У «Волчьего логова» (Документальная повесть) - Кугай Петр Трофимович. Страница 49

Очевидно, в это время в селе или где-то неподалеку находилась фашистская команда, потому что не успел Василь вернуться в коноплю, как затарахтели вражеские автоматы.

— Отходим к лесу!.. — крикнул Гриша. — Овражками!

Середович прикрывал огнем отступление товарищей, а когда они немного отошли и залегли, догнал группу. Разобравшись в ситуации, гитлеровцы стали наступать короткими перебежками. Но поздно, лес уже был рядом. Гуменчук выбрал позицию на опушке в придорожной вырубке и приказал бойцам отходить поглубже з лес. Он готов был встретить преследователей огнем, как только они выйдут на открытую местность по ту сторону дороги.

И в то время, когда Григорий напряженно ожидал появления гитлеровцев, кто-то открыл огонь рядом с ним. Быстро оглянулся и увидал, что к нему бежит Крижавчанин. Автоматная очередь срезала листья над головой Василия.

— Ложись! — крикнул Гриша. — Ты почему задержался здесь?

Уже вдвоем, отстреливаясь, они догнали Игоря и Середовича, которые тоже были обеспокоены исчезновением Василя. Все четверо бежали километра два и лишь после этого, почувствовав себя в относительной безопасности, остановились.

Гуменчук поставил разведчиков по стойке «смирно» и отчитал Крижавчанина:

— Не геройство, а позор — погибнуть по-дурному! За невыполнение приказа в бою партизану Крижавчанину — пять суток гауптвахты.

Дальше они уже без приключений добрались в отряд. А наутро этот случай обсуждали на комсомольском собрании. Васю посадили на партизанскую «губу» — под «штрафным» дубом — без пояса и оружия.

Дружба дружбой, а служба службой…

Трудно бывает объяснить, как рождается дружба. Грише Гуменчуку, кажется, сам бог велел быть не только правой рукой Довганя, но и закадычным другом. Правда, у Довганя было много забот, много обязанностей, и их личная дружба как-то отошла на второй план. Зато с приходом в отряд Крижавчанина Гриша почти не разлучался с ним. Василь же просто боготворил своего командира.

Крепкая дружба связывала Игоря и Владика, хотя были они очень разными по характеру людьми. Владик был года на четыре старше, Владик был дерзок, Владик был ненасытен в своей ненависти к фашистам. На прикладе автомата он выжег цифру 100 и от этой цифры на каждого убитого им гитлеровца делал зарубку. Число зарубок уже приближалось к двум десяткам. Владик был безжалостен к врагам. От бежавших из Винницкой тюрьмы подпольщиков он знал, как погибла мать, знал, что Стасику, перед тем как утопить его, выкололи глаза. Месть не утоляла его ненависти, она падала на сердце, как капля воды на раскаленный металл, и тут же испарялась.

А Игорь Коцюбинский был отчаянным, но добрым, даже ласковым. Его привыкли видеть веселым, неутомимым, он почти не жил в лагере, часто уходил на задания, в разведку, проскальзывал через все кордоны. Казалось, что он на километр видит все, что происходит в данную минуту в лесу. Но Игорь никогда не смог бы расстрелять безоружного, будь это даже предатель, осужденный партизанским судом.

И Муржинский, и Коцюбинский, как и многие другие партизаны, никогда не исключали, что с каждым может случиться худшее, и будто спешили одарить друг друга искренними знаками мужской дружбы и преданности.

— И вот если случится самое страшное, — говорил с мягкой улыбкой Игорь, — если мне вспорет живот или оторвет ногу, а немцы будут наступать, то ни один из наших не выполнит моей просьбы и не дострелит меня. А Владика попрошу — не откажет. Конечно, если другого выхода не будет. И я ему в таком случае не откажу подарить смерть. Мы это оба знаем.

Однажды Муржинский и Коцюбинский, одетые в немецкую форму, пошли в разведку на станцию Холоневскую. Оттуда до Калиновка по узкоколейке ходил пассажирский поезд. Говорили, что в нем в Калиновку по вечерам возвращается из сел местное оккупационное начальство.

Разведав, как производится посадка, сколько и каких вагонов в составе, какова поездная бригада, друзья решили заглянуть в помещение вокзала. В окна станции им было видно десятка два пассажиров, ожидающих поезд. Владик заглянул в окно буфета. Там за крайним столиком сидели фашистские солдаты и выпивали. На рукавах их мундиров виднелись нашивки с черепом и костями.

— Ну, я им покажу, — сказал Владик, — ты стой здесь, Игорь. В случае чего просовывай ствол карабина в окно, прямо через стекло. Вообще, будь хозяином на перроне, я ретироваться сюда буду.

Войдя в общий зал, он прошел мимо мешочников, мимо дремлющего полицая и открыл дверь в буфет. Теперь его видел и Игорь. Небрежно приподняв автомат, он спокойно что-то сказал. По движению губ и по тому, как реагировали гитлеровцы, Игорь догадался, что друг скомандовал:

— Хенде хох!

Все трое, не вставая со стульев, откинулись от стола и четко подняли к ушам ладони. Буфетчица разинула от удивления рот. Владик еще что-то сказал. Очевидно, что в случае чего будет стрелять без предупреждения. Нагнулся — не опуская головы! — к винтовкам, которые стояли ближе к нему, и стал вынимать затворы. Вынул первый… Одной рукой это неудобно было делать. Прислоненная к стене винтовка вертелась.

Владик увлекся. И в это время один из гитлеровцев сделал едва заметное движение рукой — вроде она устала — и чуть опустил локоть… Игорь не раздумывая сунул в стекло дуло винтовки. Раздался звон, немцы повернули головы к увидали наведенный на них карабин. Тот, что пытался опустить руку, резко вскинул ее вверх.

Когда Владик вытащил затворы и рассовал их по карманам, Игорь в проломленное стекло сказал:

— Обыщи их. Сначала того — среднего.

Владик заставил гитлеровцев встать, похлопал их по карманам, забрал все документы, а у того, который собирался опустить руку, вынул из кармана брюк русский наган. Потом приказал всем взять в руки винтовки и через общий зал выходить на перрон.

С винтовками в руках вышли они в общий зал, мимо дремлющего полицая, и на перрон. И тут, как сговорившись, фашисты бросились в разные стороны. Одного перехватил Игорь… Владик в тот вечер сделал на ложе своего автомата еще две зарубки.

Жизнь в отряде шла своим чередом. Мелкие группы партизан каждый день расходились далеко по всей округе под Бердичев, Винницу, Хмельник, Уланов… Жгли хлеб, собранный для фашистов, разрушали сельскохозяйственные машины. Устраивали засады на дорогах, разрушали линии связи, спиливая подряд десятки телеграфных столбов.

Прошло то время, когда гитлеровцы могли спокойно заходить в села. Теперь оккупанты между селами передвигались только в автомобилях, с пулеметами наготове.

В июне Петро Довгань поставил перед партизанами задачу уничтожить все мосты на шоссейных дорогах в районе действия отряда. Сделать это удалось довольно быстро. Мосты на межрайонных дорогах не охранялись. И на протяжении нескольких дней они были разрушены или сожжены.

Фашисты бесились от злости. Теперь они в лесу не могли маневрировать живой силой, перебрасывая на машинах солдат из одного места в другое. Не раз они свою злобу вымещали на мирном населении.

ПАРТИЗАНСКОЕ СЧАСТЬЕ

Об успехах Красной Армии крестьяне узнавали из партизанских листовок. Битва под Сталинградом была фашистам только задатком, расплата началась на Орловско-Курской дуге. Советские войска неудержимо прорывались к Днепру. Эти добрые вести передавались из хаты в хату.

И чем больше поражений терпел враг на передовой и в тылу, тем больше людей стремились вступить в партизанский отряд.

А база у него в Черном лесу была отличная. Нет, не богатые тайники и капитальные строения составляли ее основу, а люди. Сеть подполья, созданная Волынцом, разрасталась. Ни одно мероприятие немцев не оставалось тайной для партизан. Они знали все, что происходило в округе от Винницы до Хмельника — Казатина. У них не было особой нужды иметь капитальные продовольственные склады, потому что население десятков деревень регулярно делилось с ними последним куском хлеба.

Здесь, под самым логовом главного фашистского зверя, они и месяца не смогли бы прожить без таких помощников, как лесники Анисим Борисюк — их надежный связной и разведчик, лесник Флор Зверхшановский, а разве можно переоценить помощь таких подпольщиков, как учителя Иван Томчук и Анатолий Сабат? Оба беспрекословно выполняли боевые приказы своих бывших учеников, являли пример дисциплинированности и оба героически погибли. Благодаря им и сотням таких, как они, позиции отряда в Черном лесу долго оставались неуязвимыми. И многие шли сюда в поисках партизан.