Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна. Страница 47

Уж что-что, а Штука в людях умел разбираться. По крайней мере, ему хотелось в это верить. Иной раз, затевая какую-нибудь сделку, он интуитивно ощущал, что дело не чисто. Он бы и сам не мог определить: что и как. Но чувствовал. И одного этого всегда было довольно: он либо отказывался от сделки совсем, либо начинал копать. Как правило, дело вскрывалось с душком.

Иногда же Костику начинало казаться, что у него есть некий ангел-хранитель, который строгим взором следит за всеми его действиями и бережет от неприятностей. Если бы он мог видеть то, что видела Женька, он бы вмиг разглядел силу, которая его старательно оберегает. Но, увы, такой способностью Костик Штука не обладал, и знать не знал, как так получается, что ему почти всегда везет. И главное — почему?

Впрочем, жизнь у него, как и у большинства людей, представляла собой полосатую зебру. Но белых полосок больше, да и толще они, толще. А черных — ну есть они, конечно, как же без них? Но, раз-два и обчелся. А вообще, если честно, судьба у него сложилась замысловатая. Такие загогулины иной раз выписывала, что просто диву даться можно.

Когда-то, двадцать четыре года назад, Костик Штука окончил Педагогический институт, факультет русского языка и литературы. И был он наивным и чистым мальчиком, мечтавшим всю жизнь посвятить просвещению молодого поколения. Но столкнувшись с реальными трудностями и нелегкими буднями учительской карьеры, он быстро сообразил, что самым большим его достижением на педагогическом поприще может стать только директорское кресло. Но даже это лучезарное будущее омрачилось реальной обыденностью. Отрабатывая положенные три года в интернате на краю затрапезного поселка городского типа, он стал свидетелем того, как за здорово живешь посадили директора, который мешал воровать вышестоящему начальству. Такой жизненный опыт его не грел.

Конечно, существовал и другой путь — в аспирантуру. Учиться, получать мизерное пособие, которого едва бы хватало на еду. Опять сидеть у отца на шее, писать кандидатскую, потом докторскую и тогда, возможно, его бы взяли преподавать в университет, в котором работал и его отец. Но… заковыка заключалась в том, что большого желания учиться дальше у Костика не имелось, а отец, будучи человеком крайне принципиальным, наотрез отказывался утроить судьбу сына. Николай Егорович и без того возмущался по поводу многочисленных халявщиков, которым докторские и кандидатские писал их университетский лаборант Кирилл, естественно, не забесплатно.

Вот тогда-то Костик и понял, что ловить ему в науке нечего. Профессорское звание отца служило хорошим примером — оклад невысокий, пронырливая секретарша со смазливым личиком и то больше зарабатывает. Разве только взятки со студентов брать. Школа и наука отпали сами собой. Костик зашел в тупик. Но тут грянула перестройка, с ее вседозволенностью и свободой слова. Костик словно только того и ждал. Его неуемная душа просто требовала размаха. И он размахнулся.

Дела завертелись с такой скоростью, что в глазах рябило. Ему не просто везло, его и в самом деле будто ангел какой хранил. Всех тех, кто вместе с ним начинал бизнес, давно уже не было рядом. Кого банально пристрелили в разборках, кто разорился, кто просто сломался… но Костик Штука держался. Ни разу не побывав в тюрьме, он, тем не менее, пользовался достаточно весомым авторитетом в криминальной среде. Всегда вежливый и предупредительный, никогда не повышая тона, он умел настоять на своем. Даже с заклятыми врагами он всегда разговаривал крайне корректно, и требовал того же от всех своих подчиненных. В его доме работали самые исполнительные охранники, самые вышколенные горничные, самые толковые и улыбчивые юристы.

Штукой же Костика прозвали за то, что, как он сам любил говаривать, начал он свое дело со штуки баксов, которую частично наскреб, продав кое-какие вещи, частично взял взаймы у своего дяди под большие проценты. Больше никому и ничем Костик обязан не был. Он придерживался правила Воланда из «Мастера и Маргариты»: никогда ни у кого ничего не проси, особенно у того, кто сильней. Сами придут и все дадут.

И Костику давали. Просто не могли не дать. Дела он всегда вел исключительно корректно, даже налоговая не находила, к чему придраться. Конкуренты его опасались и старались не связываться. Крыши ему никогда не требовалось, и со всякими там рэкетирами и отморозками он справлялся на раз-два. Все знали, что Костик никогда не нарывается на скандалы и неприятности, но обиды не спустит. Кто его обидит — трех дней не проживет. И все, кто в свое время каким-то образом пытался Костика притеснить или кинуть, очень быстро поплатились за собственную наивность и самомнение. В этом отношении Штука был неумолим.

Сейчас, в свои сорок шесть, Костик Штука в городе считался вторым человеком после губернатора. Даже мэр вытягивался перед ним во фрунт и норовил улыбнуться полюбезней: еще бы, едва ли не половина городского бюджета зависела от этого крепкого, приземистого человека средних лет, стриженного под ежик.

Костик был неприлично богат, до отвращения порядочен с партнерами, и при всем том обладал одним несомненным достоинством — был холост. Он считался самым завидным женихом, на которого точили зубки все местные красавицы. Хищницы разного рода всеми правдами и неправдами проникали на презентации, корпоративные вечеринки, открытия и закрытия, конференции, симпозиумы и сабантуйчики, в которых Костик принимал участие. Они так и норовили своими длинными ножками и тугими попками пробить себе дорожку если не к сердцу этого человека, то, по крайней мере, к его кошельку. Но Костик Штука потому и был Штука, что сам по себе являлся товаром штучным, а не ширпотребом, как говорится. На него не действовали ни томные взгляды, ни разрезы до бедер, ни декольте до пупа. Нет, они, конечно же, действовали, но в том-то вся и штука, что уж больно рассудительным был Костик. Всегда. И дело считал превыше всего.

Конечно, женщин в его жизни хватало. Все разные и одинаковые одновременно. Сейчас, например, в его доме жила красавица Виалетта — топ-модель местного разлива, с безупречной фигурой, куцыми мозгами и замашками свинолиса. Амбиции у нее были невиданные. Она мечтала не только переехать в Москву и красоваться на обложках всех новомодных глянцевых журналов, но еще и стать актрисой, возомнив себя более великой, нежели Сара Бернар.

В сущности, устроить ей карьеру Костику не представляло особого труда. Загвоздка заключалась в том, что он придерживался одного категоричного принципа: не важно, что ты делаешь, важно — как ты это делаешь. Прекрасно понимая, что эта Виалетта, по паспорту Людмила, бездарна, как овца, он просто опасался выводить ее на небосклон отечественного кинематографа. Его совсем не грела перспектива выслушивания претензий в свой адрес. Авторитет важней. К тому же, и без этой Виалетты-Людмилы в отечественных фильмах и на эстраде мелькало слишком много посредственности, а будучи эстетом, Костик просто не желал брать на себя ответственность, пополняя их ряды.

Однако настырная фотомодель постоянно напоминала ему о своих несбывшихся мечтах, пилила его, дулась, уговаривала, даже пыталась шантажировать собственным уходом. Но Костик оставался глух. И вот совсем недавно, когда она в очередной раз закатила ему скандал, он все же не выдержал, и высказал вслух все, что о ней думал на самом деле. Начистоту.

Виалетта обиделась страшно, неделю с ним не разговаривала, демонстративно рыдала, отказываясь садиться за стол (типа, голодовку объявила). Эта красавица Ильфа и Петрова не читала. Камеры наблюдения фиксировали, как она воровато таскает продукты из холодильника, пока хозяина нет дома. А потому Костик прекрасно осознавал цену ее голодовки и в ус не дул.

Но в последнее время красавица стала раздражать его сверх меры, и её склочный характер был лишь внешней причиной. Существовала еще одна, знали о которой считанные единицы, да и те предпочитали помалкивать.

Два месяца назад, решив облагодетельствовать областную библиотеку, Демидов прикупил для этого не слишком богатого заведения целый вагон современной литературы. Естественно, что его пригласили на торжественное празднование этого знаменательного события. Даже речь заставили произнести. Ну что ж, ему не привыкать. Положение обязывает, что называется. В тесном кругу, среди сотрудников — в основном, женщин — с бокалом шампанского в руке, Костик принялся речь толкать о важности культуры и просвещения. А пока толкал, все косился на одну из женщин. Вроде бы ее лицо показалось ему знакомым. Даже имя в памяти всплыло — Вероника. Минут десять распинался, заливался соловьем, а сам лихорадочно соображал: где видел? Кто такая?