Латышские народные сказки - народные сказки. Страница 41
— Ну хорошо, заберем сестер и отправимся скорей к отцу свадьбы играть. А то чего доброго — пронюхают родичи убитых чертей, что ты с нашими мучителями расправился, так насядут на тебя саранчой.
— Ладно, ладно, поторопимся!
Вышел Курбад за ворота и оглядывается на алмазный дворец. Заметила это младшая сестра и спрашивает:
— Что это ты, парень, так грустно поглядываешь?
— Эх, кабы за труды мои этот алмазный дворец с собой захватить!
— Чего же проще? Вот мой венец, обнеси его трижды вокруг дворца — и превратится тот дворец в алмазное яйцо.
Так и вышло. Взял Курбад алмазное яйцо и поспешил к средней сестре в золотой дворец.
За воротами снова оглядывается.
Средняя сестра спрашивает:
— Что это ты, парень, так грустно поглядываешь?
— Эх, кабы за труды мои этот золотой дворец с собой захватить!
— Чего же проще! Вот мой венец, обнеси его трижды вокруг дворца — и превратится тот дворец в золотое яйцо.
Так и вышло. Поспешили они втроем к серебряному дворцу за третьей сестрой.
За воротами опять Курбад оглядывается. Старшая сестрица спрашивает:
— Что это ты, парень, так грустно поглядываешь?
— Эх, кабы за труды мои этот дворец с собой захватить!
— Чего же проще? Вот мой венец, обнеси его трижды вокруг дворца — и превратится тот дворец в серебряное яйцо.
Так и вышло. Торопятся они вчетвером к дыре, чтобы наверх выбраться. Привязал Курбад старшую сестру и дергает веревку, чтобы братья вытаскивали. Вытащили те старшую сестру, вытащили среднюю, вытащили младшую. Скидывают веревку, чтобы и Курбада вытащить.
А ведьма — вдова убитого Девятиглавого великана — примчалась оборотнем — и раз! — перегрызла веревку. Веревка — шлеп! — на землю. А большущий камень — бух! — из болота и завалил дыру. Даже избушка, карликами поставленная, исчезла. Братья с сестрами рады, что хоть сами уцелели и домой вернуться могут.
Остался Курбад один под землей. Делать нечего, взял свою палицу, опоясался мечом, пошел выход искать. Сейчас бы ему вспомнить про свою дудочку да подудеть, авось карлики и помогли бы. Да ведь так уж оно водится: в беде-то человек теряется.
Вот идет он, идет, доходит до избушки, а перед нею слепой старичок прямо на дворе скотину пасет.
— Чего же ты, старче, скотину моришь? Вон где пастбище, тучное-претучное.
— Тучное-то оно тучное, да только те луга песьеглава — нельзя там пасти.
— А где тот песьеглав живет, дома ли он сейчас?
— Сейчас его нету, да ведь это все едино: не могу там пасти — сторожит в лесу те луга громадная птица.
— Неужто она так страшна?
— Какое там страшна, да что ж поделаешь — сама подневольная. Если не усторожит, песьеглав ей за это отплатит. В позапрошлом году дозволила она мне малость попасти на тех лугах, а тут и явился песьеглав, лишил меня глаз, а у птицы детей градом побил. Есть у него и посудина со снадобьем, чтобы зрение вернуть, да ведь как до нее доберешься.
— Избавил бы я тебя, старче, от того песьеглава, кабы ведал ты, как отсюда наверх выбраться.
— Ежели ты того песьеглава одолеешь, так птица в благодарность и вынесет тебя на землю.
— Ну? Тогда добро! Гони скотину на его луга, пускай бежит сюда биться.
Вот скотина на выгоне, мчит сюда песьеглав, и началась драка.
Сгреб Курбад песьеглава за песью глотку, придавил ногой и давай палицей возить, да так, чтоб признался, собачий сын, где посудина со снадобьем для глаз хранится. Пригвоздил Курбад песьеглава мечом к земле, сходил за посудиной и помазал старичку глаза тем снадобьем.
Вот и зрение к старичку вернулось.
А песьеглав освободился от меча — и на Курбада. Двинул его Курбад раз палицей — хоть бы что. Двинул другой — хоть бы что. Двинул третий — задрыгал песьеглав ногами и сдох.
Старичок, не помня себя от радости, живо ведет своего спасителя к гнезду той птицы; знал он, что на птенцов ее опять град собирается.
Подошли к гнезду: сидят там птенцы, изрядные уже, только еще голые.
Пока разглядывали их, с ревом налетел град. Курбад еле успел прикрыть птенцов, так он спас их от града.
Только град прошел, прилетает птица — с доброго коня ростом.
Опускается перед Курбадом и молвит:
— Благодаря тебе хоть раз у меля дети вырастут. Чем же тебе отплатить?
— Вынеси меня на землю, другой платы не хочу!
— Ладно, вынесу. Только дорога дальняя, море широкое, так что ступай и убей трех подземных быков и нарежь их кусками. Ежели поверну в дороге к тебе клюв — кидай мне каждый раз по куску.
Пошел Курбад за быками. Ой, и быки же это были: замычат — палица ходуном ходит, топнут — земля трясется. Только Курбад хвать одною за рога — и голова долой, хвать другого — голова долой, хвать третьего — голова дол oil.
На другое утро забирает Курбад бычье мясо, влезает птице на спину, и пустились они в дорогу. Девять дней и девять ночей летели. На десятый день уже край земли виден. Оглянулся Курбад, а мясо-то все вышло. Что же делать? Без мяса ослабеет птица. Нечего делать! Вырезал Курбад мечом икру из левой ноги и накормил ею птицу, вон уже и земля недалеко.
К вечеру Курбад счастливо добрался до старого короля, нашел там свою невесту и братьев. Они рассказали, что с веревкой случилось, а Курбад — о своих похождениях под землей.
За рассказом-то и вспомнил про алмазное, золотое и серебряное яйца. Взял он венец младшей сестры, обнес его трижды вокруг того места, где решили дворец поставить, бросил алмазное яйцо оземь, — и вырос алмазный дворец.
Потом у средней сестры взял венец, обнес его трижды, бросил золотое яйцо оземь — вырос золотой дворец.
Наконец взял венец у старшей сестры, обнес трижды, бросил серебряное яйцо оземь — вырос серебряный дворец.
Отдал хозяйкину сыну и его невесте золотой дворец, работницыну сыну и его невесте — серебряный, а своей невесте оставил алмазный дворец.
После свадьбы думал Курбад спокойно пожить во дворце, отдохнуть от трудов своих. Да только ведьмы злые не дают покоя ни днем, ни ночью: то лучшую скотину погубят, то посевы вытравят, то на подданных мор нашлют.
Понял Курбад, что во всем вдова Девятиглавого виновата, и решил очистить от нее свое царство. Взял он три берковца соли да три берковца рассолу, пошел змею-ведьму искать.
«Кабы удалось ей в глотку соли насыпать, — думает Курбад, — побежала бы она пить. А пока она лакать будет, я прибегу и прикончу ее».
На третий день летит ведьма змеей крылатой, шипит, крыльями бьет, пасть разевает. Нацелился Курбад да и закинул все три берковца соли прямо ей в пасть. Зафыркала та и повернула к морю жажду унимать.
Курбад следом за нею, но он еще и моря не увидал, как змея, напившись, уже назад несется. Примерился Курбад да как плеснет ей рассолом в глотку! Зафыркала змея и снова повернула к морю жажду унимать. А Курбад и след ее потерял.
Искал, искал Курбад, пока не вышел к морю. Видит — там кузница. А в кузнице Чудо-Кузнец кует. Говорит он Курбаду, что пешим ту змею-ведьму все равно не догнать. А выкует он ему такого коня, что не успеет и пук льна сгореть, как на нем можно трижды вокруг света облететь. Только оглядываться нельзя.
Покамест Курбад с Кузнецом разговаривали, змея налакалась и уже мимо кузницы летит. Схватил Кузнец пригоршню раскаленных искр и швырк ведьме в пасть, да только лишь конец языка ей опалил.
Выковал Кузнец для Курбада коня. Сияет конь, словно звезда. Сел на него Курбад и пустился за ведьмой вдогонку. Мчится конь ветром через моря широкие, через леса высокие.
Только что это? Гул за спиной неслыханный: деревья трещат — грох-треск! Вода хлещет — шип-плеск!
Обернулся Курбад, и в тот же миг загремел гром, сверкнули молнии — и конь пропал. Жалеет Курбад, что забыл наказ Кузнеца, оглянулся. Хоть поздно, да смекнул, что все это ведьмины проделки были, да сделанного не воротишь.