У «Волчьего логова» (Документальная повесть) - Кугай Петр Трофимович. Страница 38

— Не плачь. Если бы не ты да не внуки, я бы им показал, что может козак! Когда ударили, такая злость взяла меня, что голыми руками душил бы их. Но посмотрел я на вас, беззащитных, и сдержался. Побороть в себе ярость — это, знаешь, тоже сила нужна. За нас уже сыны им отомстят.

Утром дед Трофим, разгладив обмякшие на пожелтевшем лице усы, попросил:

— Мне лучше, бабо. Помоги — хочу на улицу выйти. Сегодня солнце хорошее.

Он встал с постели и с помощью жены вышел на порог. Прислонился к стенке хаты и сказал:

— Иди. Я постою.

Югина Трофимовна пошла в хату. Но едва закрыла за собой дверь, как на улице что-то упало. С черным предчувствием в сердце выбежала она на порог и увидала, что ее Трофим обнимает землю. Он лежал у порога на сырой, только что оттаявшей земле, и его узловатые пальцы почти не отличались от нее по цвету.

Кинулась поднимать мужа, но он уже был мертв.

Несколько дней еще в селе стоял стон. Каждый день кого-нибудь арестовывали. Руководство охраной гитлеровской ставки метало громы и молнии. В своих донесениях, которые передавались по прямому проводу непосредственно в Берлин Ратенхуберу, местные чины указывали на наличие «многочисленных групп партизан», называли предположительную численность отряда — несколько сот штыков. По близлежащим селам днем разъезжали танковые патрули, время от времени прочесывались отдельные рощи и небольшие участки леса. Но идти в глубь леса фашисты не решались. Они лихорадочно искали какую-нибудь ниточку, ведущую в партизанский лагерь. Ради этого готовы были убить хоть всех жителей села.

Когда Довганю удалось наладить связь с Павловкой, ему рассказали, что с Лидией Леонтьевной после ареста Лесина произошло что-то неладное. Она ходит по селу, плачет, ищет своих детей. Добрые люди прячут ее от гитлеровцев. Лидию Леонтьевну вместе с Иваном надо было немедленно забирать в отряд. И партизаны послали за ними своих людей.

В Медведку Петро Довгань решил наведаться вместе с Гришей Гуменчуком, чтобы познакомиться там с местной подпольной группой Васи Крижавчанина, а его самого необходимо было забрать в отряд, потому что, как сообщила Оля Коцюбинская, за ним в «шулю» приходили из полиции.

Без разведки идти в Медведку было опасно, поэтому Довгань и Гриша согласились взять с собой Олю.

Гриша назначил часовых, и отправились в путь.

Когда лес расступился и над головами показались уже угасающие звезды, хлопцы увидали плывущие в тумане беленькие хатки Медведки. Туман стелился над землей, и хаты были погружены в него по самые окна.

В селе Оля шла впереди, парни за нею, держа наготове оружие.

Пригласив партизан в хату, Вася Крижавчанин вышел в сени и через минуту вошел, подпоясанный пулеметной лентой, набитой патронами.

Мать, которая при свете коптилки молча укладывала вещмешок, вздохнула и подала его сыну. Подошла к Грише, положила ему руку на плечо и, заглядывая в глаза, попросила:

— Берегите его… Муж мой на фронте… Хлопцу только вот семнадцать исполнилось. Я вам его доверяю…

Из другой комнаты выбежала и бросилась Васе на шею его сестра Настенька.

Гриша не мог отвести глаз от Васиной матери. Он знал, что никогда не забудет ее взгляда, в котором были и надежда и мольба. Не забудет. Только защитит ли эта память Василя? Ведь и свою родную мать не смогли они с сестрой Катей сберечь, не смогли защитить своего младшего, всеми любимого Павлика. Воспоминание о младшем брате наполняло Гришино сердце болью. Он вздохнул. Тяжко было брать на свои плечи еще одну ношу с чужой судьбою.

Вышли на улицу. Без помех добрались до леса, потом проводили Олю, которой надо было возвращаться в «шулю». Там ее ожидали с нетерпением и Таня Джуринская, и Толя Беспалько, и другие подпольщики.

В партизанском лагере жизнь шла своим обычным, однажды заведенным ритмом: кого-то ожидали с боевого задания, кого-то провожали на диверсию, одни вели разведку, другие охраняли подступы к лагерю, многие были заняты и хозяйственной службой.

По приходе в лагерь Гриша пошел проверять посты, у Довганя были свои заботы, а Васе было приказано пока что идти на кухню и сдать харчи, которые дала ему мать, в общий котел.

Под высоким валом (говорили, что некогда здесь была крепость) метрах в пятидесяти от лесного ручья находилось сооружение, напоминающее кухонную плиту, — произведение рук Петра Лукашевича. Он и навес сделал, и трубу сплел из хвороста, а потом обмазал глиной. Получилась как черепичная. Здесь же в земле было вырыто углубление — погреб.

Возле плиты хлопотала Лидия Леонтьевна. Василь никогда раньше не видал ее, но слыхал о ней.

— Новенький? — спросила у него, не переставая месить тесто в деревянной деже.

Лидия Леонтьевна до сих пор не знала о гибели Сергея. От нее это скрывали. Говорили, что Сергей с группой хлопцев пошел на север, в белорусские леса, искать связи с другими отрядами. А поскольку скрывали от нее, не говорили об этом и вновь поступающим в отряд. Для Васи Сергей тоже был еще живым…

Вася пошел по лагерю. В кустах за плитой, на небольшом возвышении из утрамбованного, много раз перетоптанного сена спали три хлопца. Обувь их — две пары сильно стоптанных сапог и грязные ботинки — стояла рядом. Зато с оружием ни один не расстался. Так и спали с винтовками.

Влез на бугор. Лес здесь был смешанный. Пониже росла ольха и осина, а по бугру шагали смолистые стволы сосен. Лишь на самом гребешке, давно сглаженном, деревьев почти не было. Вдоль яра в грабовом молодняке притаились, будто грибы-подберезовики, партизанские палатки и землянки. Возле одной из них Вася уселся на землю. Он думал о родном селе, о матери, сестрах. Вспомнил девушку, которую любил. Как хотел бы он пройти мимо нее, обвязанный пулеметными лентами, с гранатой… нет, лучше с двумя гранатами у пояса, с автоматом на плече! Она должна видеть его суровым и мужественным.

— Что загорюнился?

Вася поднял голову. Стоявший над ним парень уселся рядом.

— Думаю, где оружие достать.

— В своем селе у полицая, — не задумываясь, сказал парень. — Полицаи в селе есть?

— Есть, да им патронов много не доверяют.

— А комендант?

— Он ночевать уезжает в Калиновку. Да и в лицо все они меня знают. Вдруг что — мать и сестренок повесят.

И тут Василь вспомнил Лавровского коменданта, который никуда на ночь не уезжает. Ходит по селу обвешанный оружием. Даже гранаты с собой всегда носит. Так рассказывали товарищи из Лавровки. А еще они говорили, что этот фашист никого не боится и уверен, что партизаны — это выдумка трусов. Василь подхватился с места и кинулся искать командира, чтобы немедленно предложить ему свой план нападения на Лавровского коменданта. Однако разговор этот пришлось отложить.

Довгань сидел в кругу партизан и слушал, что ему рассказывал Владик Муржинский. Его группа только что возвратилась с задания. Вот уже несколько раз партизаны ходили на железную дорогу и возвращались ни с чем. Они закапывали под рельсы тол, вставляли запал и взрывали. Но взрывом только гнуло или вырывало кусок рельса. Немцы присылали аварийную службу и за два-три часа восстанавливали путь. Пробовали ставить заряд на стыке рельсов, пробовали одновременно взрывать оба рельса…

А дни шли. Каждая вылазка была связана с риском, запалы кончались. Правда, тола, принесенного когда-то Милентием Кульчицким, было еще много. И вот теперь отчаянная голова, Владик Муржинский снова возвратился ни с чем, хотя рисковал, как никто до него.

На участке железной дороги Винница — Киев партизаны аккуратно заложили толовые шашки под стык рельсов, вставили запал, затем коротенький, чуть длиннее цигарки, кусочек бикфордова шнура, тщательно замаскировали. На это ушло полночи. Время от времени работу приходилось прерывать, ожидая, пока проедет патрульная дрезина.

Наконец, когда все было готово и вдали послышался шум поезда, Владик лег у самого рельса с горящим окурком в руках. Он подождал, пока поезд приблизится, и ткнул окурком в кончик бикфордова шнура. Но шнур что-то не загорелся сразу. Пришлось чуть ли не из-под колес поезда скатиться под откос.