Закон Моисея (ЛП) - Хармон Эми. Страница 41

Судя по его виду, он уже потренировался, и я не стал выплескивать на него накопившуюся досаду. Его волосы на концах были влажными, вьющиеся и прилипшие к шее и лбу, а пот от тренировки пропитал футболку, отчего та прилипала к груди. Тэг выглядел довольно хорошо, зализывая волосы назад и одевая дорогой костюм, когда занимался делами бизнеса, и, тем не менее, он всегда походил на какого-то неандертальца из-за носа, сломанного слишком много раз, и всегда чересчур длинных, косматых волос. Я не знаю, как он вообще мог выносить жар, имея столько волос на голове. Я никогда не мог, от этого я задыхался. Может, это было связано с тем фактом, что каждое столкновение с мертвыми обжигало мою шею, вызывая головокружение, и мое тело горело с такой силой, словно печка.

Тэг потянул край футболки и вытер лицо, одновременно забирая мою миску с хлопьями и большой стакан с апельсиновым соком. Он расселся за моим кухонным столом так, словно мы были пожилой женатой парой, и уткнулся в еду без дальнейших комментариев по поводу картины, которую я рисовал полночи.

У Тэга лучше получалось быть другом, чем у меня. Я редко спускался к нему. Я никогда не ел его еду и не разбрасывал потную одежду по полу. Но я был благодарен за то, что он так делал. Я был благодарен за то, что он приходил ко мне, и я никогда не выражал недовольства по поводу пропадающей еды и рисунков или валяющихся носков, которые не были моими.

Я расправился со своей миской хлопьев и оттолкнул ее в сторону, снова сосредоточив взгляд на мольберте.

— А почему блондинка? — спросил Тэг.

Я почувствовал, как мой лоб нахмурился, и в ответ лишь пожал плечами.

— А почему нет?

— Ну, мальчик… он — черный. Мне просто интересно, почему ее ты сделал блондинкой, — рассудительно произнес Тэг, запихивая в рот еще одну огромную ложку.

— Я — темный… и моя мама была блондинкой, — ответил я, как ни в чем не бывало.

Тэг остановился, его ложка застыла в воздухе на середине пути. Я наблюдал за тем, как колечко «Черио» сделало отчаянный прыжок к свободе, шлепаясь обратно в миску и оставаясь невредимым еще на несколько секунд.

— Ты никогда не рассказывал мне об этом.

— Разве?

— Нет. Я знаю, что мама оставила тебя в прачечной. Я знаю, что у тебя была дерьмовая жизнь, пока ты рос. Я знаю, что ты жил со своей бабушкой, пока она не умерла. Я знаю, что ее смерть принесла полнейшую неразбериху, а следом появился я, — подмигнул он. — Я знаю, что ты способен видеть вещи, которые другие не могут. И я знаю, что ты можешь рисовать.

Моя жизнь в двух словах.

Тэг продолжил:

— Но я не знал, что твоя мама была блондинкой. Не то чтобы это так важно. Просто ты такой темный, поэтому я предположил…

— Да.

— Значит… на этом рисунке ты и твоя мама? Разве она не была родом из маленького городка?

— Нет. То есть… да. Она была из маленького города. Белая девушка из провинциального города, — в этот раз я сделал акцент на слове «белая», чтобы прояснить ситуацию. — Но нет. На рисунке изображен Илай и его мама. Но я думаю, что это не то, что он хотел.

— Холмы. Закат. Это напоминает мне Санпит. Санпит казался мне красивым, когда я не мучился от похмелья.

— Леван тоже.

Я пристально разглядывал рисунок. Ребенок вместе со своей мамой верхом на лошади по имени Калико. Высокая женщина сидит, наклонившись в седле, ее светлые волосы имели лишь бледные очертания на фоне более яркого розового и красного — цветов уходящего солнца.

— Она похожа на Джорджию, — задумчиво рассуждал я.

Женщина на моем рисунке со спины выглядела как Джорджия. Я почувствовал, как внезапно сдавило грудь, и встал, направляясь прямо к картине. К картине, которую создал в порыве отчаяния, заполняя ее персонажами из своей собственной головы. Не из головы Илая. Это никак не было связано с Джорджией. Но мое сердце грохотало, а дыхание стало поверхностным.

— Она выглядит как Джорджия, Тэг, — снова произнес я уже громче и услышал панику в своем голосе.

— Джорджия. Девчонка, которую ты никак не можешь забыть?

— Что?

— Ой, да ладно тебе, мужик! — со стоном высказался Тэг, наполовину смеясь. — Я уже давно тебя знаю. И за это время ты ни разу не заинтересовался женщиной. Ни одной. Не знай я тебя лучше, решил бы, что ты в меня влюбился.

— Я видел ее в прошлую пятницу. Я встретил ее в больнице.

Я даже не мог возразить ему. Меня тошнило, а руки тряслись так сильно, что я закинул их за голову, сцепив в замок, чтобы скрыть дрожь.

Тэг выглядел ошеломленным не меньше моего.

— Почему ты ничего не сказал?

— Я увидел ее. Она увидела меня. И… теперь я вижу маленького ребенка.

Я бросился в свою спальню вместе с Тэгом, следующим за мной по пятам, и охвативший меня ужас гудел по венам, словно я накачался чем-то токсичным.

Я стащил свой старый рюкзак с полки шкафа и начал рывком доставать из него вещи. Мой паспорт, восковой карандаш, завалявшийся арахис, кошелек с какой-то валютой, которая так и не была потрачена.

— Где оно? — бушевал я, расстегивая карманы и обыскивая каждое отделение старой сумки, словно наркоман в поисках таблеток.

— Что ты ищешь? — увлеченный и в то же время обеспокоенный Тэг стоял в стороне и наблюдал, как я растерзываю на части свой шкаф.

— Письмо. Письмо! Джорджия написала мне письмо, когда я был в «Монтлейке». И я никогда не открывал его. Но сохранил! Оно было здесь!

— В Вене ты положил его в один из тех тубусов, — непринужденно ответил Тэг и сел на мою кровать, опершись локтями о колени и наблюдая за тем, как я теряю остатки самообладания.

— Откуда, черт тебя подери, ты знаешь об этом?

— Потому что ты повсюду таскался с этим конвертом. Тебе повезет, если он еще не развалился.

Я уже зарывался глубже в шкаф, доставая тубусы со скрученными в рулон работами, которые накопил за время путешествия и все никак не мог оформить их в рамку и выставить. Со всех уголков света мы отправляли вещи отцу Тэга, и он складывал их в комнате для гостей. Когда мы осели, он привез их нам. Четыре года путешествий и покупок, и все это добро полностью заполнило кузов его прицепа для перевозки лошадей. Мы быстро сдали все в складское хранилище, особо не заинтересованные разбираться с этим. К счастью, тубус, о котором упомянул Тэг, все еще должен был находиться где-то в моем шкафу, потому что Тэг был прав. Я всегда держал письмо при себе, повсюду носил с собой, словно дорогой сердцу медальон, который я даже никогда не открывал. Может, из-за того, что оно никогда не открывалось, было неправильным держать его где-то в стороне.

— Оно было в маленьком… — начал Тэг.

— Ты читал его? — прокричал я, лихорадочно роясь в вещах.

— Нет. Не читал. Я хотел. Думал об этом.

Чтобы сберечь его, я положил письмо обратно в конверт, когда уезжал из «Монтлейка». Я нашел тубус, уверенный, что он был именно в нем, и сорвал крышку зубами, бросаясь на колени и вытряхивая содержимое, словно ребенок в Рождественский день. Конверт беспрепятственно выскользнул и приземлился на мои колени. И как тот ребенок в Рождество, который что-то открыл и не мог решить, нравится ли ему это, я точно так же смотрел на конверт.

— Оно выглядит так же, как и всегда. Каждый раз ты просто сидел и смотрел на него, — произнес Тэг, растягивая слова.

Я кивнул.

— Хочешь, чтобы я прочитал его? — сказал он более любезно.

— Я кретин, Тэг. Ты ведь знаешь об этом? Я вел себя как придурок тогда, с Джорджией, и я нисколько не изменился.

— Ты беспокоишься о том, что я больше не буду любить тебя после того, как прочту его?

В его голосе слышался намек на улыбку, и это помогло мне дышать.

— Хорошо. Да. Прочитай его, потому что я не могу.

Я протянул ему письмо, борясь с желанием заткнуть пальцами уши.

Он открыл конверт, развернул листок бумаги, заполненный написанными Джорджией словами, и какое-то время просто молча смотрел на него. А затем он начал читать.