Одинокие сердца - Мадарьяга Итсасо Лосано. Страница 61

Со смертью Сэмюеля в жизни Арчибальда закончилась целая эпоха, и он оставшись и без Дженни, и без Сэмюеля — почувствовал себя ужасно одиноким. У него не осталось по-настоящему близких ему людей. К счастью, время залечило его раны и он смог жить дальше. Что помогло ему выстоять — так это возникшее у него подозрение о том, что в отношении оставшегося после смерти его друга наследства были допущены злоупотребления, и уверенность в том, что ему необходимо с этим разобраться. Арчи просто обязан был в этом разобраться — ради своего умершего друга. Арчибальд терпеливо занимался этим в течение двух лет после смерти Сэмюеля и в конце концов нашел то, что было необходимо ему для того, чтобы оспорить продажу дома. Виолетте нужно было просто заявить, что, подписывая договор купли-продажи, вследствие недавней кончины своего мужа она находилась в таком состоянии, в котором не осознавала значения своих действий и не могла руководить ими. В общем-то, так оно и было.

Если бы Виолетта не находилась тогда в подавленном состоянии, Сэму не удалось бы убедить мать совершить такой необдуманный поступок. «Воспоминания тебя убьют, — говорил ей Сэм, — ты в них попросту утонешь», — и Виолетта, которой нужно было за что-то ухватиться, ухватилась за эту соломинку и поставила подпись на договоре купли-продажи, который отделял ее от предыдущей жизни, от прошлого, от всего того, чем она была и что любила.

Каждый из близких Сэмюеля переживал его смерть по-своему. Арчи был завален делами в адвокатском бюро, в котором ему теперь приходилось трудиться уже без своего компаньона. Многие дела были срочными, а ему еще нужно было срочно научиться жить и работать без обожаемого им друга.

Одри в то время замкнулась в себе: она останавливалась где-нибудь в углу, опершись на дверной косяк, или у стены, кусая до крови ногти, но при этом была не в силах обронить хотя бы слезинку или подойти к матери и обнять ее. Когда девушка подписывала договор купли-продажи, она делала это с таким видом, как будто хотела, чтобы все побыстрее закончилось и она смогла разделаться со своими детскими воспоминаниями и благодаря этому уже не мучиться от тоски по своему отцу. Ей нужно было забыться, вернуться к привычной жизни, к рутине, снова приступить к работе, чтобы все по-прежнему шло своим чередом и чтобы она смогла как-то отвлечься от происшедшего трагического события. Жизнь продолжается, и кажется, что ничего особенного, в общем-то, не произошло, но в один прекрасный день ты, встав с постели, вдруг чувствуешь внутри себя бездонную пустоту и осознаешь, чем это вызвано: тот, кого ты любил, уже никогда больше не появится, ты его никогда больше не увидишь и не услышишь. Его уже нет в живых, и тебе приходится учиться жить с пустотой, которая возникла в твоей душе после его смерти.

Сильнее всего смерть Сэмюеля отразилась на Виолетте. О том, что ее супруг умер, она узнала от Арчи. Он увидел друга лежащим на полу в его кабинете, когда зашел к нему о чем-то проконсультироваться. Рядом с Сэмюелем на полу лежала фотография его семьи. С висевшего на стене фотопортрета на него смотрел холодным взглядом его отец… Арчибальд закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя воспоминания об этой жуткой сцене.

В тот момент, когда это произошло, Сэмюель находился в кабинете один: Арчи еще не вернулся с судебного заседания, а Фиона поехала отвезти какие-то документы. Когда Арчи рассказал о случившемся Виолетте, та опустилась на ближайший стул и — без истерики — несколько секунд сидела абсолютно неподвижно и молча. Затем она стала безутешно плакать, а после замкнулась в себе, хотя и не так, как ее дочь: Виолетта попросту не хотела ни с кем разговаривать, потому что ей необходимо было побыть одной, чтобы перебороть терзающую ее душевную боль. Впрочем, Виолетта все же выполнила обязанности вдовы, однако большинство связанных со смертью Сэмюеля хлопот легло на плечи Сэма — спокойного, уравновешенного, бесчувственного и расторопного. Настоящий Сеймур старой закалки — дедушка мог бы им гордиться. После того как было озвучено завещание Сэмюеля, Сэм провернул дела по купле-продаже дома в удивительно короткие сроки, однако никто из близких Виолетте людей никак на это не отреагировал. Да и кто стал бы отговаривать ее в подобной ситуации? Разве она смогла бы жить одна — наедине с воспоминаниями — в таком большом и теперь уже опустевшем доме? Разве смогла бы она не мучиться при этом от исчезновения того, кто до недавнего времени был всей ее жизнью?

Арчи в равной степени удивился бы и в том случае, если бы Виолетта предпочла сохранить за собой право собственности на дом и продолжала бы в нем жить. Однако сохранение за собой права собственности на дом отнюдь не означает, что в этом доме обязательно жить самому. Вполне возможны и другие варианты, которые следовало бы тщательно проанализировать. Именно на это Арчи тогда и не обратил внимания — на эти самые другие варианты. В ходе последующих встреч с Виолеттой ему стало ясно, что она очень сильно тоскует по «Виллоу-Хаусу» и жалеет о том, что согласилась продать дом. Арчи, пожалуй, и сам начал тосковать по этому дому. «Виллоу-Хаус» ассоциировался в его сознании с Дженни, с прожитыми совместно с нею годами, с тем днем, когда он впервые увидел, как она заходит в домашнюю библиотеку — ее шевелюру светлых волнистых волос и улыбку, озаряющую все вокруг лучезарным светом. Это было все равно что увидеть, как в комнату заходит Мэрилин Монро — настоящая, живая, осязаемая. Арчибальд все еще вздрагивал, вспоминая об этом.

Дженни. Сколько лет прошло после ее смерти, а он все еще тосковал по ней, все еще не мог привыкнуть, что рядом с ним в постели ее больше нет. До сих пор иногда, проснувшись утром, Арчи удивлялся, почему он не видит рядом на подушке ее светлых растрепанных волос. У него в мозгу возникал вопрос: «А где?..» — и тут же появлялся ответ на него. Это были самые худшие дни в его жизни, — дни, когда он чувствовал, что его жизнь превратилась в бессмысленное существование, что он не может без Дженни, что ему уже незачем жить. Это были дни, когда он не находил ответов на мучающие его вопросы и ограничивался лишь тем, что действовал, как автомат, пока ему не удавалось найти какой-нибудь стимул к жизни — пусть маленький, но все же стимул. К счастью, он его рано или поздно находил, но — о Господи! — как же все-таки сильно он тосковал по Дженни и какой мучительной была его жизнь без нее.

Одри опять оказалась на втором плане и стояла, грызя ногти. В ее глазах появился какой-то особенный блеск — как будто тема данного разговора касалась прежде всего ее. Одри словно сгорала от нетерпения вмешаться в разговор и что-то сказать, однако она этого не делала. Бедная девочка! Она всегда старалась произвести впечатление и продемонстрировать, что вполне может быть на высоте. И кто только привил ей такое стремление? Арчи помнил, как Теобальд обучал ее верховой езде — под внимательным взглядом Виолетты. Одри — тогда еще маленькая девочка — испытывала панический страх перед лошадьми, однако, чтобы угодить дедушке, старалась делать вид, что очень сильно интересуется верховой ездой. Ей, видимо, не хотелось его разочаровывать. Арчи помнил, как маленькая — восьмилетняя — Одри кричала на грани истерики: «Смотри, дедушка! Смотри! Я все правильно? Я вправду все делаю правильно?» И она, напряженная, как тетива, натянуто улыбалась дедушке, то и дело поглядывая на лошадку, на которой ехала. Виолетта, стоя у двери, наблюдала за этой сценой со смешанным чувством сострадания и восхищения. Нечто подобное она испытывала и тогда, когда Одри, окончив университет и получив диплом искусствоведа, устроилась на такую работу, от которой могла закружиться голова у кого угодно. К счастью, Теобальда тогда уже не было в живых. Он никогда не согласился бы, чтобы его внучка — да и вообще любая девушка или женщина из его семьи — устроилась на какую бы то ни было работу. Поэтому Виолетта настороженно наблюдала, как поведет себя Сэмюель. Отец Одри не мог скрыть своей гордости за дочь, хотя при этом и чувствовалось, что он очень удивлен — как будто раньше ему даже в голову не приходило, что Одри, его дочурка, сможет устроиться на работу не куда-нибудь, а в галерею Тейт. Виолетта была права, когда помогла Одри поступить в университет и тем самым отдалила ее от родного дома и от отца: Одри никогда не добилась бы того, чего она добилась, если бы вдруг узнала, что Сэмюель не одобряет ее устремлений.