Гопак для президента (Аполитичный детектив) - Легат Алекс. Страница 107

— Ступив на этот путь, остановиться уже невозможно, — говорил кандидат в президенты скорее для себя, чем для собеседника. — Ты идешь и идешь вперед, убеждаешь людей, что знаешь, как лучше, и делаешь это. Чем больше ты делаешь, тем больше тебе верят. Сейчас мне верит половина Украины. Так что перевешивает — доверие половины взрослого населения страны или то, что когда-то пришлось нарушить пару законов, которые все равно через год были отменены?

— Но здесь, — Денис кивнул на компьютер, — не пара нарушенных законов. Там и убийства, и финансовые махинации, принесшие вам миллионы долларов, и еще много всего. Как с этим быть?

Ляшенко даже поморщился от досады:

— Как вы не понимаете?! Вы же умный человек! Когда вскапываешь клумбу, чтобы посадить розы, думаешь о том, как будут восхищаться цветами, а не о том, что рассек лопатой два десятка червяков. Согласен, есть законы, они необходимы ежеминутно и ежесекундно, но в том-то и разница между обыкновенным человеком и политиком, что первый живет ради сегодняшнего дня, а второй работает на день завтрашний, и судить его могут только история и другие политики. Разве искусство шахматиста в состоянии оценить тренер по футболу, а?

— Ну, наверное, нет, — проговорил Денис, понимая, что определенная, хотя и извращенная логика в словах Ляшенко прослеживалась.

— Конечно нет! — горячо подхватил Ляшенко. — С точки зрения рака, повар, который бросает его в кипящую воду, совершает самое страшное преступление. Но друзья повара, у которых уже налито пиво, кричат: «Давай, давай, чего ты тянешь?!» Мы привыкли чуть что по советской привычке спрашивать мнение кухарки и дворника. А они живут только сегодняшним днем.

— Вы меня извините, — прервал его Денис, ругая себя за то, что не удержался, — но и кухарка, и дворник — это граждане государства и вправе высказывать свое мнение — высказывать его демократично, и мнение это должно приниматься государством во внимание. А по поводу сегодняшнего дня, так, еще раз извините, люди уже устали жить верой в светлое будущее, которое им обещали очень давно. Человек и должен жить сегодня. Сегодня любить, сегодня рожать детей, растить их, давать им образование. Люди сегодня должны получать достойную заработную плату, знать, что у них будет обеспеченная старость. Это и есть жизнь. Им, кто сегодня живет, не до размышлений о следе в истории.

Ляшенко приподнял брови, словно не понимая, чего журналист от него хочет.

— Я и не возражаю! — чуть повысив голос, сказал он. — Я говорю не об общей массе населения, а о политиках! Посмотрите с этой точки зрения. С точки зрения руководителя государства! Кто сейчас винит Петра в гибели сотен тысяч крестьян? Нет, помнят только про окно, прорубленное им в Европу. Что мы знаем о Меншикове, светлейшем князе? Сподвижник, помощник, единомышленник. А про то, что ворюга был редкостный, кто помнит? Кто помнит, сколько раз Богдан Хмельницкий метался между Польшей и Россией и скольких при этом погубил и предал? Кто через двадцать лет вспомнит, что, для того чтобы свернуть голову Саддаму Хусейну, Буш воспользовался фальшивкой?

Денис хотел было возразить, но благоразумно промолчал. А Ляшенко продолжил:

— Нельзя, невозможно судить о делах политика, руководствуясь законами, по которым живут все остальные. Они живут в данную минуту, а политик работает на десятилетия, если не на века. Да, я причастен к продаже оружия в Ирак. Но кроме денег мы получили информацию о том, что люди Чивокуна почти договорились о продаже сырья для «грязных» бомб и благодаря этому сорвали им эту сделку. Мы поступили, по-вашему, скверно? Вас больше бы устроило, если бы на Манхэттене кроме пыли от рухнувших небоскребов выросли ядерные грибы? Чего же вы молчите?

— Не нравится мне такая арифметика, — пробормотал Денис, потеряв охоту полемизировать с кандидатом в президенты.

— Да бросьте вы, Гребски! Не будьте чистоплюем, нельзя разгребать кучи дерьма и при этом оставаться в белых перчатках. Я же читал оперативку на вас. Вы, не поморщившись, грохнули не то пять, не то шесть человек. И не оттого, что вам так захотелось, — они мешали вам достичь цели, по сравнению с которой их жизни показались вам пустяком, разве не так?

— Не так! — возразил Денис. — Я защищал свою жизнь!

— Это ваше личное и весьма субъективное мнение, — со снисходительной усмешкой сказал Ляшенко. — Объективно же все выглядит иначе…

— С вами трудно спорить, — вынужден был признать Денис, отчасти еще и оттого, что не испытывал ни малейшего желания втягиваться в полемику.

— Со мной не следует спорить. Я прав, — категорично заявил Ляшенко. — Я знаю, почему вы не отдали документы Чивокуну.

— Интересно, почему? — произнес Денис, стараясь, чтобы собеседник не услышал язвительности в его голосе.

Ляшенко указал на него пальцем:

— Вы поняли, что он сможет меня свалить, и испугались. Вы испугались взять на себя роль судьи, роль, которую в отношении политика может взять на себя только история, но не человек. Вы умный человек, Гребски. Вы поняли, что, если не я, президентом станет бывший уголовник. Как самые верные жены получаются из бывших проституток, так самые старательные охранники — из бывших преступников.

— Ну, — Денис не смог удержаться, чтобы не возразить, — это заблуждение, пущенное в мир Бальзаком, Куприным, Ремарком и кем-то еще… Из бывших проституток не выходит хороших жен. Блядь она блядью и остается!

Ляшенко уперся в него взглядом:

— Это только подтверждает мою мысль! — Он на мгновение запнулся. — Ну да, конечно… Будучи умным человеком, вы сообразили, что с президентом-уголовником Украина скоро превратится в легко управляемую авторитарную… зону. А вы этого не хотите, как и всякий здравомыслящий человек. Ведь не хотите же?

— Не хочу, — признался Денис.

— Ну и слава богу, — сказал Ляшенко. — Вы мне нравитесь, Гребски. Когда закончится вся эта кутерьма с выборами, я вас приглашу к себе и мы вспомним этот ночной разговор в столице республики «Шериф». У вас тут есть что-нибудь выпить?

— Найдется. Сейчас принесу, — сказал Денис.

— Не утруждайтесь. — Ляшенко коротко распорядился, и через секунду охранник уже тащил на подносе бутылку коньячного спирта и две наполненные рюмки. С бутылкой и рюмками все было понятно, но вот где он умудрился раздобыть поднос, для Дениса навсегда осталось загадкой.

— Ну, давайте, — сказал Ляшенко и залпом опрокинул рюмку. Денис последовал его примеру.

— Вы хорошо поработали, — отдышавшись, сказал кандидат в президенты. — В самом деле хорошо. Вы, прямо скажу, много мне крови попортили.

— Надо признаться, — сказал Денис, — вы мне тоже.

Ляшенко рассмеялся и протянул руку.

— Все хорошо, что хорошо кончается. До Кишинева отсюда ближе, чем до Киева, в аэропорту вам забронируют билеты. С визами и прочей ерундой проблем не будет, я распоряжусь. Возвращайтесь в свои Штаты.

Рукопожатие у кандидата в президенты было коротким и твердым. Хорошее, мужское рукопожатие. Отработанное.

Когда за Ляшенко и его людьми закрылась дверь, Марина выглянула из кухни. Глаза у нее были круглые.

— Вы чего так орали? Я уж думала, нам тут конец, — кокетливо изображая притворный ужас, сказала она, потом улыбнулась. — Этот тип с пистолетом сидит напротив меня, пистолетом поигрывает да анекдоты рассказывает. Я чуть со страху не умерла.

Денис подумал, что, скорее всего, слушая анекдоты, Марина примеривалась, как бы поудобнее выхватить у охранника его пистолет, если события начнут развиваться непредсказуемым образом. Однако не счел нужным упрекать ее в обмане. Хочется ей выглядеть испуганной и беззащитной, пусть считает, что он поверил. Он вытер со лба пот и вздохнул.

— Да так, немножко о политике поговорили, спирту выпили. А потенциальные президенты, они всегда так: чуть выпьют и давай орать… Ну, вот и все, Маринка, мы свободны и можем убираться на все четыре стороны.

— Да-а? — недоверчиво протянула Марина. — А как…

Она не успела договорить, потому что в дверь опять постучали. Марина встревоженно взглянула на журналиста: