 века. Слишком много мужчин погибло. Сколько было, к примеру, сказочников-сказителей в тех тысячах, которые «Я убит подо Ржевом…»? Немалый кусок культуры, народной души… остался в «долинах смерти».

Хороших сказочников, как и хороших врачей или учителей — всегда недостача. Придумать что-то новое — удел немногих. Бесконечное повторение анекдотов, сказок, афоризмов — тому подтверждение. До какой же степени однообразна и скучна жизнь даже и княжеского гридня, если моё матерное словотворчество оставило такой след! На годы! Притом, что человек-то бывалый. А вот… скучно.

Повезло мне. На любителя «русской словесности» попал. Жаль, имени не узнал. Даже не знаю — кому он нынче служит. Смоленских много и у Ростика, и у Ропака. Может — из Новгорода сюда пришёл, может — с юга прибыл. Но, явно, не князя Романа человек — этих здесь нет.

Что Роман мечтает меня казнить — он не знает. Я Ромика дураком дважды сделал. Тот меня в «общероссийский розыск» и не объявлял. Посылал тихо своих потьмушников. А я сбежал далеко.

Теперь-то обе темы — и «частица Креста Животворящего», якобы украденная у Евфросинии Полоцкой, и любовные игры с «самой великой княжной всея Руси» — актуальность утратили. Но и нынче обе истории, даже пущенные в народ просто в форме сплетни — его не обрадуют. А уж подтверждать эти «злобные вымыслы» публичным объявлением меня в розыск, спустя три года… Да и как это теперь сделать? Одно дело «имать татя беглого, смоленского ублюдка боярского», другое — Воеводу Всеволжского, «цепного пса Руси Святой на пороге басурманском».

Про приказ «имать» — гридень не знает. А то, что я из вятших, из «прыщей», с каким-то оттенком… особости, с красными подарочными щитами для княжеских братьев, с убитым прямо в городе, по-воровски, напарником — видел.

Как видит ныне мою битость, нежелание об этом говорить, странную несуразную одежду. Вот он и предполагает… тайное. Куда лезть без приказа опытный служака не хочет. Он бы вообще — «приподзакрыл глаза», «видом не вижу, слыхом не слышу». Но — помнит себя, несколько недель веселья от повторения моих… виршей. С рифмами на«…ло».

«Всех выпускать — никого не впускать» — понятно. Городок готовится к встрече Великого Князя, посадские спешно делают всякие работы. Как всегда у нас — в последний момент. Естественно — остаются допоздна. Задерживать их в воротах… и куда? — Сотню-другую таких «приходящих слуг» в караулку не впихнёшь. А они обидятся и, конечно, пожалуются нанимателям. Которые стражникам — начальники.

Ещё — люди новгородские, «огнищане» и прочие. С некоторыми из которых, наверняка, князь Ропак проводит… «установочные» беседы. По теме грядущей «поряди». Стоят они в посаде, разговаривают — в городе, допоздна, естественно. На каждый их шаг крепостными воротами скрипеть, шуметь-объявлять… не кошерно.

Я топал и топал. Вниз под горку. В стороне от дороги остался посад, где, возле тоже закрытых ворот в палисаде, отсвечивал костёр. Спустился на лёд Ловати, последнее, далёкое уже, пятно света осталось за спиной.

Ну что, Ванюша? Зацени антураж. Русь. Зима. Снег. Три версты. Сам битый.

Не новость. И по первой, и по второй жизни. А как я на Десне после утопления утопителя тайной жены этого самого Ропака домой топал? И хуже бывало. Главное — не свалиться. Топ-топ.

«Вперёд не смотри и назад не оглядывайся».

Совет Василисы Премудрой своему муженьку — всегда актуален. После пьянки и драки — особенно.

А ну-ка с песней! «Варшавянку»!

«Вихри враждебные веют над нами,

Силы враждебные злобно гнетут…».

Как в годы молодые. Даже выпрямился. Голову поднял. По сторонам глянул. «Вихрей» — нет. А вот «сил враждебных» — аж до… по самые ноздри. Чётче, Ванюша, левой-правой. Левой, левой. «Революционный держите шаг». Какой ни есть, но свой. Шаг. Ещё. Ещё. Крепче. Держать.

«Но мы поднимем. Гордо и смело.

Знамя борьбы. За любимое тело…»

…

Как я до этих Губанов доплёлся… смутно. Помню, что, почему-то, решил идти не через ворота в околице, а лезть через забор напрямки. Типа — тайно. Какая тайна? Все псы в деревне с ума посходили.

Долго соображал — где зады нашего хозяина. В смысле — его усадьбы. Проваливаясь до «вам по пояс будет» лез туда. По снежному сугробу забрался повыше (опять эти… селяне снег не убирают, вот дождутся они серого из леса…) и кувыркнулся внутрь. Повыл. От ощущений. Потом… Сухан с Тихим Летом меня под руки тащили. Потом… снова баня. Снова меня раздевают. Сухан… зомби чёртов! Сдирает присохшие повязки! А надо мной Тихое Лето.

— Уходить. Немедленно.

Смотрит непонимающе. Повторяю опостылевшее за эти дни:

— На конь. Быстро.

Он недоверчиво разглядывает меня. Чего смотреть? Что были… приключения — и так понятно. Уточняет:

— Погулял? С кровью?

Чуть приподымаю руку, шевелю тремя пальцами.

— Троих? Сильно?

— Наповал.

Он отшатывается. Внимательно оглядывает шубу, на которой я лежу, шапку, брошенную под голову. Понятно, что снял. С кого-то. Из вятших.

Трясёт головой.

— Ну ты…ля.

— Не ля. Ло. Ехать. Быстро.

Они то приходят, то уходят. Таскают какие-то вещи. Вдруг раздаётся визгливый крик. И звук удара. Неужели уже за мной…?

— Что там?

— Хозяин сани давать не хотел.

— И?

— Теперь захотел.

Одевают в моё. Кафтанчик мой родименький! С панцирем! Сухан заматывает мне портянки. Но одеть сапог не успевает — Тихое Лето зовёт:

— Подойди.

Я киваю, зомби уходит. Тишина. Вдруг, откуда-то с улицы, мужские крики на несколько голосов, матюки… Ну теперь-то — точно за мной… Спутники возвращаются, Сухан продолжает «с той же цифры», в смысле — с той же портянки.

— Что на этот раз?

— Вторые сани.

— Зачем?!

— Сёдла. Три верховых, три вьючных. Нешто я сёдла тут кину?

Выдвигаемся двумя тройками. С «всенародными проводами»: на улице никого, но всё селение не спит. Собаки — лают, в избах — огоньки, из-за плетней — любопытные.

«Сов. секретно» — о моём отъезде не знает только медведь в лесу. Потому что спит крепко.

«Юстас Алексу: полностью провалив задание, приступил к собственной эвакуации в обстановке глубокой секретности».

«Юстас» — валяется тушкой в первых санях. На облучке — гонец светлого князя Суждальского. Почему Тайное Лето у меня возчиком? — Испытываю сомнения. Что он не сбежит дорогой. Насчёт «после того как» — уговора не было. Что ему велено… тем более — в условиях провала ещё до начала…

На вторых санях — Сухан. С сёдлами и мешком овса. У Сухана с конями… плохо. Было. Я как-то привык, что кони от него шарахаются. А вот нынче… этот дальний скок сюда… Упряжка идёт нормально. Ну, как нормально? Как нормально идти строевым коням. Которые впервые в жизни запряжены, а не под седлом. Да ещё в тройке. Тройки должны быть «слётаны».

— Стой! Стой, говорю! Ты куда?

— На прежнюю дорогу. Как сюда шли.

— Поворачивай. На север.

— Не боись. Тёмно. Проскочим мимо Лук и…