На грани свободы (ЛП) - Саваж Шей. Страница 4

Как только я оказался внутри, охранник снял наручники, и я почувствовал едва ли не головокружение от облегчения, когда с меня убрали этот груз. Я несколько раз сжал руки в кулаки, чтобы восстановить ощущение крови, свободно циркулирующей по венам, и попытался сделать несколько глубоких вдохов.

— Мне бы хотелось провести сеанс с мистером Арденом сейчас, — уверенно сказал Марк.

Охранник выдал еще один длинный вздох, но не запротестовал. Он вышел из камеры, запер дверь и стал испытующе всматриваться через окно на Марка, который пропустил руку сквозь свои волосы, и посмотрел на меня.

Не имея никаких других указаний, я сел на край кровати и потер запястья. Убедившись, что мои движения действительно больше ничего не ограничивало, я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Теперь можно было обхватить живот и попытаться заставить себя думать о чем угодно, но только не о песке.

Марк подтащил табурет рядом с кроватью и сел на него.

Взглянув на его лицо, я увидел, как он огорчен, и почувствовал себя из-за этого не очень хорошо. Я знал, что он неоднократно пытался мне помочь; просто эта была не та помощь, которую я искал. Мне нужно было только суметь заснуть – это все, чего я желал. Но он не мог этого сделать, потому что не собирался нарушать кодекс пациент-психолог в степени достаточной, чтобы лечь со мной в постель.

Без наручников вокруг запястий мне удалось обрести свой голос.

— Извините, что разочаровал вас, сэр, — произнес я.

Еще один вздох.

— Я не разочарован, — ответил он.

Я в удивлении поднял бровь. И не поверил ни одному его слову - он был гордым парнем и считал себя профессионалом в своем деле. Не его вина, что я не говорил ему все, что происходило в моей голове. Это все равно не помогло бы.

— Я злюсь на себя, — сказал Марк, — потому что не заметил этого. Вообще. Очень редко, когда меня так застают врасплох.

В моей груди все сжалось, когда воспоминания затопили мой мозг, словно ледяным душем. Было время, я думал, что понимал людей, когда на самом деле нет – не совсем. Один единственный разговор все изменил.

— Знаешь, что она мне сказала? — спросил я Марка.

— Кто?

Я повернул к нему голову, но мои мысли были сосредоточены глубоко внутри.

— Жена журналиста – парня, который был убит на видео. Помнишь того парня?

— Да, помню. Ты просил их убить тебя вместо него.

— Да, того парня, — кивнул я, вспоминая. — Его жена пришла в госпиталь в Вирджинии, и мне сказали, кто она, прежде чем я стал говорить с ней. Мой желудок весь сжался до того, как она вошла в палату. В смысле, я видел, как умирает ее муж, понимаешь? И ничего не мог с этим поделать. Несмотря на то, что я просил их убить меня, это не имело значения – они бы не стали меня слушать. Думаю, они хотели, чтобы это был он, потому что он не был военным и потому что у него была семья.

Я сдвинулся и наткнулся ботинком на край металлической кровати. Раздался лязг пружин, который привлек мое внимание. Я посмотрел вниз на основание кровати, снова увидел петли, предназначенные для ограничения движения, и практически ощутил вокруг плеч песчаные стены ямы.

– Что она тебе сказала, Эван?

Я немного потряс головой, чтобы прочистить ее.

– Она подошла и села рядом со мной, – продолжил я, возвращаясь к деталям памяти. – Долгое время мы просто смотрели друг на друга, и в итоге я не мог больше вытерпеть. Я начал болтать о том, как мне жаль, и о том, как я пытался заставить их убить меня, но они не слушали. Я, наверное, опустился бы на колени и начал плакать, но она меня остановила. — Я повернул голову к Марку и посмотрел ему прямо в глаза. — И тогда она заверила, что все в порядке, — сказал я ему. — Я подумал, что она начнет говорить, что это не моя вина, и что я ничего не мог сделать – так утверждали мозгоправы в немецком госпитале – но не тут-то было. Она сказала, что все в порядке, потому что была рада. Она была рада, что его нет, и теперь она и ее девочки смогут жить дальше своей жизнью, не находясь постоянно в его тени. Она сказала, что его никогда не было рядом, и теперь, когда он умер, она сможет использовать страховые деньги, чтобы открыть цветочный магазин, что она всегда хотела сделать, а он никогда бы ее не поддержал.

Глаза Марка расширились, и он открыл рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не сказал.

— Ей, блядь, было пофиг, — возмутился я, и чувствуя, и слыша напряжение в своем голосе. — Она была счастлива, что он умер. Я был готов умереть за него – за парня, чье имя я даже не знал, а человеку, который должен был волноваться о нем больше всего, было насрать.

Мои бока и живот скрутило, когда я вспомнил взгляд... восторга в ее глазах, когда она рассказывала мне о своем деловом начинании и как она взволнована тем, что сама будет боссом и станет управлять собственной компанией. Я наблюдал за ней и ждал, как она начнет говорить мне, что он ее избивал или делал со своими дочерями вещи, которые не должен был делать, но ничего из этого она не сказала. Просто ему не нравилась идея о том, чтобы она сама открыла свой бизнес вместо того, чтобы иметь постоянную работу в какой-нибудь компании.

У меня перехватило горло, и я заставил себя сглотнуть. Было больно, но боль была ничем по сравнению с тем, что происходило в моей голове. Мне нужно было снова заползти внутрь себя. Нужно было перестать думать и перестать вспоминать.

Но я не мог.

— Вот тогда я и понял, — тихо сказал я. — Люди живут и умирают, и это, блядь, ни для кого вокруг не имеет никакого значения. Чему быть, того не миновать. Люди продолжают жить дальше, и это, вероятно, лучше для всех.

— Вот что изменило тебя, — прошептал он. — Я догадывался, что было нечто, из-за чего ты так сильно изменился по сравнению с тем, как описывали тебя, когда сообщали о твоем спасении. Я должен был нажать на тебя раньше, когда в первый раз подумал, что было что-то в том видео, о чем ты мне не хотел рассказывать. Я предполагал, что это что-то, что осталось за кадром – что-то секретное.

Я покачал головой.

— Я очень хорош в том, кто я есть, — сказал я ему. — Не вините себя.

— Кто ты, Эван?

Я снова покачал головой.

— Не важно. Не сейчас, — я публично облажался, и не мог этого скрыть. Мне пришло в голову, что Ринальдо больше никогда не назовет меня сынком, я откинулся к изголовью койки медицинского блока и закрыл глаза. Мое сердце стало учащенно биться, и я побоялся, что избавления от наручников и немного уединения будет недостаточно, чтобы позволить мне заснуть.

— Это важно для меня, — голос Марка был тихим, но искренним.

Я покачал головой.

Больше я ничего не собирался говорить, поэтому своим молчанием положил этому разговору конец.

ГЛАВА 2

ВОЗМОЖНОЕ ПРОЩЕНИЕ

Болезнь у заключенных, которую поначалу приняли за отравление от сосисок на завтрак, позднее была идентифицированных как грипп, поэтому меня определили в общую группу заключенных на постоянной основе, чтобы освободить место для больных. Я остался в той же камере строгой изоляции, и снаружи всегда был охранник, но, по крайней мере, меня не приковывали наручниками к кровати. Мне даже разрешили позаниматься в тюремном спортзале на крыше здания в свободное время, которого было не так много.

Спортивная площадка треугольной формы на самом верху здания была заполнена заключенными, забивающими мячи в баскетбольные кольца, курящими и просто общающимися друг с другом. Из меня был так себе баскетболист и в лучшие дни, да и в последнее время у меня было не слишком много хороших дней, поэтому я сидел у стены и пялился поочередно то на пасмурное небо, то на цемент под моими тюремными кроссовками.

Голова кружилась от недосыпа до такой степени, что я закрыл глаза и попытался остановить подступающую тошноту, сглатывая вновь и вновь. Это немного помогло, но все же недостаточно. Я думал о моей собаке, О́дине, и мне стало интересно, смогу ли я заснуть, если его пустят ко мне в камеру.