За гранью тьмы (СИ) - Аро Ольга. Страница 17

Тео не воин. Не мужчина, и никогда им не станет.

Кровь из разбитого носа заливает губы и подбородок Тео, она подслеповато щурится, лишившись очков.

Я помню цену, которую заплатил за одну, нужную мне человеческую жизнь. Помню, как лезвие Косы скользило по Нитям, помню то, что вело меня тогда — воспоминание об объятии темноволосой девчонки.

На девятнадцатый день рождения отец Тео преподнес ей незабываемый подарок — избил ее.

Мой подарок не менее удивителен.

То, что я приготовил для Тео, прекрасно, как Дар богам.

Ступаю вперед. Останавливаюсь в паре шагов за плечом ее отца, сталкиваюсь взглядом с замутненными, полными боли глазами Тео. На краткий миг карие радужки озаряются пониманием, рука ее взлетает вверх, окровавленные губы раскрываются в немом шепоте.

Коричневая Нить ее отца колеблется совсем рядом, но я не стану тем, кто причинит Тео подобную боль.

Стою за спиной пошатывающегося пьяного мужчины, медленно поднимая руки. Закрываю его уши своими ладонями, ощущая, как он вздрагивает, осознавая мое присутствие.

В самой глубине себя я нахожу древнее знание. Темное и беспощадное, оно всегда таилось в моей памяти, укрывшись лишь на время.

Глухо произношу слова, тягучие и шипящие, мой голос кажется незнакомым, звучащим из-за самого края тьмы.

Отец Тео точно обмякает, плечи его опускаются, дыхание становится редким, спокойным. Не вижу его лица, но могу наблюдать за Тео.

Она кусает губы, неразборчиво шепчет что-то, трясущейся рукой вытирая разбитые губы. Прокашливается, прочищая горло, голос ее становится громче, настойчивее.

— Пап… — дергано произносит Тео, пытаясь подняться со ступеней. Взгляд не отрывается от лица отца, влажно блестит, мечется, — папа… что… с тобой?

Опускаю руки, и отец Тео безвольно оседает вниз, становясь на колени, стекает на пол, как оплавленная свеча.

Тео кричит и тянет к нему ходуном ходящие руки. Вскидывает на меня полный безумия взгляд, в котором читаю немой вопрос.

Улыбаюсь почти нежно.

Я преподношу свой Дар, складывая его к ногам Тео. Дар, за который многие готовы были бы заплатить немалую цену.

Слезы, безмолвно стекающие по бледному худому лицу, кажутся мне слаще амброзии, когда, прежде чем покинуть дрожащую, исступленно зовущую отца девушку, мои губы невесомо касаются нежной кожи ее щек.

ГЛАВА 8

— Думаю, что я — сумасшедшая, — говорит Тео спокойным и ровным голосом, чуть пожимая плечами. Подносит к губам чашку и делает небольшой глоток обжигающего кофе. Она всегда пьет его без молока или сливок, не добавляя и крупицы сахара.

Молчу, наблюдая, как Тео отставляет кружку на стол. Она наклоняется над раскрытым ноутбуком и быстро набирает что-то. Худые пальцы стучат по клавиатуре, прищуренный взгляд смотрит в сверкающий экран. В стеклах очков бликами мелькает отражение.

— Думаю, — не отрывая взгляда от возникшего на экране текста, продолжает Тео, — что ты — моя галлюцинация. Что я тебя выдумала еще в детстве.

— Если мое присутствие мешает, я могу уйти, — произношу, смотря на ее лицо в профиль.

С теплотой отмечаю ставшие привычными острые черты, почти лишенные мягкости, впалые щеки и запавшие от бессонных ночей темные горящие глаза.

Тео недовольно закусывает нижнюю губу, шипит что-то раздраженно; глаза ее изучают текст на мониторе.

Рука слепо тянется к чашке, Тео делает глоток и вновь отставляет недопитый кофе.

— Представляешь, на мой запрос эти умники ответили, что не могут предоставить мне доступ к их архивам. Что я просто студентка. Ну, и что мне с этим делать? — Тео, наконец, отрывает взгляд от ноутбука и поворачивается ко мне. Резко садится на крутящийся стул и раздраженно постукивает пальцами по колену.

— Ты не сказала мне свое решение, — напоминаю о важном, рассматривая худые длинные ноги в синих джинсах.

— Что? — Тео вскидывает на меня растерянный взгляд. Мне не нужно касаться ее сознания, чтобы понять, чем занята ее голова.

Он совершенно забыла о собственных недавних словах, погрузившись в то самое состояние, которое всегда казалось мне едва отличимым от лихорадки. Только горело не тело Тео, а ее разум.

— Если из-за меня ты испытываешь неудобства, я больше не потревожу тебя, — смотрю прямо в карие глаза. Тео неловко улыбается; ощущаю, как она собирает по крупицам свои мысли, пытаясь понять, вспомнить, о чем я.

— Ты не можешь исчезнуть, ведь ты живешь в моей голове, — произносит Тео, поправляя съехавшую на нос оправу. Темная прядь длинной челки падает на нахмуренный лоб.

Смотрю на нее ненормально долго, будто впитывая в себя такие знакомые черты. Отмечаю каждую родинку и морщинку на светлой коже, каждую искорку в горящих глазах.

Мне давно следовало оставить ее, еще в далеком детстве, забыть притягивающего меня человека, отпустить ее жизнь, позволить ей течь собственными волнами, не меняя русла чужой реки.

Я не смог. Не захотел.

Тео поднимается со стула, делает шаг ко мне и неуверенно замирает.

— А если ты… — говорит, заглядывая в мое лицо, — если ты существуешь, тогда… кто ты?

Медленно закрываю веки, шелестом волн по песку стирая себя из этой реальности.

* * *

Отец Тео больше не бьет ее. Он почти не разговаривает, не смотрит телевизор и не пьет пиво. Он послушно исполняет любую просьбу своей дочери, не возражая ни единым словом.

Чувство вины, которое терзает Тео, скользит сквозь меня воздушными потоками, тонкой белесой дымкой, испарением всех невыплаканных ей слез.

Вина грызет Тео каждый раз, когда непривычно спокойный, послушный отец приносит ей в комнату ужин. Мужчина всегда стучится, неторопливо приоткрывает дверь и входит, не поднимая глаз. Он спокоен, когда Тео суетливо, не скрывая муку на лице, благодарит его, не зная, куда деть взгляд.

Отец улыбается, но улыбка его кажется дочери пустой и бездушной маской. Мужчина кивает, желает приятного аппетита, разворачивается и выходит, не стирая с лица всегда одинаковое располагающее выражение.

Тео изводит себя, но странным образом чувствует облегчение. И именно оно подкидывает дров в костер, от которого выше взвивается пламя бремени, что она добровольно возложила на свои плечи.

— Разве нельзя… — спрашивает Тео однажды, — нельзя все вернуть?

Смотрю на брошенную в углу гаража смятую резиновую лодку. Покрытая куском запылившегося полиэтилена, она кажется заснувшим зверем, свернувшимся на сером бетонном полу.

Та самая лодка.

Отец Тео притащил ее домой, спустил воздух и бросил в гараж, служивший ему одновременно и сараем, чтобы позабыть о ней навсегда.

Прилагая усилие, отвожу взгляд от покрытого пылью воспоминания и поворачиваюсь на голос Тео.

В захламленном гараже доживает свой век старый ржавый седан на спущенных шинах. Провисающая на петлях дверь машины распахнута. Тео сидит за рулем, одна нога на бетонном полу; белая с розовым кроссовка запылилась, кажется серой.

— Нельзя? — тихо произносит Тео, поднимая на меня карие глаза.

— Зачем? — задаю единственный возможный вопрос.

— Потому что это больше не мой отец, — отвечает она, закусывая губы. Растерянно, с присущей ей нерешительностью смотрит в мое лицо, ищет что-то глазами и хмурится, не находя.

— Нет, — отвечаю мягко, но твердо.

Ложь, которую я считаю благом. Как и выбор, которого не существовало, о котором Тео даже не подозревает.

Такова моя воля.

Тео не возражает моим словам — не смеет возразить. Относится ко мне с опаской, никак не решаясь перейти ту грань, что отделяет ее от уверенности во мне. Я для нее — извечно зыбкая почва, на которую она едва решается ступить.

А потому, как и всегда, уходит от болезненной темы.

— Не заводится, — отворачиваясь, говорит Тео, глубоко вздыхая. — Папа сказал, что проверил все, что мог. Даже зарядил аккумулятор. Не понимаю…

Подхожу к заснувшему мертвым сном седану, провожу пальцами по ржавому капоту, с вздувшейся по краям облезающей краской. Веду долгую линию, рисуя в пыли.