Эссенция пустоты (СИ) - Харт Хелег. Страница 19

— Я бы не взялся так говорить, — с сомнением проговорил Бессмертный. — Ты не можешь представить, что думает Хранитель, но и Грогган тоже не может. Грогган — человек, он так же, как и все люди, легко верит в то, во что хочет верить.

— Хочешь сказать, Тринерон преследует другие цели?

— Могу лишь сказать, что он использует Гроггана и других людей, подобных ему. Они делают то, что ему нужно. Но вот мотивы у всех его подручных разные.

Мы замолчали. Признаться, я и не задумывался обо всём этом, а потому могу смело сказать, что Бессмертному удалось меня удивить. Даже стало интересно — чего же тогда может хотеть Хранитель? Что будет, если ему удастся добиться своего? Логично предположить, что ему требуется огромное количество энергии — но для чего? Да, он — не мой враг, и мне не должно быть до этого дела… Но вот ведь проблема: если я остановлю Гроггана, а Вселенная после этого погибнет — то смысл трепыхаться? Получается, и в моей равнодушной позиции есть свои слабые стороны…

— Ты сказал, у Гроггана нет смирения, — снова заговорил Бессмертный. — Но есть ли оно у тебя?

Я горько усмехнулся.

— Моя жизнь мне не принадлежит и никогда не принадлежала. С самого момента моего появления в Нирионе меня только и делают, что дёргают в разные стороны, как куклу. Куда ни плюнь, всюду находится тот, кто имеет на меня какие-то планы. Меня нет, я — спутанный клубок чужих интересов. Вот кто ты такой? Какую силу ты представляешь? Молчишь. Почему Явор удостоил меня своим присутствием, чего он в действительности хотел? Тоже никто не скажет. — Я сплюнул через плечо. — Я уверен, что всем с самого начала было известно, кто я такой. Даже Дисс знал обо мне что-то, чего так и не сказал. Ты знаешь. Грогган знает. Явор знает. Все, кроме меня. Но я и с этим смирился, и ни у кого ничего не спрашиваю. Сначала спрашивал, а теперь — да подавитесь вы своими тайнами.

Бессмертный внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Я могу тебе прямо сейчас рассказать. Всё как есть.

Я отрицательно покачал головой:

— Мне без разницы. Гроггана переживу — и ладно. Да и не смогу я тебе поверить после всей лжи, которой меня пичкали девять с лишним лет. Всех вас в Бездну. Если бы существовало место, куда вы все не смогли бы добраться — я бы с удовольствием в него заполз и сдох там. В тишине и спокойствии. Но это было бы возможно, если бы я мог выбирать. Проблема в том, что любой мой выбор даёт преимущества одним и досаждает другим. Из-за этого меня и не хотят оставить в покое. Я, как ты наверняка знаешь, один раз попытался уйти в сторону. Уже на следующий день мне дали понять, что ничего не выйдет. Вы никогда не переведётесь. И после того, как я убью Гроггана, на моём пути к свободе встанет следующий. И так до самой смерти.

— Ты же понимаешь, что это применимо к любому человеку?

— В разной степени. Из-за моей… необычности на мне завязано слишком много узлов. При таком их количестве, чем больше трепыхаешься — тем сильнее запутываешься. Я и не пытаюсь освободиться, ты видишь? Прошло время бунтарства. За год с небольшим я потерял Дисса, Лину, Кира и Арджина, самых дорогих мне людей, и всё ещё сражаюсь. Сила духа? Нет. Смирение. Я просто иду по пути наименьшего сопротивления — потому что если остановлюсь, то недовольными останутся все и затянут верёвки на моей шее так, что не вдохнуть. Плавали, знаем. Надеюсь только, что меня больше не будут пытаться вдохновить и склонить на свою сторону. Тошнит уже от всех ваших разговоров. Каждое слово воняет тухлятиной.

Я ещё много чего хотел сказать, но остановился. Какой смысл говорить? Словно кто-то меня когда-то слушал… Бессмертный, правда, не перебивал, не спорил и не пытался меня ни к чему склонить. Пожалуй, единственный из всех. Но от этого доверие к нему не увеличивалось, а наоборот, падало до самой низкой отметки. Потому что на фоне остальных его непосредственность выглядела очень подозрительно.

Парень молчал какое-то время, даже не шевелился — просто глядел в костёр. Он настолько слился с обстановкой, что через какое-то время я перестал его замечать, увлёкшись экспериментом. Образец, получившийся в итоге, вполне меня удовлетворил.

Рядом послышалось хлопанье крыльев — это неподалёку приземлилась любопытная пустельга. Я даже удивился — охотится посреди ночи, что ли? Птица потешно вертела головой, рассматривая сидящих у костра двуногих, но держалась на безопасном расстоянии. Немного посомневавшись, коротко вскрикнула и подскочила на полшага ближе.

Задумчиво посмотрев на свой финальный образец, я бросил его птице. Сокол снова вскрикнул, грозно встопорщил крылья, но всё же пригляделся к подачке. Клюнул её раз, другой, а потом резко схватил мышь и улетел.

— Отлично, — резюмировал я и отпустил порядком измученную мышь на свободу.

Бессмертный, наблюдавший за моими действиями, прищурился и тихо сказал:

— Ты говоришь, что ничего не знаешь о том, что творится вокруг тебя. При этом ты понимаешь больше, чем хочешь показать, — он поднялся на ноги. — Так вот на самом деле ты понимаешь даже больше, чем сам думаешь.

С этими словами он ушёл в ту же сторону, откуда появился, оставив меня в одиночестве.

Я, посмотрев ему вслед, повторил про себя его последние слова и довольно улыбнулся. Беседа вышла очень продуктивной. Можно ложиться спать.

Настроив свою ауру на питание, я потушил костёр и направился к спящим неподалёку Рэну и Хелии. За время сна мои силы значительно восстановятся, а если произойдёт асессия, то, проснувшись, я и вовсе буду полон сил. И тогда настанет время кое-что сделать.

Хелия проснулась последней. Рэн, которого она по привычке чуть не назвала Тхендой, готовил завтрак. Его седой товарищ неспешно перемещался по лагерю, ведя какие-то приготовления. В отличие от вчерашнего Энормиса, сегодняшний выглядел бодрее и активнее, хотя пиратка не понимала, как можно было выспаться за такой короткий промежуток времени — ведь он лёг спать уже посреди ночи.

Ночь в степи оказалась холоднее, чем Хелия себе представляла — пришлось кутаться в предусмотрительно выданный Рэном плащ, чтобы не отморозить конечности. И это в разгар лета! Какой же дубак тут должен быть зимой? Вылезать из-под тёплой накидки не хотелось, но едва до носа долетел запах готовящейся пищи, зов желудка поборол лень.

Завтракали снова в тишине. Пиратку это молчание неимоверно напрягало. Ладно, если бы она оказалась в компании каких-нибудь незнакомых пиратов, к этим она давно привыкла и знала, как себя с ними вести. Но сейчас рядом копошились два чародея, хмурых, таинственных и молчаливых — они-то понимали друг друга даже не с полуслова, а с одного только взгляда. Но кит с ними, если б то были обычные чародеи. Эти двое — страшно подумать! — явно вели дела мирового масштаба. Хелия уже убедилась — их не волновали ни деньги, ни жизни обычных людей, а потому пиратку буквально съедало любопытство.

Рэн казался славным малым. Маска вора Тхенды слетела с него, как шелуха, и он враз стал другим человеком. От него так и пёрло благородством — было видно, что ему сразу полегчало от того, что не надо больше притворяться. А ещё он казался Хелии чересчур искренним и честным. Ему бы очень пошло быть музыкантом или поэтом. Но поди-ка ты — чародей.

А вот Энормис был совсем не таким. Бывает, как зыркнет — аж пот прошибает. Тоже жуткий тип. Будто… бесчувственный. Холодный, как ледышка. Такой точно может убить без колебаний — глядя на него, Хелия мысленно благодарила Рэна за то, что вмешался. Этот верзила даже ел с таким лицом, словно неживой он вовсе. И улыбки у него — не поймёшь, то ли к тебе вежливость проявляют, то ли прибьют через секунду. Но с Рэном седой общался приветливо, спокойно — и тут же начинал казаться нормальным человеком. Словом, непонятный субъект. Со странностями.

Прикончив свой завтрак, Энормис поднялся на ноги и объявил:

— У меня есть кое-какие дела. Надо отлучиться на пару дней, потом вернусь за вами.

— У нас припасов на один присест осталось, — заикнулась было Хелия, но тут же заткнулась, поняв по взгляду чародея, что её никто не спрашивал.