Пищеблок - Иванов Алексей. Страница 12

– Ладно, всё нормально, – утешил своих бойцов Лёва. – Нельзя начинать с победы, это расслабляет, – Лёва тяжело вздохнул и осуждающе посмотрел на гельбичей: – А вы чего всем стадом атакуете? Игроки бывают разные: форвард, хавбек, голкипер, а у вас одни форварды! Так нельзя! Мы же общую сборную готовим, и против «белазов» будем играть одной командой. В ней у каждого своя задача. Её надо отработать.

– Иди в жопу! – ответили Лёве наглые и торжествующие гельбичи.

Никто из своих пацанов Лёве ничего не сказал, но урок был усвоен: правила только мешают побеждать.

Гурька принёс мяч и водрузил его в центре поля.

– Собакам на драку! – заявил он.

Игорь Александрович дал свисток. Снова вспыхнуло сражение. Славик Мухин и Титяпкин оставили свою зону ответственности у ворот и влились в общую свалку, и Лёве тоже пришлось присоединиться. Пацаны вопили, толкали друг друга плечами и отчаянно лягались, пытаясь попасть по мячу. Валерка, боясь разбить очки, бегал вокруг побоища, но не находил способа всунуться в него. Всех футболистов охватила ярость: плевать на команду, плевать на ворота, свои или чужие, главное – влепить кедом, чтобы мяч улетел куда-нибудь к чёрту! А мяч вдруг свечкой взмыл в воздух над толпой, потом рухнул вниз, и Лёва, подпрыгнув, боднул его лбом.

Мяч приземлился прямо перед Валеркой и запрыгал по полю. Валерка тотчас метнулся к нему, пнул и погнал перед собой, устремляясь к воротам гельбичей. В воротах, широко растопырив руки, в панике заполошно суетился Борька Подкорытов; лицо у него было белым. А толпа остальных футболистов понеслась за Валеркой, будто дворовая свора за кошкой.

– Стой, очкастый! Стой, падла! – кричали и чужие, и свои.

Титяпа первым настиг Валерку и поддал ему по пятке. Валерка зацепил ногой за ногу и растянулся на пузе. Толпа футболистов, бурля, прокатилась над ним, и кто-то наступил ему на руку. Битва закрутилась в штрафной зоне гельбичей и потихоньку ввалилась в ворота, затоптав Борьку Подкорытова.

– Это гол, гол! – орали из команды Лёвы. – Зассали, гады?

– Не гол! Не щ-щитово! – орали из команды Веньки. – Борзота!

Валерка поднялся и пошёл с поля. Ему стало неинтересно.

Юра Тонких сидел на лавке рядом с Игорем Александровичем. Вожатый читал какую-то растрёпанную книжку с цветастой обложкой.

– Иди, Тонкий, играй за меня! – зло приказал Валерка.

– Я не хочу…

– Иди, а то в ухо дам!

Юрик поплёлся на поле, а Валерка сел на лавку.

– Не любишь футбол, Лагунов? – искоса глянул на него Горь-Саныч.

– Люблю! – строптиво буркнул Валерка.

Сзади к ним подошёл Валентин Сергеич Носатов – лагерный доктор.

– Угости сигареткой, Игорёк, – попросил он вожатого.

Валентин Сергеич возвращался в медпункт от Серпа Иваныча Иеронова – два-три раза в неделю Носатов навещал всесоюзного пенсионера, чтобы измерить давление. Иеронов – человек пожилой: восемьдесят лет, ровесник века, надо держать здоровье под контролем. А то умрёт в пионерлагере, как Пальмиро Тольятти в «Артеке», и тогда врача попрут с работы.

Затягиваясь сигаретой, Носатов понаблюдал за игрой.

– Какой позор! – с чувством сказал он.

– Чем уж богаты, – пожал плечами Игорь Александрович.

– Веди их ко мне после матча. Надо бинтовать и зелёнкой мазать.

На поле продолжалась битва. Растрёпанная и орущая орава шарахалась от ворот к воротам. Валерка понимал, что основа футбола – передачи, когда футболисты пасуют мяч друг другу, ловко избегая столпотворения, но сейчас никто не хотел уступать мяч, каждый жаждал завладеть им и заколотить гол самостоятельно. Вокруг вертящегося мяча кипело ожесточённое сражение. Пацаны будто фехтовали ногами, расшибая колени и голени своим и чужим. Мелькали красные китайские кеды и расшлёпанные сандалии, летел песок из-под подошв. Использовать руки строго запрещалось, но в кутерьме пацаны поневоле отпихивали друг друга и орудовали локтями. Потеряв самообладание, Колька Горохов вцепился в Лёху Цыбастова.

– Ты чё, тыгыдымский конь! – возмущённо завопил Лёха.

Титяпкин выдернулся с мячом из толпы и, хрипя, понёсся на половину гельбичей, однако его догнали, и он исчез в куче-мале.

Гурьку в воротах от возбуждения разрывало на части. Гурька то бегал кругами, то подпрыгивал и повисал на перекладине, будто на турнике. Если кто-то из гельбичей пробивался на линию атаки, Гурька в полуприсяде скакал перед ним в штрафной зоне и бешено кричал, как герой на расстреле:

– Давай! Давай, сволочь!

А Лёва Хлопов вкладывал в борьбу всего себя без остатка, хотя можно было чего-нибудь и оставить. Лёва играл умело и ловко: подрезал, обводил, легко отнимал мяч, уворачивался оборотом и делал финты. Но бедой Лёвы была самоотверженность. Лёва желал показать класс и вовлечь в игру всех, кто был в его команде. Он щедро раздавал пасы, прострелом или навесиком отправляя мяч товарищам. Он отважно бросался в самую гущу рубилова, не щадил себя, прикрывал своих пацанов от ударов гельбичей и часто падал, оставаясь в корчах одиноко лежать на земле, когда толпа убегала прочь, но потом мужественно поднимался и, хромая, снова рысцой спешил наперерез орде противника. Он задыхался. Его колени кровенели ссадинами, его майка и растянутые триканы были перепачканы землёй, его волосы растрепались, языки на его кедах вывалились. В общем, Лёва играл благородно – не на жизнь, а насмерть. На поле он был «один за всех», но увы, увы: эти «все» не были «за одного». Пацаны сражались каждый за себя, и команда Лёвы неудержимо получала гол за голом. Валерке стало горько за Лёву.

Вот бы здорово изобрести такую особую машинку: нажал кнопку – и все сразу подчиняются беспрекословно. Проще бы жилось. Лично ему, Валерке, эта машинка была не нужна: он никогда не мечтал командовать. Он отдал бы машинку Лёве. Лёва – хороший человек, а пацаны его не слушаются.

Истерзанный Лёва собрал пацанов обеих команд в центре поля.

– Вы чего как маленькие? – допытывался он. – Нам не надо побеждать друг друга! Мы учимся играть вместе! Вот ты, Цыбастыш, почему Вовчику не отпасовал? Он же прямо против наших ворот находился! А ты, Юрик, зачем отскочил? Ты должен свою зону караулить! Надо всем заодно быть!..

Мяч лежал на земле рядом с Лёвой. Пацаны нервно переглядывались. Титяпкин не выдержал, рванулся к мячу и пнул. И вся орава тотчас с воем кинулась вслед за мячом, бросив Лёву с его бесполезными поучениями.

Игорь Александрович, заложив книжку пальцем, посмотрел на пацанов, посмотрел на Валерку и понимающе усмехнулся.

– Разочаровался в коллективизме? – спросил он.

– Вам нельзя так говорить! – огрызнулся Валерка. – Вы же учитель!

– Учитель, но не дурак.

Валерка не ответил, сердито глядя на игру. При чём тут коллективизм? Коллективизм – это прекрасно. Коллектив всегда прав. Коллектив всегда лучше, чем один человек. Умнее, честнее, храбрее. Но там, на стадионе, разве коллектив? Разве команда? Не команда, а стая макак, дерущихся за банан!

Глава 10

Внешний вид

Для всех, кто надеялся посмотреть открытие Олимпиады, у Серпа Иваныча попросту не хватало посадочных мест, поэтому телезрители сами приносили себе стулья. Игорь вёл на дачу Иеронова активистов своего отряда: Веньку Гельбича, Анастасийку Сергушину, Леночку Романову и Лёву Хлопова. Ирина отпустила их, оставшись в корпусе; Олимпиада её не интересовала, хотя Ирина сто раз в день требовала от пионеров гордиться тем, что они приехали в лагерь на особенную смену – олимпийскую.

Игорь заставил Веньку и Лёву тащить стулья за Лену с Анастасийкой.

– Бабам-то Олимпиада на хрена? – ворчал Венька Гельбич.

– Бабы у тебя в классе, – ответила Анастасийка. – А мы – девушки.

В лагере имелось только два телевизора. Чёрно-белый «Рассвет» стоял в Дружинном доме, но там собралась целая толпа: Свистуха с Русланом, старшая воспитательница Ирина Фёдоровна, директор лагеря Колыбалов, доктор Носатов, радиотехник Саня, завхозиха, бухгалтерша и кастелянша, заведующая столовкой и поварихи. Пионеры из старших отрядов, желающие увидеть зрелище, уже не влезали, и вожатые попросились к Серпу Иванычу – тем более что Серп и сам всех приглашал. На чужой территории гостям было несколько неловко, зато у Серпа разноцветно сиял большой «Рубин».