Право на счастье - Ардова Алиса. Страница 4

— А нар Дарн? — кивнула на мужчину, который за все время нашего разговора даже не шелохнулся.

— Позже поест. — Женщина скользнула назад, но полог задвигать не стала. — Кому-то же надо управлять повозкой. До Сидо еще ехать и ехать, хорошо бы попасть в город к ужину, так что останавливаться не станем. Так вы идете, нара Варр? — окликнули меня, поторапливая.

Вздохнув, пробралась внутрь и с любопытством огляделась.

В повозке было достаточно просторно, чтобы мы с хозяйкой могли, не теснясь, свободно разместиться. В глубине — накрытые одеялами спальные места, впереди — несколько мягких шкур. На одну из них мне и указали, предложив садиться.

— Доченька, просыпайся, — Урга мягко провела рукой по одному из одеял, поразив меня удивительно нежными, ласковыми интонациями, — пора обедать.

Под покрывалом завозились, заерзали, край его откинулся, и я увидела… Хельму.

Со времени нашей последней встречи девушка почти не изменилась. Все те же густые русые волосы — сейчас спутанные и растрепанные после сна, чуть вздернутый носик, пухлые губки. Только взгляд иной. Чистый, не замутненный ни злобой, ни ненавистью, ни болью, наивный и открытый. Какой бывает только у детей.

Девушка сонно посопела, похлопала длинными пушистыми ресницами, протерла кулачком заспанные глаза и с искренним интересом уставилась прямо на меня.

— Здравствуйте, тетенька. — Покосилась на мать, исправилась: — Здравствуйте, нара, — запнулась и, все-таки не выдержав, спросила с детской непосредственностью: — А вы кто?

Надо же, даже голос у нее стал другим — более высоким, звонким. Это несоответствие внешности и внутреннего содержания просто оглушало, вызывало самые противоречивые чувства: неприятие, острую жалость, какую-то брезгливость, смутную вину. Хотелось вскочить и бежать без оглядки от этой молодой женщины, в одночасье ставшей ребенком.

— Нара Рина Варр, — произнесла немного растерянно.

— А я Хель, — девушка выпуталась из одеяла и перебралась поближе, — ой, то есть Хельма, Хельма Дарн. Но мне не нравится это имя, оно взрослое и совсем колючее. Хель лучше. Можно называть вас тетя Рина? Мама говорит, что незнакомым нарам нельзя говорить «тетя», это не-при-лич-но, — слово «неприлично» она так и выговорила, по слогам, очень старательно. — Но вы добрая, не обидитесь.

И лицо девушка озарила улыбка, широкая и немного озорная.

— Моя дочь больна, — неожиданно проскрипела Урга, о которой я на время совершенно забыла. Женщина неприязненно прищурилась и после паузы, видя, что я не собираюсь ни о чем расспрашивать, пояснила: — Неудачный магический ритуал.

Неудачный ритуал? Ну, можно и так сказать.

— Очень жаль…

Разговор, да что там разговор — вся ситуация раздражала, была неприятна. Я не понимала, узнала меня мать Хельмы или нет, откровенна она или играет, и что ей вообще от меня нужно. Это напрягало. Хотелось побыстрее съесть что-нибудь, неважно что, и выбраться из душной повозки назад, к солнцу, свету.

— Моя девочка находится под наблюдением целителей и должна ежедневно им показываться, — продолжала рассказывать нара Дарн. — Мы не уехали бы из дома, если бы не смерть свекра, отца Ильма. Пришлось отлучиться на время, чтобы, как полагается, провести все необходимые обряды, но по пути в каждом городе Хельму обязательно осматривают имперские маги. Поэтому мы так торопимся в Сидо.

Вот зачем она все это мне сообщает? Случайной попутчице, с которой через несколько часов благополучно расстанется, чтобы больше никогда не встретиться. Или… все-таки узнала и теперь пытается намекнуть, что они не сбежали из-под надзора, а получили соответствующее разрешение? Бросила быстрый взгляд на Ургу, но лицо женщины не выражало ничего, кроме тоски и какой-то глухой покорности судьбе.

— Понимаю…

— Понимаете? — По губам женщины скользнула горькая усмешка. — Что может понимать женщина, которой не дано иметь детей?

Это она о чем сейчас? О моем вдовстве или о статусе наиды?

— Тетя Рина, а вы любите угорские пряники? — вмешалась в непонятную беседу «взрослых» Хельма, чем заслужила мою молчаливую, но от этого не менее горячую благодарность. — Любите, да? Я поделюсь… у меня много, — похвасталась она, порывисто подскакивая.

— Сядь, Хель, — строго одернула Урга, наконец-то отвлекаясь от меня. — Сладкое только после еды.

Она потянулась к одной из сумок, и через несколько минут на большой белой салфетке появилась посуда, нехитрая снедь — копченое мясо, домашний сыр, лепешки, вареные овощи — и фляга с водой. «Что бы Урга ни задумала, травить она меня вряд ли станет», — подумала, наблюдая, как женщина отрезает мясо, разламывает лепешку и протягивает все это дочери. Но не успела я взять свою порцию, как услышала капризное:

— Не хочу! — Хельма мотала головой, прикрыв рог рукой, видимо, для надежности. — Пряники лучше.

— Хель, доченька, надо поесть, хоть чуть-чуть, — начала уговаривать Урга, но девушка была неумолима.

— Мясо невкусное, не хочу, — повторяла она снова и снова, а потом вдруг неожиданно сдалась и лукаво вы дала: — Только если сказку расскажешь.

— Хорошо, — устало выдохнула мать и впихнула в руки довольной дочери несчастный бутерброд. — Какую: про девочку из озера или про то, как мышиный император на войну ходил?

— Не-е-е, эти все я давно знаю — заявила девушка, впиваясь зубами в мясо. Кажется, кое-кто и не собирался от еды отказываться, а просто шантажировал родительницу. — Новую.

— Новую… — Урга задумчиво посмотрела на дочь, а потом окинула меня долгим непонятным взглядом. В полумраке повозки глаза ее загадочно мерцали. — Будет тебе новая.

Женщина соорудила еще один бутерброд, подвинула его поближе к дочери и негромко нараспев начала:

— В волшебном краю за пределами мира
Сокрыт под горою таинственный храм.
Свет солнца земля навсегда позабыла,
Дорога известна лишь вечным ветрам.

Я замерла, опустив руку с зажатой в ней лепешкой. Опять храм… удивительное совпадение.

— В веках исчезают и люди, и страны,
Победы и беды уносят года,
Но свято хранят храм снега и туманы,
Врагу путь к нему не найти никогда.

Надо же, я была уверена, что на Эргоре только высокопарные хвалебные оды сочинять могут, и вдруг — такая красивая баллада. Хотя что я знаю о нарах, кроме официальной информации и того, что из них получаются усердные послушные слуги? Ничего…

Урга говорила протяжно, неспешно, глядя куда-то поверх наших голов, а мы с Хельмой внимательно слушали.

— А в храме, как сказано в древней легенде.
Закрывшись от зависти, смерти и зла,
Средь россыпей злата и дивных каменьев
Спит сладко богиня, что мир создала.

Несколько мгновений после того, как женщина закончила, в повозке царила тишина, а потом раздался бодрый, полный любопытства голос:

— Мам, а это какая богиня? Лиос? Но она ведь не спит. А никакой другой я не знаю.

Урга вздрогнула и точно от транса очнулась. Пересела поближе к дочери, печально улыбнувшись, ласково взъерошила ее волосы.

— Это просто сказка, малышка, о других мирах и чужих богах. К нашим она не имеет никакого отношения.

— Значит, это не о Лиос? — не успокаивалась Хельма.

Мать отрицательно покачала головой.

— И не о Проклятой? — Прозвище забытой богини девушка произнесла зловещим шепотом, смешно округлив глаза.

— Конечно, нет, Хель. Я же говорю, это выдумка, в ней нет ни капли правды.

— Жаль, — скуксилась Хельма, но тут же снова воодушевилась. — А почему богиня спит? Ее заколдовали?

— Она проиграла свою последнюю, самую страшную битву. Потеряла магию, спряталась в древнем храме и заснула.