Территория Дозоров. Лучшая фантастика – 2019 (сборник) - Дивов Олег. Страница 12

– Галя, не пугай ребенка, – сказал отец.

– Я не пугаю. Просто хочу домой.

– И я уже не ребенок!

– Тс-с-с… Не шуми.

Анжела успокаивающе улыбнулась:

– А вообще не думайте, что Халифат – это такое место, где без разрешения нельзя шагу ступить. Халифат – цивилизованная, дружественная нам страна, гостям там рады – при соблюдении нескольких элементарных правил мы проведем эти дни с удовольствием и легко. Желаю всем приятного путешествия!.. А теперь переходим к таможенным стойкам – прошу, пожалуйста, вон в ту дверь.

Все начали подниматься с мест. Ряды стульев были расположены как-то тесно, впритык. Мать подталкивала Ярика в спину: «Давай-давай…» Но он все же, неловко выбираясь в проход, успел заметить, что Анжела, прежде чем самой повернуться к дверям, закрыла на секунду глаза, вроде бы прошептала что-то неслышное, вздрогнула и затем – размашисто перекрестилась.

Впрочем, волновалась Анжела напрасно. Перелет до Мюнхена, по мнению Ярика, ничем не отличался от перелета из Сибири в Москву. И пограничный контроль в Халифате они прошли без каких-либо происшествий. Таможенники в белых мундирах равнодушно скользнули взглядами по их багажу. Правда, несколько странно было видеть мать, закутанную в серую ткань, но отец, почему-то развеселившись, заметил, что ей идет.

– Надо бы и у нас хиджабы ввести. И чтобы ходили скромно, потупя глаза.

Мать на это ответила, что маскулинное общество себя изжило. И слава богу – посмотри, к чему оно привело.

– А что такое «маскулинное»? – немедленно спросил Ярик.

– Это когда всем руководят мужчины, – ответила мать.

– Разве так бывает? – удивился Ярик. – Ведь у нас дома всем командуешь ты.

– Вот видишь? – усмехнувшись, спросил отец.

– Вижу, – мать с демонстративной скромностью опустила глаза.

Гостиница, куда их привезли на автобусе, тоже ничем особенным не удивила. Семейный номер: большая комната для родителей, маленькая – для детей. Точно в таком же жили они, когда год назад приезжали в Москву. Мать все осмотрела, везде зажгла свет.

Подвела итог:

– Ну что ж… Очень прилично.

– А чья заслуга? – горделиво спросил отец.

– Твоя, твоя, – и мать, поднявшись на цыпочках, чмокнула его в щеку.

– Это к вопросу о маскулинном обществе.

– А ты заметил, что обслуживающий персонал здесь исключительно женщины?

– Да, местные…

– Зато присматривает за ними араб.

– Ну и что?

– Ничего. К вопросу о маскулинном обществе…

И сам город сильного впечатления на Ярика не произвел. Ну, дома, декорированные темными планками. Ну, архитектура немного иная, чем у них в Белореченске. Ну, прошествовали бедуины в джеллабах. Ну, игольчатые шпили и башенки здания Ратуши. Ну, какая-то мрачная, вытянутая, точно казарма, Пи-на-ко-те-ка (это слово Ярик выучил наизусть, чтобы потом, в классе, блеснуть). Ну ведь так и должно быть, правда? Что тут удивительного? Халифат – он и есть Халифат. Некоторый интерес у него вызвало только то, что правое крыло Ратуши было наполовину развалено, как будто по нему врезали молотком, а нижняя его часть – расцвечена черными лепестками сажи. (Ракета попала, – шепотом пояснил отец. – Видимо, бои здесь все-таки шли.) Также Ярик заметил, что на улицах, по которым ехал автобус, некоторые дома стояли без стекол, черное их пустое нутро свидетельствовало, что люди здесь не живут. А сами улицы хоть и были подметены, но в переулках виднелись груды мусора и битого кирпича. Но опять-таки – что здесь странного? Халифат.

Если честно, то он немного скучал. Картины в Пинакотеке, изображающие незнакомых людей, навевали тоску. Что он, картин не видел? На картины он насмотрелся еще в Третьяковской галерее в Москве. А скульптуры, расставленные вдоль стен, и тяжелые каменные плиты с резьбой, казалось, были покрыты мутной пылью веков. У Ярика от всего этого слипались глаза. Оживление внес лишь неожиданный инцидент в одной из церквей, где экскурсовод, будто женщина – в розовом пестром платке, спадавшем на плечи, – сладким голосом объяснял, что этот памятник долгое время считался выдающимся достижением европейской архитектуры, но недавно найденные в Александрийском хранилище чертежи бесспорно указывают на то, что он – лишь копия громадной мечети, разрушенной европейцами во время их жестоких колониальных войн.

– Вообще арабы – щедрый народ, – вещал экскурсовод, которого звали Али. – Когда в период Средних веков они начали контактировать с европейцами, то охотно делились своими знаниями: подарили им компас, астролябию, научили строить океанские корабли, открыли секрет пороха и бумаги, обучили алгебре – высокой магии цифр. А потом европейцы обратили эти знания против них самих…

Вот тогда это и произошло.

– Скажите, – внезапно спросил розовощекий крепыш, стоявший в первом ряду, – а кто сжег Кельнский собор?

Анжелика немедленно обернулась к нему – вытаращила глаза и яростно затрясла головой. Однако экскурсовода этот вопрос не смутил. Он скорбно опустил веки, соединил у груди кончики пальцев и, чуть кланяясь, тихим голосом объяснил, что Кельнский собор сожгли сами немцы. Это была заранее подготовленная провокация. Сразу после этого начались беспорядки – массовые убийства и грабежи. Великий эмир Махмуд – благоденствия ему на тысячу лет! – чтобы восстановить спокойствие, был вынужден ввести в Кельн войска… Еще вопросы?

– Спасибо! Вопросов нет! – звонким металлическим голосом отчеканила Анжела.

Вечером она собрала группу в конференц-зале гостиницы и, судорожно дыша, попросила больше провокационных вопросов не задавать.

– Вы же взрослые люди, должны понимать! В эмирате очень болезненно относятся к своему имиджу. Особенно после резолюции, которую приняла ООН насчет сохранения культурных ценностей на «временно самоуправляемых территориях». Ну чего вы добились… э-э-э… Павел Иванович? – спросила она крепыша. – Ну, лично вам разрешения на въезд в эмираты больше никогда не дадут. А мне придется объясняться в их иностранном бюро – почему не подготовила группу. Не дай бог еще лицензию отзовут…

Анжела очень переживала.

Тому же розовощекому крепышу пришлось ее утешать.

Другой инцидент произошел уже после экскурсии. Еще утром, садясь в автобус, Ярик заметил, что неподалеку от входа в гостиницу стоит некий старик – неподвижно, так что его можно было принять за памятник, а перед ним в плоской картонной коробочке, положенной на асфальт, желтеют несколько медяков.

Экскурсовод Али, который до этого никаких последствий войны напрочь не замечал – ни выбитых окон, ни вывалившихся дверей, ни пробоин от снарядов и пуль, как будто их не было вообще, – тут почему-то счел нужным дать объяснения. Он передернул плечами и вскользь заметил, что Халифат с особым вниманием относится к местному европейскому населению. Все немцы обеспечены посильной работой, у них есть жилье, у них есть начальные школы, где они могут учить детей, а в кафирских… гмг… я хочу сказать, в европейских кварталах даже разрешено совершать христианские религиозные церемонии. Эмир Махмуд – благоденствия ему на тысячу лет! – кроток и милосерд. Тем же кафирам, которые упорно не желают трудиться, тем, кто отвергает даруемые эмиром блага, разрешено просить милостыню у правоверных. Это полностью в русле древней исламской традиции, ибо ислам – это религия милости и добротерпения…

Старик, казалось, ни на что внимания не обращал. Он, точно экспонат из Пинакотеки, не замечал ни времени, ни людей. На плечах его, словно у настоящего памятника, белел голубиный помет. Однако когда Ярик, посланный матерью, положил ему в коробку несколько мелких купюр, сказав: «Вот… Возьмите, пожалуйста…» – от волнения он произнес это по-русски, то старик вдруг повернулся к нему и визгливым голосом закричал: «Русише швайн!.. Фердамт!.. Раус хир!.. [1] – и брезгливо выбросил деньги на асфальт.