Книга царя Давида - Гейм Стефан. Страница 11

— Значит, одну из историй надо похерить.

— Но какую?

Тут в комиссии началось прямо-таки вавилонское столпотворение. Все заговорили наперебой, один так, другой эдак, никто не слушал и ничего не хотел уразуметь, будто Господь и впрямь смешал языки. Наконец дееписатель Иосафат хлопнул в ладоши и сказал:

— Ни ту, ни другую историю похерить нельзя.

На вопрос почему, он объяснил:

— Потому что одна из них правдива и еще живы люди, которые знавали Давида в те времена, когда он жил при дворе Саула. Другая же история — легенда, а легенда, в которую верит народ, правдива не меньше, и, может, даже больше, ибо люди склонны верить легендам сильнее, нежели фактам.

— Да простят господа меня, раба ничтожного… — начал было я.

Однако Ванея, насупив брови, встал и рявкнул:

— Пусть Бог то и то со мною сделает, если я позволю умнику вроде Ефана запутать совершенно ясное дело. Надо включить в Книгу обе истории? Значит, так оно и будет! Надо вернуть Давида из царского дворца в Вифлеем? Значит, вернем! Возьмем и напишем — постойте, дайте сообразить — хотя бы так: «Давид возвратился от Саула, чтобы пасти овец отца своего в Вифлееме». А если кому-нибудь покажется этого недостаточно, если кто-нибудь начнет умничать и сомневаться в правдивости Книги, составленной комиссией, которую назначил мудрейший из царей Соломон, с тем мы разберемся по-своему.

Так и написано ныне в Книге царя Давида, куда вошли обе истории.

Дома Есфирь подала мне на стол хлеб, сыр и холодную баранину. Я поинтересовался, хорошо ли она себя сегодня чувствовала или же ее опять мучили боли в груди и одышка. Улыбнувшись, Есфирь ответила, что это не стоит внимания, зато у меня, как ей показалось, на душе неспокойно; не хочу ли я поделиться с ней моею тревогой?

А ведь я ни словом, ни жестом не выдал своего настроения — Есфирь умела читать мои мысли, словно перед нею была глиняная табличка. Поэтому я велел:

— Пускай вынесут в сад подушки, теплую подстилку, одеяло и светильник, мне хочется посидеть с Есфирью под масличным деревом.

Мы вышли в сад, я уложил Есфирь, укрыл одеялом и взял ее за руку. Помолчав немного, я сказал:

— Боюсь, Иерусалим принесет нам беду. Говорят, будто он построен на скале, а по-моему, тут все зыбко и скользко. И главное: человек человеку волк.

— Что с тобою будет, Ефан, когда меня не станет? Страшно мне за тебя,

— сказала Есфирь.

— Да ты нас всех еще переживешь, — попробовал я отшутиться.

Она легонько шлепнула меня по руке, словно ребенка. Я обратил внимание на белые ободки вокруг ее зрачков, раньше я их не замечал и потому встревожился. Как тихо она лежала! Наконец Есфирь проговорила:

— Не хочется уходить, Ефан. Всякий человек боится шеола. Я заставлю мое сердце биться, некуда хватит сил…

Шелестела листва, мерцал светильник. Я наклонился к Есфири и поцеловал ее.

— Нет, не город терзает тебя, Ефан, супруг мой, — сказала она. — Ведь город сложен из камня, сам по себе он ни зол, ни добр.

Тогда я поведал ей о разных способах изложения правды, о мнениях членов комиссии и ее решениях.

— Тут есть разные партии, и внутри каждой — свои партии, поэтому комиссия расколота, а я похож в ней на птицу во дни потопа, которой негде приземлиться.

Есфирь глядела на меня. Господь, сказала она, даровал нам немало лет спокойной жизни и кое-какой достаток, благодаря моим литературным трудам и разумному вкладу денег в покупку земли; к тому же мы всегда следовали заповедям Господним, а Он справедлив и не отвергает того, кто ходит Его путями.

— Господь, — отозвался я, — надоумил Ванею задержать меня после заседания комиссии. Он обнял меня как закадычного друга и сказал, что располагает письмами Авенира, сына Нира, который был главным военачальником во времена Саула; письма, дескать, обнаружились, когда Ванея распорядился поискать в войсковом архиве какие-либо свидетельства великой победы Давида над Голиафом; он, мол, пошлет эти письма мне, чтобы узнать о них мое мнение.

— Может, Ванея действительно ценит твою ученость и поэтому интересуется твоим мнением?

Ванея ценит чужую ученость и чужое мнение лишь тогда, когда ждет от них своей выгоды; не успел я сказать это, как у входа послышался сильный шум. Я встал, чтобы поглядеть, в чем дело, однако Сим и Селеф опередили меня; они возвратились с офицером-хелефеем и солдатами, которые притащили целый мешок глиняных табличек.

СОДЕРЖАНИЕ ГЛИНЯНЫХ ТАБЛИЧЕК, ПОЛУЧЕННЫХ ОТ ВАНЕЙ, СЫНА ИОДАЯ

Помазаннику Божьему царю Саулу, первейшему в битвах, — от Авенира, сына Нира. Да ниспошлет Бог моему господину отменное здравие. . Касательно Давида, сына Иессеева, из Вифлеема — все исполнено по твоему повелению. Расследование начато, Доик-идумеянин назначен руководить им, а еще к этому делу приставлены двое моих лучших людей — Шупим и Хупим, левиты. У них хорошие связи как со священниками из Самуилова храма в Раме, так и со священниками из храма в Номве. Доик ездил в Вифлеем для опроса населения; он докладывает, что Давид, сын Иессеев, до одиннадцати лет пас овец, потом его в деревне долго не видели, пока в шестнадцать лет он не вернулся, наконец, к отцу и не принялся опять пасти его стадо. В Вифлееме ходят слухи, будто Давида утащили в Египет проезжие купцы, как это когда-то случилось с Иосифом, которому отец подарил разноцветные одежды; другие говорят, что Давид жил у священников в Номве. От самого Давида никто про это ничего не слышал; он лишь играл на гуслях да пел песни, а когда терялась отбившаяся от стада овца, Давид шел искать ее: так служил он отцу своему и вифлеемлянам, ожидая своего часа.

Избраннику Божьему, славе Израиля, царю Саулу, поставленному над двенадцатью коленами, — от Авенира, сына Нира. Да избавит Господь моего господина от злого духа на веки вечные.

Получено донесение от левита Шупима, побывавшего в Раме среди паломников, которые ходили туда возносить жертвы и слушать Самуила, ибо, как сообщает Шупим, сам Самуил по стране больше не ездит, а судит за скромную плату лишь тех, кто приходит к нему. Шупим поговорил с младшими священниками, послушниками и паломниками; по их словам, Самуил ненавидит моего господина царя за то, что мой господин отказался выполнять его повеления. Шупим дал Самуилу для всесожжения жирную овцу, но сказал, что это последняя жертва — другую, он, дескать, принести не сможет, ибо царь Саул все забирает себе. Тогда Самуил встал, воздел руки к небу и при всем народе сказал Шупиму: «Как исчахнет вон то облачко, так исчахнет и Саул; я сотворил его, я и сотру его с лица земли, говорит Господь. Саул отверг слово Господа, за это Господь отторгнет от него царство Израильское; Господь уже избрал мужа Себе по сердцу». Такими речами Самуил подкапывается под моего господина царя.

Великому освободителю, щиту народа Израильского, царю Саулу — от Авенира, сына Нира. Да дарует Господь моего господина миром, богатством и здравием.

Сегодня поступило донесение от левита Хулима, посланного в Номву, Хупим подружился с Ахимелехом, первосвященником тамошнего храма. Хупим прикинулся, будто хочет взять из храма послушника, чтобы тот учил его детей грамоте и закону Божьему. Ахимелех позволил Хупиму познакомиться со списками послушников. В тех списках значился и Давид, сын Иессея, из Вифлеема, причем о нем говорилось, что на вид он приятен, в учебе прилежен, умом остр, весьма способен и располагает к себе. Хулим спросил Ахимелеха, нельзя ли взять домашним учителем именно отрока по имени Давид. Ахимелех, рассмеявшись, ответил: «Неужели затем положено на этого отрока столько времени и сил, чтобы он учил детишек какого-то Хупима? Нет, сей отрок избран и приуготован для цели особой, а ныне он состоит при царе Сауле, которому поет и играет. Пусть я не такой великий прозорливец, как Самуил, но уверяю тебя, что о сем отроке мы еще УСЛЫШИМ».

Мечу колена Вениаминова, всемогущественнейшему царю Саулу — от Авенира, сына Нира. Да порадует Бог моего господина успехами нашего следствия.