Ловцы желаний - Сельдемешев Михаил. Страница 8

— А еще когда-нибудь свидеться приходилось? — спросил я, когда Лоскутов закончил.

— Меня Бог миловал. Арестанты же некоторые видели. Уже позже узнал я, что его Трофимом-Болотником кличут и что злодейства он творит на болотах. Узреть его — плохой приметой было. А уж бегать в болота вообще только самые отчаянные головы надумывали.

Мы с Лоскутовым молча посидели еще какое-то время. Докурив, он постучал трубкой по краю лавочки.

— А еще молвили — сестрица у него была. В отличие от брата — красавица, каких белый свет не видывал, — продолжил старик воспоминания. — Как только подросла — убегла от родителей к братцу в болота. Показал он ей тропы тайные. А она его на злые дела повернула.

— Она? — недоуменно спросил я.

— А кому ж еще? Трофимка в детстве безобидный был, хотя и бестолковый. Даром, что голова двухпудовая. Заманивала она путников разных, а Трофим их губил. Конечно, кто бы по своей воле в болота сунулся?

— Но зачем ей это было?

— Любила она братца своего больше жизни, — со знанием дела пояснил Лоскутов. — И безобразным его не считала. А кто испужается вида его — тому смерть. А кто ж выдержит такое? Вот и мучили всех без разбору И знали же люди о красивой ведьме в этих окрестностях, но не могли никак удержаться, когда она своими глазищами огромными зыркала…

И тут я вспомнил упоминание Юрковским жены Букина, красавицы с большими очами. Мне как-то сразу сделалось не по себе. Я тут же принялся разузнавать о ней.

Оказалось, женщина явилась в крепость пешком, что уже само по себе никак невозможно. Постучала в ворота, показала разрешительную бумагу, и ее пустили. При этом никто нигде не удосужился записать факт ее прихода. Дежурившие в те дни разводили руками. Юрковский также недоумевал и не смог ничего объяснить. Ушла странная женщина так же незаметно для всех.

Когда Капустин закончил писать, он бросил карандаш, крякнул и удовлетворенно потер руки:

— Ну, удружили, Яков Михайлович! Это потрясающе, не правда ли, Лизон?

Его жена кивнула и вяло улыбнулась.

— Непонятно для меня только одно, — произнес писатель. — Что за жена такая? Неужели действительно сестрица Трофима сюда заявлялась?

— Могу только добавить, что наводил справки и выяснил, что у Букина никакой жены отродясь не было.

— А как же официальное разрешение? — изумился Капустин.

— Всего лишь бумажка, — усмехнулся я. — Вам получить подобное, думаю, не составило особого труда.

Писатель расплылся в улыбке. Елизавета чувствовала себя в этой камере не совсем уютно, и я предложил им перейти в какое-нибудь другое место.

Жорж Капустин, в отличие от супруги, находился в приподнятом настроении и снова принялся за свое:

— Дорогая, не желаете ли выглянуть в окно? Там чудный вид. Быть может, вам тоже посчастливится и им получите колесико на память…

Лицо Елизаветы вспыхнуло, она бросила на мужа сердитый взгляд, но промолчала.

Мы спустились на первый этаж и расположились и небольшом зале неподалеку от выхода. Здесь было много окон и достаточно светло, так что можно было погасить фонари. Уселись мы в том месте, где когда-то регистрировали вновь прибывающих узников.

— Букину, я так понимаю, ничего не привиделось, — вернулся к недавней истории Капустин. — А вообще чисто арестантам казались разные небылицы?

Вы тактично спрашиваете — сходили ли они здесь с ума? — уточнил я.

— В некоторой степени, — писатель виновато улыбнулся.

— Чрезвычайно редко, — ответил я. — Вашим вопросом вы напомнили мне один случай…

И хотим немедля услышать о нем, — оживился Капустин.

Озаглавит он его впоследствии:

Один из узников по фамилии Можицкий вдруг затребовал врача. Как только подошла его очередь, я нанес ему визит. Сидел он не один год, но обратился за помощью впервые.

— Понимаю, что жалоба моя не совсем по вашей части, — начал он с оправданий. — Но обратиться со столь деликатной проблемой мне больше совершенно не к кому.

— Вы правы, на оказание медицинской помощи в этих стенах я имею исключительное право. Итак, что вас беспокоит?

— Видите ли, — замялся Можицкий, — сегодня ночью у меня в голове послышались голоса…

«Вот те раз, — усмехнулся я про себя. — Очень даже по моей части, господин хороший. Сколько же я переслушал историй о голосах? Не счесть», — но с арестантом я делиться подробностями своего профессионального прошлого не стал.

— Вернее, всего один голос, — продолжал заключенный. — И от слов его мне сделалось худо.

— Понятно, — кивнул я. — Долго он с вами беседовал?

— Не могу знать. Проснулся я от голоса, а пропал он только под утро, когда светать стало.

— Этот голос как-то назвал себя? — поинтересовался я. — Или, быть может, он показался вам знакомым?

— Голос был самым обыкновенным. Он представился Демоном Окаменения…

— Вот как? — нисколько не удивился я. — И что ему было надобно от вас?

— Доктор, — в голосе Можицкого промелькнуло раздражение, — попрошу меня не сбивать, я все сейчас изложу сам. А иначе я только запутаюсь от ваших вопросов.

Я утвердительно кивнул и изобразил неподдельное внимание.

— Демон сказал, что для него настала пора явиться. Он будет первым. Он очень долго ждал и жаждет сделать это поскорее. Ничто не способно остановить его, — изложил узник и замолчал.

— И что вы ответили этому Демону Окаменелости? — спросил я, когда убедился, что пересказ окончен.

— Окаменения, — поправил меня Можицкий. — Но ответить я ничего не мог. Как бы громко я ни говорил, перекричать тот голос было совершенно невозможно.

— Вам удалось выяснить из его слов — что надобно лично от вас?

— Я должен ему помочь, — ответил узник и, опережая следующий мой вопрос, добавил: — Как я буду по делать — пока не сказал. Еще рано. Все, что мне сейчас предстоит — ждать его распоряжений.

— Эти голоса третьего дня вы услышали впервые? Раньше ничего подобного за собой не замечали?

— Не третьего дня, а сегодня! — обозлился Можицкий. — Как вы слушаете? И не было со мной никогда такого, потому и обратился. Я не душевнобольной, поймите, но сегодняшнее происшествие меня взволновало. Мне не хочется сойти с ума. Пока не поздно, меня нужно лечить.

— Душевные болезни у нас лечат из рук вон плохо, — покачал я головой. — Имеется в виду не заведение, а русская медицина вообще. Станут лить вам холодную воду на голову, держать в одной палате со всякими чудными — так скорее свихнетесь.

— А если частная практика? — предположил Можицкий. — Профессор какой-нибудь? Я могу ему платить.

— Ваше изъявление совершенно здравое, но не в этих стенах, — разочаровал я арестанта. — До окончания срока вашего заключения ваш единственный врач — вот он, сидит пред вами. Ежели, конечно, не случится какой-нибудь кризис.

— Но тогда будет поздно! — воскликнул Можицкий. — Как же теперь быть?

— Попробуйте не читать на ночь, — кивнул я на книгу, лежащую на столе. — Спите подольше, а главное — убедите себя, что такого на самом деле не бывает.

— Как знать! — не успокаивался узник. — Видите ли, очень давно я читал об этом Демоне Окаменения. Да, да, не смотрите на меня так! Книга называлась, как сейчас помню, «Каменные лета».

— Все, что нам снится, есть отражение нашего прошлого, — высказался я. — Не мое утверждение, прошу заметить, но авторитетного в медицине человека.

— С чего вы взяли, что мне все приснилось? — снова занервничал Можицкий. — Очень неуважительно ведете себя, изволю заметить.

— Делаю все возможное, дабы разобраться, — развел я руками.

— В книге той писали о всяких странных случаях, которые перед явлением демона обнаруживаются, — уже спокойно продолжил арестант. — Ничего такого не подмечали последние дни?

— Как будто все привычным образом, — пожал я плечами.

— Непростая эта книга была. «Каменные лета».

— У вас, судя по всему, возникло опасение за мою память, — улыбнулся я. — Но название книжки я еще не забыл. Хотите, наверное, чтобы и я прочел ее?