Пищеблок - Иванов Алексей. Страница 13

Серп Иваныч был польщён. Он по-стариковски воодушевился таким количеством молодёжи и не знал, чем угодить. Кирилл и Максим, вожатые-тёзки, припёрли телевизор Иеронова на веранду, водрузили на стол и настраивали антенну; Серп Иваныч помогал расставлять стулья.

– Хватает или нет? – спрашивал он. – У меня на втором этаже ещё один стул есть, только спинка сломана. Нужен будет кому-нибудь, а, ребята?

С Серпом Иванычем кокетничала симпатичная и наглая Жанка Шалаева.

– А эта дача вот прямо ваша, да? – Жанка смотрела на Серпа чистыми глазами дурочки. – Вы, наверное, какой-то подвиг совершили, да?

– Просто я очень старый, – пояснил Серп Иваныч. – В городе я давно уже надоел, и меня сюда отправили, чтоб я помер и не мешался.

– Вы совсем-то ещё не старый, – возразила Жанка. – Не скоро помрёте.

Лучи заката набирали над Волгой такую скорость и силу, что слепили даже сквозь частокол сосновых стволов. Веранда была погружена в янтарное свечение. В окно Игорь увидел, что возле крыльца стоит и курит Вероника – вожатая, которая несколько дней назад купалась при нём без лифчика. Игорь уже знал, что Вероника работает на третьем отряде вместе с занудой Сашей Плоткиным, а живёт в одной комнате с правильной Ириной. Наверное, Веронике надоели поборники моральных норм. Курение вожатых в лагере не поощрялось, тем более вожатых-девушек, и Вероника затягивалась с видом человека, утомлённого дурацкими упрёками. Игоря потянуло к ней, словно ему уже что-то пообещали. Он быстро направился к выходу.

– Привет, – сказал он, доставая сигареты. – Пришла на Олимпиаду?

– А разве здесь что-то ещё могут показать? – буркнула Вероника.

Однако Игорь решил продолжать в прежнем ироническом тоне.

– Каким видом спорта интересуешься? Плаванием?

Вероника явно хотела огрызнуться, но против воли фыркнула от смеха. Собственная недавняя дерзость её ничуть не смущала, а этот усатый парень, похоже, и не думал осуждать. Значит, нормальный.

– Надо же чем-нибудь заняться вечером, – призналась Вероника. – Не методички же читать.

– С развлечениями здесь туго, – согласился Игорь. – К Свистуновой я бы не пошёл телик смотреть, незачем лишний раз на глаза попадаться. Спасибо Серпу, что пустил к себе. Хороший он старикан.

– Да, славный, – кивнула Вероника.

Разговор забуксовал.

– Даже не верится, что Серп всю историю видел, – сказал Игорь, лишь бы продолжить беседу. – На саблях с белыми рубился, на тачанках гонял…

Такое и вправду не укладывалось в голове. Серп Иваныч выглядел, так сказать, весьма современным стариком: молодежь не ругал, своего мнения не навязывал, не жаловался на здоровье, шутил, смотрел цветной телевизор. Но вот телевизор-то никак и не сочетался с будёновцами.

– Вообще-то тачанки – это не к нему, – заметила Вероника. – Я… э-э… – она замялась, – короче, я знаю людей, которые знают его, – ну, в городе, в обкоме. Так вот, они говорили, что Серп делал карьеру по линии партии. И на конях он скакал разве что только поначалу.

Значит, у Серпа Иваныча в биографии – лишь митинги и партсобрания.

– У-у!.. – разочарованно протянул Игорь. – А я-то думал, он герой…

Вероника неожиданно рассердилась.

– А герой – только тот, кто со штыком в атаку? – с вызовом спросила она. – А если человек всю жизнь вкалывал, как ишак?

Всю жизнь вкалывать – безусловно, достойно уважения. Но прожить жизнь ишаком… Нет, Игорь такого не хотел.

– Серп всего себя работе отдал! Не женился, детей не завёл – некогда было! Потому сейчас и возится с пионерами – своих-то внуков не нажил!

– Не знаю, правильно ли это, – с сомнением сказал Игорь.

– Судя по твоему виду, конечно, неправильно! – презрительно уронила Вероника, намекая на джинсы и модную стрижку Игоря.

– У тебя внешний вид тоже бывает не совсем правильный, – осторожно ответил Игорь, намекая на ночное купанье.

– Пошляк! – оскорбилась Вероника.

Она бросила сигарету, готовая уйти, но Игорь схватил её за руку.

– Да погоди ты! – примирительно сказал он. – Я же ничего обидного про Серпа Иваныча не говорю! Мне он очень нравится!

– Таких людей, как он, сейчас нету! – строптиво заявила Вероника.

– Нету, – истово подтвердил Игорь.

– Если бы ты его понимал, то сейчас не здесь бы прохлаждался, а на БАМе рельсы укладывал!

Такой аргумент всегда висел над совестью Игоря, как дамоклов меч: если ты хороший человек, то почему не участвуешь в хорошем деле?

– Ты тоже не на БАМе! – огрызнулся Игорь.

Какого фига эта девица взялась его учить?

Вероника вырвала руку и быстро пошла к домику Серпа Иваныча.

Игорь мрачно затянулся, размышляя. Он хороший человек, но ему неинтересно строить железную дорогу в тайге. Было бы интересно – так пошёл бы учиться в железнодорожный техникум, а не на филфак университета. Он не лентяй и не эгоист. Не обыватель и не мещанин. Но он не хочет ни на БАМ, ни на КАМАЗ, ни на Атоммаш. Он хочет плыть на тростниковой ладье «Тигрис» и вместе с Туром Хейердалом разведывать пути древних шумеров. Хочет вместе с Кусто в «ныряющем блюдце» изучать коралловые рифы. Хочет с Рейнгольдом Месснером когда-нибудь подняться на Аннапурну. Хочет раскапывать руины Мохенджо-Даро, искать Эльдорадо в джунглях Ориноко или забраться на недоступное плато Рорайма, где, конечно, вряд ли живут уцелевшие динозавры, но всё равно там Затерянный Мир. В этих желаниях нет ничего дурного. Но о них почему-то лучше помалкивать.

А Вероника… Она сама не желает жить так, как все, потому и купалась без лифчика. И рассердилась она не на Игоря, а на кого-то другого или на что-то другое. На нём, на Игоре, она просто сорвала зло. Увы, для этого ей пришлось обвинить его в том, в чём на самом деле она не винила ни его, ни себя. Какие обвинения подвернулись под руку, такие она и пустила в дело.

– Начинается! Начинается! – закричали из теремка Серпа Иваныча.

Когда Игорь вошёл, на экране мускулистый атлет в белой форме бежал по улице Москвы с олимпийским факелом в руке. Факел оставлял длинный дымный след. За атлетом тянулись две цепочки спортсменов. Медленно ехали милицейские машины с полыхающими мигалками.

На веранде перед телевизором собралось человек двадцать. Лёва Хлопов охранял место для Игоря. Иеронов, уступая место гостям, сидел в последнем ряду. Игорь протиснулся к нему. Хотелось как-то услужить старику, чтобы оправдать себя за скепсис, хотя Серп Иваныч о скепсисе и не знал.

– Садитесь на мой стул, – прошептал Игорь. – Там ближе к телику.

– У меня дальнозоркость, голубчик, – улыбнулся Серп. – Иди, иди.

На олимпийском стадионе гордо протрубили горнисты. По спортивным дорожкам двигалась процессия в античных одеяниях и лавровых венках; мужчины держали курящиеся блюда с благовониями, а женщины – гирлянды роз. Катились триумфальные колесницы-квадриги, вышагивали чёрные и белые кони, девушки сыпали цветочные лепестки. Потом пронесли белое олимпийское знамя с пятью кольцами, прицепили к мачте и подняли в небо. Зазвучал олимпийский гимн, знамя развернулось на ветру, полетели птицы.

Над трибунами вздымалась чаша для олимпийского огня, похожая на огромный фужер. Спортсмен с факелом побежал наверх, к чаше, и вокруг него растекалась волна синевы. Люди на трибунах рукоплескали, статисты на поле махали платками. Из чаши вырвались высокие языки пламени. Опять заметались птицы, и диктор сказал, что это пять тысяч почтовых голубей. На огромном панно под чашей с огнём появилось изображение Олимпийского Мишки. Зазвенели фанфары. А перед теликом царила благоговейная тишина.

На стадионе в Лужниках с гигантского экрана космонавты в скафандрах послали олимпийцам спортивный привет и сообщили, что видят с орбиты и Москву, и даже Грецию. Трибуны забушевали овацией. Дикторы читали величественные стихи. По зелёному полю стадиона кружили белые танцоры-спортсмены, и зрители поражались непривычной свободе мужчин и чувственности женщин. Потом поле заполнили артисты в национальных костюмах; мелькали сарафаны и бешметы, папахи и тюбетейки; гремели азиатские барабаны и выли какие-то зурны; ряды артистов перестраивались, вытягиваясь дугами и свиваясь в текучие кольца хороводов. В красочном представлении не было казёнщины юбилейных концертов, и дух захватывало от разнообразия лиц и костюмов. Разнообразие таило в себе неимоверную силу державы, которая и выстраивала людей в сложнейшие фигуры.