Рисунок по памяти (СИ) - Воробьёва Татьяна. Страница 65

— Конечно, отец, — ответил молодой мужчина, хотя его мысли заняло уже совершенно другое.

Мозг зацепился за единственную фразу: «уехала достаточно далеко», — значит, девушка была уже не в Фесе и даже не в Рио. Интересно, где? Память подкинула воспоминания давнего разговора, где Сабира с искренним удивлением и непониманием рассказывала, что глупышка Хадижа хочет поступать в университет, да еще и в Европе.

Самат набрал номер телефона в доме Саадат. Адил Саадат — молодой наследник семьи, державшей сеть магазинов по торговле ювелирными изделиями, был на несколько лет старше их с Сабирой, не особо красив, но богат и щедр, поэтому сестренка была вполне довольна своим положением первой жены в таком богатом и уважаемом доме. Если бы Хадижа была также покладиста, то не было никаких проблем. Она бы давно была его женой.

«Тогда бы ты не заинтересовался ей так, как сейчас», — прошептал ехидный голосок в голове.

И Самат не мог не согласиться — именно непокорность Хадижи разжигали его интерес и необузданное желание к ней. И, возможно, когда он добьётся ее, ему станет скучно, но сейчас…сейчас им владело лишь одно желание — желание заполучить девушку себе, увидеть ее на коленях, покорной, подчинённой ему и окончательно сломленной.

— Ас-саля́му ‘але́йкум, — услышал он в трубке голос сестры.

— Але́йкум ас-саля́му, — ответил он, — Как твои дела?

— О, все прекрасно, — живо отозвалась девушка.

Самат терпеливо выслушал рассказ про новые наряды и украшения, сто тысячную благодарность Аллаху, что Тот послал Сабире такого мужа, и, наконец, умело подвел к интересующему его вопросу:

— Сабира, а помнишь, ты рассказывала мне про Хадижу, что она хочет пойти учиться?

— Хадижу? — насторожилась сестра. — Я сначала думала, что она хорошая, — в голосе Сабиры звучали нотки обиды, — но она вела себя совершенно как испорченные западные девушки.

— Сабира! — чуть повысил голос Самат. — Вспомни, пожалуйста.

— Ладно, ладно, — прозвучал недовольный голос девушки.

Ей явно не нравилась настойчивость брата, но Самату было плевать.

— Она что-то говорила про Францию, — неуверенно начала Сабира, — Да, по-моему, это была Франция. Эми еще сказала, что лягушачьи лапки — это гадость, а Хадижа уверяла, что на вкус они как курица.

— Значит, Франция, — ухмыльнулся Самат, — а куда она думала поступать, не помнишь? — с надеждой спросил он.

— Не знаю, — протянула Сабира, — вроде какая-то Академия, не помню, — фыркнула она, — Самат, что ты задумал? Чтобы ты не решил, оставь эту затею. Хадижа недостойна тебя!

— Сабира, я сам решу, — твердо заявил молодой человек, — Прошу, молчи об этом разговоре. Я люблю тебя, сестренка.

Самат знал, что сестра никому ничего не скажет. В детстве она не раз прикрывала его в шалостях, а иногда и сама в них участвовала. Сестра для него была тем человеком, который никогда не предаст и не откажется от него — недаром они были близнецами.

Ну, что ж, если память Сабиру не подвела, значит, Хадижа во Франции. Самат улыбнулся. Возможно, еще ничего не закончено, и она убежала недостаточно далеко.

— Мадемуазель Рашид, — голос месье Мельера остановил ее у выхода из мастерской.

— Да, месье?

— До окончания приема работ на конкурс остается чуть больше, чем два месяца, а вы до сих пор молчите, — просматривая какие-то записи, сказал преподаватель, — Вы собираетесь участвовать в отборе?

— Да, конечно, месье, — почувствовала себя неуютно Хадижа.

Она действительно задерживалась с предоставлением работы на конкурс, но то, что она рисовала в последнее время, ее саму не устраивало. Любая тема, идея или образ казались скучным, заезженным до дыр, не достойными внимания. Может, так сказывался страх или усталость, а, возможно, и то, и другое, но Хадиже хотелось верить — самое лучшее, что она сейчас способна нарисовать хотя бы это «ничего».

— Вы очень талантливая девушка, — отрывая свой взгляд от холстов, посмотрел на нее Мельер, — Ваше понимание гармонии цветов, изящность штрихов и, конечно, неповторимый восточный колорит — меня радует и удивляет, что в столь юном возрасте вы уже нашли свой стиль.

Хадижа почувствовала, как щеки запылали от румянца. Неожиданная похвала мастера была по-настоящему приятна.

— Мне очень лестно, что вы думаете обо мне так, — выдавила она из себя робкую улыбку. — Я постараюсь не подвести вас, месье.

— Я надеюсь на это, — он положил свою руку ей на плечо и придвинулся на шаг ближе, пристально посмотрев девушке в глаза. — Главное, рисуя, вкладывать в свою работу часть души, сердца, эмоций, — голос мужчины стал глубоким, гипнотическим.

Мурашки пошли по телу и почему-то захотелось отстраниться, словно в этом магнетизме мужчины кроилась какая-то неявная опасность.

— Да, месье, — её улыбка стала натянутой, и захотелось уйти из аудитории, где они остались лишь вдвоем.

Сам Мельер заметил возникшую напряженность сразу и отошёл от Хадижи:

— Простите, мадмуазель, я знаю, что по закону религии мужчина не должен прикасаться к женщине, если она ему не родственница и не супруга, но, увы, я бываю слишком порывист.

— А вы тоже мусульманин? — спросила Хадижа.

— О, я смешение двух кровей, двух миров, — ответил мужчина, грустно улыбнувшись каким-то своим мыслям, — и это иногда раздирает меня на части. Мадмуазель Рашид, вы можете идти. Я надеюсь увидеть вашу работу в ближайший месяц.

— Да, конечно, — отходя к двери, сказала девушка, — Всего хорошего, месье. До завтра.

Хадижа чуть было не выбежала из парадной родной Академии.

— Чего он от тебя хотел? — спросил Жак, как только заметил подругу.

— Просил не задерживать работу для конкурса, — ответила она, всё ещё соображая, из-за чего у неё вдруг возникло это липкое чувство, что до сих пор неприятно кололо кожу.

— А ты еще даже набросок не показывала? — удивленно спросила Одетта, выкидывая окурок сигареты в урну.

— В последнее время мне кажется, что я вообще не способна написать хоть что-нибудь толковое, — выдохнула Хадижа. — Какую бы картину не начала, всё хочется просто залить чёрной краской.

— Ага, сплагиатить шедевр Альфонса Алле, — засмеялся Луи.

— Не угадал, Малевича, — парировала Хадижа.

— А если серьёзно, то тебе бы не помешало развеяться. Перезагрузить мозги, — обняла Хадижу Оди. — Мы тут думаем пойти в клуб, может, ты с нами? Ты мне давно обещала.

— Прости, не сегодня, — покачала головой Хадижа.

— Другого ответа я от тебя и не ожидала, — грустно вздохнув, Одетта выпустила подругу из своих объятий.

Хадижа уже привыкла, что Оди как воздух было необходимо прикасаться к человеку. Она постоянно обнимала то Жака, то Луи, могла поцеловать в щеку или взлохматить волосы, просто проходя мимо. При том, в этих прикосновениях не было и намека на флирт; и чем лучше она относилась к человеку, тем чаще пыталась хоть как-нибудь до него дотронуться.

— Не обижайся, Оди, — Хадижа притянула подругу к себе. — Завтра сходим в кафе. Хорошо?

— Ну, как на тебя обижаться, милая мордашка, — улыбнулась ей Одетта. — Но в клуб я как-нибудь тебя всё равно затащу, не отвертишься, — шутя пригрозила она.

За этим разговором они подошли к входу в метро.

— Пока, — попрощалась Хадижа с друзьями, уже приметив на другой стороне знакомую машину.

— До завтра, — помахали ей они, спускаясь в подземку.

Хадижа бодрым шагом отправилась к автомобилю, но, стоило ей сесть в салон, как она устало откинулась на спинку кресла.

— Тяжелый день? — услышала она голос Зейна.

— Сумбурный, — пожала плечами девушка.

— Не против съездить со мной в «Нефертити»? — спросил мужчина, — Или слишком устала?

— В твой клуб? — в глазах Хадижи загорелось любопытство — она еще не разу не была во французской версии «Нефертити», — Да, конечно.

— Хорошо, мы ненадолго, — улыбнулся Зейн.

Клуб внутри представлял из себя практически точную копию клуба в Рио, за исключением некоторых деталей в планировке и во внутренней отделке. Как только Хадижа переступила порог заведения, на неё буквально нахлынуло дыхание востока, отражённое даже в самых незначительных, на первый взгляд, деталях: в ароматах благовоний, узорах на стенах, в ненавязчивой арабской мелодии, что лилась из больших колонок, на втором этаже.