Ловцы желаний - Сельдемешев Михаил. Страница 14

— Разумно, — одобрительно закивал начальник.

— Но не так просто, — добавил Алфимов. — Сведений было слишком много, я запутался, никак не мог избрать верного метода, а когда нашел, уже было поздно — спасти никого не удалось. Но зато у меня был человек, бравший те же самые книги, в том же порядке, что и Можицкий. Пантелей Терехин.

— Мерзавец! — не сдержался Юрковский.

— Удивлен я был не меньше вашего, — признался Николай. — Безупречный офицер, тем более сам недавно пострадавший от злоумышленника и едва выживший. Поэтому я не спешил с выводами. Но конечно же организовал контроль всей деятельности Терехина. В библиотеку он, к сожалению, ходить перестал. Следующее, чем я пристально заинтересовался, это почта Можицкого.

— Кстати, вот и еще один способ, — заметил начальник.

— Слишком приметный, — возразил Алфимов. — Поэтому задействовали его косвенно. Начнем с того, что письма Можицкому приходили только от матери, и на них он никогда не отвечал. А вскоре после прочтения разрывал и, как полагается, сдавал с грязной посудой. Письма рвут многие узники, по разным личным причинам. Но клочки Можицкого я подобрал, — Николай достал портсигар, откинул крышку и выложил из него на стол Юрковского несколько мелких обрывков.

— А зачем? — не понял начальник. — Письма же все читаются.

— А вы взгляните, — указал на стол Алфимов. — Ничего не замечаете?

Николай Кондратьевич нацепил на нос пенсне и пригляделся.

— Что здесь не так? Не томите!

— Как будто дырочки аккуратные в некоторых местах, — предположил я.

— Вот! — обрадовался Алфимов. — Словно их протыкали сухим пером, не макая в чернила.

— И что они означают? — не унимался с расспросами Юрковский.

— Не торопите же! — взмолился Николай. — Пока целитель изображал спасение людей от своих демонов, все затихло: ни книг, ни писем от матушки. Но стоило вам, Яков Михайлович, сопровождать Можицкого к очередной жертве, я проникал в его камеру и тщательно обыскивал. В первый же раз нашел три забавных мизерных кулечка, умещающихся в одной руке: белый, черный и красный. Белый от раза к разу худел. Похоже, его содержимое и являлось тем самым противоядием, излечивающим предварительно отравленных людей. Вскоре белый кулек опустел вконец, а Можицкий все ходил, лечил. Но это уже была совершенная фикция. Люди отравлены не были. Я убедился в этом, когда перестал подмешивать его снадобье в пищу узникам. Не заболел из них никто.

— А остальные кулечки? — не терпелось узнать начальнику тюрьмы.

— Они меня беспокоили гораздо сильнее, — ответил Алфимов. — Внутри я обнаружил какую-то перемолотую траву. Ее я высыпал и забрал с собой, а взамен наполнил кулечки травяным сбором Якова Михайловича. Помните, я просил у вас что-нибудь для успокоения нервов?

Я рассмеялся.

— И вдруг настал момент, когда после долгого перерыва Терехин взял в библиотеке книгу. Подержал немного у себя, а потом вернул. Книжку я эту сразу изъял и принялся изучать страницу за страницей. Но нс нашел ничего, даже никаких пометок.

— А не мог он, например, вклеить страницу со своим текстом? — предположил я.

— Технически слишком сложно, — ответил Алфимов. — Но версию эту предусмотрел и к неудовольствию Щеголькова заставил того бегло проверить содержание. Естественно, что безрезультатно. Пантелей тут же отправляет письмо в город некоей госпоже Валенской. Письмо незамедлительно доставляют мне…

— Надо же! — поразился Юрковский.

— Внутри конверта несколько листков, — продолжал Николай. — На первом написано название той самой книги, числа через запятую…

— Номера страниц? — пришло мне на ум.

— Точно, — подтвердил Алфимов. — А еще словечко иностранное…

Николай взял бумагу и написал на ней «preto».

— Не знаете, что означает? — спросил он меня. — На латынь не похоже?

— Мне незнакомо, — покачал я головой.

— Почему-то думаю, что означает это «черный» на каком-то языке, — высказал мнение Алфимов.

— С чего вдруг? — не понял Юрковский.

— Черный мешочек, — пояснил Николай.

— А-а, — кивнул начальник, но понимание на его лице отсутствовало.

— Так вот, — продолжал Алфимов. — А еще там было несколько чистых листов. Вернее, с точками. Чернилами на бумаге беспорядочно разбросаны точки.

Мы с Юрковским безмолвно ждали дальнейших объяснений.

— Взял я новую бумагу, наложил вместе с этими листами на стекло и перерисовал в точности, как оно было. А послание запечатали обратно в конверт и отправили по указанному адресу. Вместо точек нарезал я аккуратных дырочек. Теперь все, что оставалось — это открывать перечисленные страницы книги, накладывать листы с прорезями и читать. Что я, собственно, и произвел. Буквы складывались в слова, слова — в предложения: «Влево, десять шагов, влево, пять шагов, прямо, направо…» Подошел я к камере Можицкого и выполнил все, как получалось по книге. И где, думаете, оказался в результате?

— У камеры Логрезе? — догадался Юрковский.

— Браво, Николай Кондратьевич! — воскликнул Алфимов. — А вскоре и письмецо от «мамы» подоспело. В принципе, все было уже понятно, но вскрыл я его ради интереса к техническим деталям. Обычное письмо, ничем не примечательное. Только чисел многовато: дни рождения тетушек, температура за окном и так далее. А там же, где должны быть точки-дырочки, то клякса, то буковка перечеркнутая. В общем, совпадало все.

— А название книги? — поинтересовался я.

— Признаться, не сразу нашел, — усмехнулся Алфимов. — В постскриптуме первые буквы у каждого слова.

— Подумать только! — поражался начальник.

— Письмо доставили Можицкому, и он в тот же день затребовал из библиотеки вышеозначенную книжку Покорпел над ней вечером, а наутро отправился с нашим Яковом Михайловичем к дверям господина Логрезе. Я же в камеру — мешочки проверять. Так и есть — из черного впервые взято. Я потом распорядился настоящее содержимое с зерном смешать да в погребе насыпать — так потом от дохлых крыс ступить негде было.

— Эту жертву Можицкий задумал отравить, а не вылечить, — заключил я.

— А теперь извольте вкратце разъяснить основные моменты, — попросил Алфимова начальник. — В моей голове полная каша, да еще с камушками.

— Попробую, — усмехнулся Алфимов. — В центре всего находится господин Логрезе, которого замыслили наказать за что-то некие могущественные силы. Что, впрочем, в данном случае совершенно несущественно. Для исполнения задуманного в Зеленые Камни проникают два человека: один в виде арестанта, второй в роли прямо противоположной.

— Вот этот второй, — прервал Николая начальник, — унтер-офицер, между прочим, никак не дает мне покоя. Как удалось ему при всей нашей системе строжайшего отбора влиться в наши ряды? Без нечистой силы, видать, не обошлось все-таки.

— Для меня этот момент наиболее загадочен, — подтвердил Николай, — но позвольте мне закончить. Между сообщниками завязалась односторонняя переписка через библиотечные книги и письма с дырочками. Терехин планировал действия Можицкого и информировал того четкими указаниями. Травил наших людей и инструктировал арестанта — кому именно давать противоядие из белого кулечка. Целью всего этого спектакля являлось одно: убедить всех нас, что Можицкий спасает больных от неизвестного заболевания, дабы позволить ему постепенно подобраться к Логрезе. Черный кулечек был заготовлен ему лишь одному. Сами кулечки Можицкому передал лично Пан-гелей в тот момент, когда якобы стал очередной жертвой и в сердцах набросился на арестанта с целью удушения. Именно с него первого, как мы помним, и началось исцеление.

— Не пойму я вот только — отчего все так сложно? — задумался Юрковский. — Не проще было Терехину сразу подсыпать яду Логрезе с едой?

— Технически намного сложнее, — ответил Алфимов. — Вспомните: поначалу жертвами становились исключительно наши коллеги. А когда дело дошло до арестантов, уже никаких отравлений не было, Можицкий просто бродил наугад, оттягивая время для своего основного удара. За узниками приглядывают особым образом, и унтер-офицеру Терехину об этом было прекрасно известно. Что-то проделать с пищей конкретного арестанта и остаться незамеченным почти невозможно. Пантелей не мог так рисковать. А что уж говорить о Логрезе, содержащемся в особых условиях.