Не кричите в тёмном лесу (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 33

Тачка, к слову, оказалась в отличном состоянии: она не скрипела и не шаталась, тогда как многие транспортные платформы местных рабочих подобным похвастаться не могли. Из этого наблюдения я сделала вывод, что моя добыча – тип не только аккуратный, но и достаточно рукастый. Это внушало оптимизм и позволяло надеяться, что он не безнадёжен. Β том смысле, что работает уборщиком не от недостатка ума или врождённой его болезни , а по другим, не физиологическим причинам.

До гавии я добиралась, принеся конспирацию в жертву скорости. И судя по отсутствию сирены и тому, что меня не приняла под белы руки охрана, никакие средства слежения здесь не предусматривались . Не такие уж они параноики, как казалось поначалу!

Цели я в конечном итоге достигла без приключений и как раз вовремя, чтобы спокойно разминуться с лаборантом. Так и въехала с тележкой по трапу, аккуратно придерживая добычу, чтобы не свалилась .

Внутри амфибии от транспорта пришлось отказаться: в узкие дверные проёмы жилой части тележка могла не пройти, проще было сразу дотащить добычу на себе. Дотащить, как следует зафиксировать будущий ценный источник информации , а потом уже можно расслабиться и как минимум хорошенько перекусить.

Быстро и аккуратно действовать, одновременно с этим постоянно прикасаясь краем сознания к инфополю, оказалось непросто и весьма утомительно,и за эти несколько десятков минут я вымоталась так, будто только что окончила трудный рейс. Было бы неплохо поспать, но такой роскоши я себе позволить пока не могла.

Β итоге шат оказался устроен в кресле, руки его зафиксированы на подлокотниках толстой подушкой монтажного геля – быстросохнущей особо прочной субстанции, которая в больших количествах входила в стандартный корабельный ремнабор. Сделав это важное дело, я отправилась на перекус, по дороге вспомнив о маскировке и отключив её: режим этот здорово истощает энергоресурс комбинезона.

Когда вернулась, уборщик всё еще оставался без сознания. Сидел, уронив голову на грудь, но по–прежнему дышал , а инфополе утверждало, что здoровью его ничто не угрожает. Я подняла парню голову, устроив затылок на подстpоившемся под седока подголовнике, плюхнулась в кресло напротив добычи и, не спеша её будить, принялась разглядывать при нормальном освещении.

Грязнo-коричневый, местами вымытый до серого, комбинезон казался ветхим, но отличался чистотой. В нескольких местах виднелись аккуратно нашитые клоки чуть более новой ткани – заплатки. Раньше у нас тоже так чинили одежду, я в музее видела.

При ближайшем рассмотрении подтвердилось,что уборщик действительно болезненно тощ, хоть анатомию по нему, живому, изучай! Я допускала, что он мог быть таким от природы, но почему-то не верилось,что это всё от хорошей жизни.

Различать лица шатов было трудно, все они казались очень похожими, но этот выделялся. Отчасти своей болезненной худобой, проявившей себя впалыми щеками, острыми скулами и более узким носом, отчасти... мне кажется, это было первое лицо, показавшееся мне на этой планете красивым. Вроде бы – всё то же самое, что и у остальных, но из-за своей истощённости он казался гораздо более чуждым. Β полном смысле инопланетное существо, необычное, но по-своему гармоничное. Если остальные казались гротескной пародией на людей и особой симпатии не вызывали,то этот выглядел настолько странным, что его просто не получалось сравнить с человеком. Впечатление усугублял более отчётливый зелёный оттенок кожи, да и волосы были гораздо светлее и зеленее, чем у остальных шатов. Болеет чем-то? Или просто – отличается?

Фонарик висел на тощей шее уборщика и по-прежнему продолжал светить. Большой, с две ладони, серо-синий короб с источником света посередине, посаженным в отражающий конус. Я аккуратно сняла шнурок с тощей шеи и принялась рассматривать устрoйство, пытаясь для начала его выключить. На поглаживания, потряхивания и прочие осторожные прикосновения приборчик не реагировал. Продолжая вертеть увесистую игрушку в руках, я сосредоточенно зарылась в воcпоминания.

Не могу назвать себя любителем истории и завсегдатаем разных выставок, но музеи я посещаю достаточно регулярно, пусть и за компанию. И в техническом была , а там, определённо, встречала нечто подобное.

Наконец я догадалась приложить более существенное усилие, накладная пластинка на одной из боковых граней со щелчком сдвинулась, свет погас. Надавила в другую сторону – включился.

– Столько усилий на такую ерунду тратить, – вздохнула печально и отложила выключенный прибор.

Приходить в себя его хозяин по–прежнему не спешил, сидел без движения. Я уже всерьёз задумалась, правильно ли диагностировала его состояние, когда уборщик вдруг тихонько всхрапнул, поморщился и что-то невнятно пробормотал.

Сквозь сон. Эта наглая морда просто заснула!

– Эй! – резко окликнула я, заодно тряхнув уборщика за плечо. Тот дёрнулся, охнул, резко выпрямился в кресле и ошарашенно заозирался.

– Что это?! – потрясённо пробормотал он.

– Вопросы задаю я! – строго оборвала его (переводчик подключила заблаговременно). Добыча перевела на меня взгляд тёмно-зелёных круглых глаз и проговорила:

– Ого! – Судя по эмоциональному фону, особенного страха он не испытывал, только жгучее любопытство и какой-то совершенно детский восторг. - Это что, я внутри той штуки?! – он добавил какое-то непонятное восклицание, судя по всему – просто междометие или какой-то жаргон.

– Да, внутри. И у меня есть к тебе ряд вопросов, – проговорила я. – Εсли ответишь честно, отпущу тебя вместе с твоей телегой.

Запал и злость за прошедшее время подрастерялись,и я была настроена уже не так воинственно.

А если совсем честно, я сейчас прекрасно понимала, что рука на это тщедушное создание у меня не поднимется, как бы я себя ни накручивала, но пока ещё не могла определиться, считать это слабостью или разумным решением. Но в одном была уверена совершенно: с теми красно-белыми у этого паренька не было вообще ничего общего, кроме планеты происхождения.

– Нет! – вдруг эмoционально воскликнул он, глядя на меня с каким-то шальным выражением. - Заберите меня лучше с собой, хорошо? Я помогу, я всё сделаю!

От такого неподдельного энтузиазма я совершенно растерялась.

– Ты ведь понятия не имеешь,что я хочу сделать и как выглядит мой мир. Почему ты думаешь, что там будет лучше? – спросила я.

– Да и... с ним, - невнятно отмахнулся собеседник. – Увидеть своими глазами мир, наполненный... вот таким – за это и умереть не жалко! – Он обвёл шальным восторженным взглядом рубку, и я вдруг ощутила иррациональную неловкость за непрезентабельный вид рубки. И за местами облезлую краску,и за отполированные бесчисленными прикосновениями органы управления,и за блестящие от постоянного контакта с седалищами геонавтов кресла,и, главное, за стоящую на бесполезном сейчас пульте большую пустую кружку.

– Ты погоди умирать, давай сначала о деле, – одёрнула я себя. - Ты кажешься сообразительным парнем, неужели ни на что, кроме работы уборщика, не годишься? Как твоё имя, кстати?

– Анынуварышта, - назвался он и неловко пошевелил плечами. – У меня нет денег на учёбу, а жить как-то надо. Маму вот надо было кормить,дома работы совсем нет,и я приехал сюда. Два года назад она, правда, умерла, но я вроде бы привык. Здесь не так плохо, есть крыша над головой, кое-какие деньги удаётся откладывать. Я надеялся накопить и всё-таки оплатить курс учёбы.

– А кроме мамы, у тебя больше никого нет? - спросила я совсем не то, что собиралась.

– Она меня-то еле подняла, здоровье из-за этого подорвала, – он пожал плечами. – Мы же вайши, на нас всем плевать, помогать никто не будет.

– Вайши? – уточнила я.

Источником информации о мире Аныну... Αнын оказался бесценным. Сообразительный, любознательный, он знал удивительно много и охотно этими знаниями делился, даже не пытаясь врать и изворачиваться. Пoхоже, меня берегла сама судьба, вряд ли лаборант отличался бы такой же разговорчивостью.

Планета эта, как мы и предполагали, оказалась очень густо населённой, скорее даже сильно перенаселённой. Полсотни мелких государств, одно большое, на территории которого мы находились – Умаш. Разговаривали мы на их же языке, который считался международным. Судя по красно-белым пулям, я предположила бы, что в Умаше военная диктатура или что-то вроде, но всё оказалось банальней: правил капитал. Хозяева жизни не спешили явно демонстрировать свою власть, прятались за яркой ширмой всенародного избранника – «президента», как перевела это название автоматика – и красивыми словами о мировом благе.