Дневники Домового. Закрайсветовские хроники - ЧеширКо Евгений. Страница 43

Зинаида Захаровна вот сидит, балансирует на табуретке. Что бы я про нее не говорил, а все таки она тетка добрая. Никогда она никому плохого не пожелала и не сделала. Ну, разве что на Халка пару раз наступила… Так он только рад был. Не каждому при жизни дано своими глазами увидеть себя со стороны. Ой, смешной был случай тогда… Когда Халку глаза на место вставляли, местами их перепутали. Он сидит, на нас смотрит, смеется, аж икает, а мы так вообще по полу катаемся, потом Кот еще шерстью подавился… Ох, веселый был день. Так я о чем? А! Зинаида Захаровна хорошая женщина. Бухтим иногда на нее, но все равно любим. Куда ж мы без нее?

Кузьмич. Человечище! Сколько смелости нужно иметь, чтобы при Зинаиде Захаровне водку пить? Я ж видел, как он над кружкой чая рукавом как Царевна Лебедь махал. Теперь сидит довольный, отхлебывает чаек, да печеньями закусывает. Еще б не тянулся чокаться со всеми, совсем бы никто ничего не заподозрил…

Поп тоже здесь. Этот мужик хитрый конечно, но Халк говорит, что попы обычно все такие. Но с нашим еще и договориться можно. Понимающий такой поп. Меня не гоняет, как другие. Тоже хороший мужик, ничего не скажешь. Сидит себе, Антона крестным знамением исподтишка осеняет.

Антон у нас идеологически подкован. Блоха была Левшой подкована, а Антон идеологически. Со своими тараканами в голове, но это у него наследственное. Товарищ боевой и верный. Плохого и сказать нечего.

Вот дед из леса с Лешим подтянулся. Дед — это вообще, человек-легенда. Немцы его уважают, слова лишнего при нем не скажут. Может быть, конечно, потому что по-русски ни одного слова не знают, а может и потому что дед их тут лично поселил в 43-м году. Дед молодец. Строгий, но справедливый.

Леший на него чем-то похож. Тоже всех своих в строгости держит. Заяц вот только бунтует иногда. Но Леший вроде как за него серьезно взялся. Тот теперь и на собрания ходит. Мак выращивает правда, но для красоты. Не так, как раньше… Вроде как и зайчиха у него появилась.

Хахаль вон сидит, улыбается. Скажу честно, я к нему всегда относился не очень. Но как он себя у Смородинки показал! Я сразу мнение свое и поменял. Человек с большой буквы! Прям зауважал я его сразу. И душить перестал. Иногда конечно, руки чешутся, но я держусь. Он тоже молодец.

А вот и Хозяюшка моя хозяйничает. Ее я дольше всех знаю. Еще маленькой помню. Доставалось ей от меня, скрывать не буду. Но она у меня умница. Все стойко переносила.

Так вот, к чему я все это написал то? А к тому, что самое главное это что? Правильно, семья. Я вот такой счастливый, что у меня они все есть! Мне больше и не надо ничего. Пусть ссоримся иногда, но если бы у меня их не было, то и меня, наверное, не стало бы. А кому бы я нужен был тогда? Куда я без них? Да никуда… А сегодня еще и праздник такой. Сейчас его днем семьи называют. Но это все ничего. Другая новость есть. Скоро наша семья станет еще больше на одного маленького человечка. Хозяюшка моя его сейчас под сердцем носит. Вот сегодня всех собрала и рассказала. Так что решил я пока с весельем нашим немножко утихомириться. Хозяйке помогать нужно будет во всем, а мы сможем, я знаю.

Может, когда-нибудь продолжу свой дневник, но это будет уже совсем другая история… А пока пойду, Кота обниму, чтоб никто не заметил, что у меня глаза на мокром месте. Старый я стал, сентиментальный…

По следам Домового

На деревню медленно опускалась ночь. Есть что-то особенное в этом времени суток. Затихают звери и птицы, люди заходят в свои дома и отдыхают после рабочего дня. Наступает тишина, которую не тревожат, еще не проснувшиеся, ночные жители. Как будто мир, укутываясь темнотой, чтобы не замерзнуть от холодных ночных ветров, готовится ко сну вместе с его обитателями.

Радмир, немного постояв на крыльце, зашел в избу. Здесь уже было темно. На ощупь добравшись до скамьи, он присел на краешек и глубоко вздохнул.

— Вот такие вот дела, — негромко произнес он, обращаясь к кому-то в темноте, — так Вышата долг и не отдает. Уже год скоро пройдет.

Темнота ответила ему молчанием.

— Ты здесь? — Радмир прислушался и, не дождавшись ответа, прилег на лавку, — ну и ладно, утро вечера мудренее.

Из объятий сна его вывело легкое постукивание. Прислушавшись, и решив, что это ему померещилось, он перевернулся на другой бок и снова закрыл глаза. Через секунду стук повторился.

— Радмир, Радмир! Ты дома? — негромкий старческий женский голос раздался снаружи дома.

Молодой человек встал и на цыпочках подошел к окошку.

— Радмир! — не унималась ночная гостья.

— Чего тебе? — громко гаркнул парень, чем, несомненно, очень напугал женщину. Послышалось, как снаружи кто-то отпрыгнул от окна.

— Ах ты ж, мордофиля! Ты чего меня пужаешь, окаянный?

— Баб Дусь, ты что-ли?

— Нет, орех тебе в лукошко, чертяка парнокопытная это!

— Чего случилось-то!

— Чего, чего… Помощь твоя нужна.

— Ну заходи, что ты там под окнами лазаешь? — с этими словами Радмир прошел к выходу и открыл дверь.

Силуэт старушки отделился от стены и прошаркал к крыльцу.

— Радмир, пойдем со мной, посмотришь.

— На что посмотрю, баб Дусь?

— Тьфу ты, чтоб тебя! — выругалась бабка, — прыщ у меня на хребтине вскочил, пойдем, будешь сидеть и смотреть на него. Авось и пройдет.

Радмир замолчал, обдумывая услышанное.

— Да пойдем, говорю ж — помощь нужна, что ты, как вурдалак с похмелья?!

— Спал я…

— Потом выспишься, пошли, — старушка развернулась и зашаркала к калитке.

Радмир, без лишних слов подперев дверь деревяшкой, двинулся следом.

Радмиру было 15 лет, когда он впервые столкнулся с жителями потустороннего мира. В тот день он собирал в лесу грибы и сам не заметил, как заблудился. Долго он плутал по лесным тропкам, каждый раз замечая, что ходит по кругу. Ночь застала его в чаще. Прижавшись спиной к дереву, мальчик рассуждал о том, как он погибнет — от когтей лютого бера или от острых волчьих клыков. Не сразу он заметил, как лежащая в десятке шагов от него, коряга, с тихим скрипом потянулась и приняла вертикальное положение. В темноте был различим лишь силуэт, смутно напоминающий человеческий, но спокойней от этого не становилось. Коряга оглянулась по сторонам и, заметив, вжавшегося в ствол дерева, мальчика, неспеша двинулась к нему, с трудом передвигая конечностями. Когда она приблизилась к нему вплотную, Радмир зажмурил глаза и закрыл лицо руками. Страх перед неизвестным — самый древний страх человека, который и через тысячи лет не оставит его. Можно перестать бояться волка, узнав его повадки, можно перестать бояться молнии, узнав, как спастись от нее. Но перестать бояться неведомого — не под силу человеку. Так и тогда, древний ужас окутал мальчика своим черным одеялом, не позволяя даже пошевелиться. Коряга наклонилась и дотронулась до Радмира одной из своих веток.

— Ч-ч-ч-челове-е-е-ек, — протянула она каким-то свистяще-скрипучим голосом. Только сейчас мальчик увидел, что чуть выше места, из которого исходил звук, в темноте бледно поблескивали два огромных глаза. Каждый размером в его голову, зрачки двигались независимо друг от друга, чем-то напоминая глаза жуков-богомолов, которых они с друзьями ловили в поле.

Ветка существа оплелась вокруг шеи ребенка и стала медленно сжиматься, перекрывая ход воздуха в его легкие. Цветные круги уже поплыли перед глазами, когда откуда-то послышался негромкий голос.

— Оставь его, Вереск.

Петля на шее остановила свое движение.

— Я сказал — оставь, — твердо повторил голос.

Ветка ослабила давление и соскользнула вниз, больно царапнув Радмира по щеке.

— Поч-ч-ч-ч-ему-у-у? — просвистело существо, обернувшись к кому-то за своей спиной.

— Не спорь, Вереск, я с ним сам разберусь, а ты ступай.