Модификаты (СИ) - Чередий Галина. Страница 92

— Погодите-погодите-погодите, — забормотала я сбивчиво и замотала головой, отказываясь понимать сбивающую с ног суть услышанного. — Вы же не можете… не хотите сказать… что все… все будут уничтожены без разбора?

Но незнакомка только кивнула, подтверждая, что эта жуть мне не послышалась. В желудок будто рухнула куча камней, а в позвоночник кто-то впился страшными челюстями по всей длине. Я ошарашенно, в поисках хоть какой-то подсказки и заверения, что это галлюцинация, обратила взгляд на Вали, но она без всякого выражения смотрела в пол.

— Но так нельзя. Там есть достойные женщины и мужчины, — закричала, скорее всего, проявляя крайнюю непочтительность, но какое мне до этого дело после такой новости. — Большая часть из них — жертвы обстоятельств, а вовсе не мерзавцы и не агрессоры. Они просто люди.

— Просто люди? Люди, что спокойно взирали на низведение других людей до уровня скота до тех пор, пока это не касалось их? И так ли уж справедливо сравнение с животными, если очутившись в отвратительных условиях, эти самые люди опустились до насилия над такими же униженными ради лучшего куска пищи, ради лучшего места, даже ради удовлетворения похоти? — Моя оппонентка говорила спокойно, даже монотонно, без всякой тени эмоций, и от этого меня бросило в холод.

— Откуда вы… — Идиотский вопрос и совершенно неважный сейчас. — Они же всего лишь вынуждены выживать как могут.

— Выживание выживанию рознь. Можно делать это, поддерживая ближнего, а можно — отбирая его крохи и остатки достоинства по праву сильного.

— Вы не представляете, что за чудовище стоит над ними, — Я бы затопала, но ноги как приросли к камню.

— Девочка, это ты не хочешь видеть, что под этим чудовищем тоже далеко не невинные. Кто-то был таким сначала, кого-то извратило пережитое, но ты обманываешь себя, представляя, что если убрать верхушку угнетателей и мучителей, все остальные станут жить в гармонии и равенстве. Те, кто прилетел с тобой сюда, изначально не планировали этого в нашем мире, так или иначе. На место одного сильнейшего придет новый. Духи видят в их лойфах — все они жаждут не свободы и покоя, а возвышения над себе подобными. Скажи мне, что ты этого и сама не знаешь. Скажи, что в мире, из которого вы пришли, не так же.

— Не все… мы не все такие… не все… — твердила я все тише, чувствуя, как колени подгибаются от непомерной тяжести осознания, что подавляющая часть сказанного — правда. Но мы же не безнадежны?

— Ответь мне, девочка, убери Духи сейчас худших, не станут ли люди рвать друг друга, желая занять освободившееся место наверху? — Станут, будь мы все прокляты, но станут. — Не начнут разве враждовать, вспоминая нанесенные за время чужого насилия обиды? — И здесь все, к сожалению, верно. — Не поделят ли всех на правых и виноватых и постараются отомстить одномоментно или долго и изощренно за пережитое?

Я опустилась на колени, готовая умолять, но еще и не способная больше стоять на ногах.

— Мы можем исправиться, стать лучше, мы будем стараться. Среди нас есть и хорошие люди, и пережитые испытания сделают их лучше, а не хуже.

— Но не здесь и не в этот раз, девочка. Ответь: вы пришли в наш мир, чтобы влиться в него, стать его частью или дабы стребовать грубо и беспардонно для себя его эту самую часть?

Мне нечего было ответить, слова умерли, так и не сумев родиться по-настоящему. Да, по официальной версии, земляне не знали, что на Нью Хоуп есть разумная жизнь, но остановила бы кого-то информация о ее наличии? Собираясь строить мирную жизнь, не берут с собой столько боевых роботов и оружия. Да и наша история не являла собой положительных примеров. Кто в ней был успешен и представал в ареоле славы? Завоеватели, колонизаторы — все, кто сумел прийти куда угодно и взять что вздумается, а совсем не те, кто жил там до этого, или кого обобрали или даже истребили, освобождая для себя пространство. И да, над судьбами коренных народов лицемерно плакали, снимали пафосные фильмы, организовывали никчемные фонды для их спасения языков и самобытности, но никто и никогда не указал пальцем на потомков тех, кто нажился на смертях и притеснениях, никто не заставил их вернуть награбленное, за счет чего процветали их семьи по сей день.

— Пожалуйста, дайте им всем хотя бы шанс покинуть ваш мир, — взмолилась я. — Если им помочь освободиться от капитана и его сообщников, то у них есть ресурсы для этого. Они вернуться домой и даже следов после себя не оставят, клянусь.

— Как ты можешь это обещать, если от них отрезана? Между тобой и ими больше нет никакой связи, и именно эти люди отвергли ее первыми, позволив терзать тебя. Ты была их общей первой жертвой, отданной на пропитание грязному монстру.

— Они не знали… не понимали… — Не имело в данный момент значения то, как поступили со мной, сотни и сотни жизней важнее.

— Не все. Большая их часть просто не хотела знать, или им было плевать, но хуже того, многим нравится видеть и представлять чужие страдания.

— Да, вот такие мы отвратительные, слабые, бессердечные, властолюбивые, но не убивать же всех без разбору за это, — взорвалась я от отчаяния. — Там ведь есть беременные женщины. И мертвые не могут вынести из своего уничтожения никаких уроков, это бессмысленно. Позвольте им вернуться домой и рассказать о случившемся, открыть правду жителям моей планеты, и это не только избавит вас от ответственности за убийство множества чужаков, пришедших растравить вашу древнюю темноту, сами об этом не зная, но, возможно, станет шансом и нашего мира сделать основополагающие выводы, измениться и сойти с пути саморазрушения. Проявите душевную щедрость и милосердие.

Жрица не отвечала мне несколько минут, а я, трясясь всем телом, стояла перед ней на коленях, пока она смотрела перед собой пустым взглядом.

— О чем ты просишь Духов? — наконец спросила она, заставив меня содрогнуться, ибо нервы были как провода под током.

— Я… — от резкого вдоха облегчения горло подвело, и я закашлялась. — О помощи покарать действительно виновных и позволить вернуться домой остальным.

— Кто станет решать степень вины и определять, какое наказание выбрать?

— Я. Я беру эту ответственность и всю тяжесть греха за возможную ошибку на себя.

— Итак, тебе требуется орудие и отсрочка?

— Да.

— И ты осознаешь, о каком риске нас просишь? Чтобы Дух стал орудием мести и нападения, нужно на время снять оковы, сдерживающие его темную сторону. За это когда-то было непомерно дорого заплачено. Что ты готова отдать взамен?

— Взамен? Но у меня ничего нет, — недоуменно посмотрела я на возвышающуюся надо мной женщину. — Ни вещей, ни ценностей, но если я попаду на "Ковчег", то, может, найдется что-то вам ну…

— Ты не о том думаешь и говоришь. У тебя есть нечто бесценное, и получила ты это здесь.

Я моргнула, все еще какое-то время не понимая, а потом ужаснулась.

— Вы хотите забрать…

— Не забрать. Ты откажешься от самого дорогого сама, девочка.

— Не-е-ет, — Отшатнувшись, я упала неуклюже на бок, расшибая локоть, и тут же вскочила, бросившись к жрице со стиснутыми кулаками. — Я не могу отдать Рисве. Вы не заберете его у меня. Это несправедливо, невозможно просто. Это невыносимо жестоко. Что вы за чертовы Духи такие. Как можно так поступать с людьми, ставить перед подобным выбором. Будь вы хоть миллион раз сильны и умны, но вы воистину бессердечны.

Я кричала, давилась рыданиями, кричала снова, надсаживая горло, кажется, большей частью повторяя одно и тоже, но мой мозг все равно заклинило. Однако мои крики не возымели никакого действия. Женщина молча стояла, с непроницаемым выражением лица пережидая мою истерику. А когда я осипла и выдохлась, она отмерла и вздохнула, долго, протяжно и горестно.

— До того, как ты выйдешь отсюда, следует сделать выбор, что тебе дороже и значимей: твой мужчина, любовь, счастье, что даровано вам обоим, или судьбы уже абсолютно чужих людей, которые никогда по-настоящему и не оценят, чего ты ради них лишишься, — и пусть ее голос звучал мягко, с искренним сочувствием, но это нисколько не умаляло жесточайшего смысла сказанного.