Эссенция пустоты (СИ) - Харт Хелег. Страница 23

— Ты везучая.

— В чём-то да, а в чём-то нет, — Хелия пожала плечами. — Судьбинушка частенько швыряет меня на край пропасти, но от самой пропасти каждый раз спасает. Как будто на краю мне самое место.

Рэн задумался над словами пиратки и понял, что она права. Многие люди, включая Хелию, не столько живут, сколько выживают, а выживание — это и есть тот самый край, на котором рано или поздно оказывается каждый. И, постепенно привыкая к близости пропасти, человек уже не может жить вдали от неё. Уже это может объяснить выбор девушки стать пиратом. Её не пугает мысль, что сегодня она жива и здорова, а завтра может погибнуть. Она привыкла к этому и поэтому вряд ли строит далёкие планы. Ей ничего не стоило бросить пиратство и ввязаться в смертельно опасную авантюру с двумя незнакомцами…

— У Кривого была халупа на окраине города, там он и сказал его дождаться. Пришёл, как и обещал, на следующий день, пьяный вдребезги, и сразу спать завалился. Они, как водится, пропили с командой весь вечер и ночь. А когда проспался, предложил мне остаться у него дома, пока он в плаваниях. «Всё равно, — говорит, — тут не живу». Ну, я и осталась. Лучше вариантов не было. Это благодаря Кривому я придумала себе новое имя. У него привычка была, ну, знаешь, постоянно экать, перед тем как что-нибудь сказать. «Э, Хелия!» — так он меня обычно звал. Так что когда я обрезала волосы и стала косить под парня, имя само собой придумалось. Кривой, когда я ему всё это выложила, только посмотрел на меня с насмешкой и ничего не сказал. А через пару недель он снова уплыл. Вернулся через три месяца и, не пробыв дома и двух дней, снова ушёл в море. И так продолжалось два с лишним года. Я жила нормально, мало-помалу устроилась. Работала то там, то сям, на жратву хватало. Даже немного хату отремонтировала. Ко мне стали девчонки клеиться! И смешно, и горько. Приходилось изворачиваться, каких я оправданий только не придумывала! Поначалу дико было, а потом привыкла.

— Неужто к парням совсем не тянуло?

— Тянуло, куда от природы денешься. Но после нескольких неудачных начинаний пришлось с этими делами завязывать. Поняла, что это не моё. К тому времени я уже и двигаться научилась правильно, и голос выработала, чтоб больше был на мужской похож. Да мне и стараться-то особо не пришлось — с детства же с одними мальчишками дело имела. Словом, сменила я пол. А потом, когда Кривой насовсем вернулся, ещё и драться выучилась.

— Насовсем?

— Да. Шехт вместе со своим кораблём пошёл ко дну во время войны за акватории. Тогда пираты северного побережья целый год хлестались с южными. Кривой еле выжил. Пару месяцев просидел на необитаемом острове, пока его какой-то торгаш не подобрал. Северные проиграли тогда подчистую. Селах же был из южных… Короче, не плавал больше мой благодетель. Всё про какую-то клятву в пьяном бреду бормотал. Вернулся, когда мне почти восемнадцать исполнилось, и больше не уплывал.

Хелия чуть заметно улыбнулась каким-то своим воспоминаниям и продолжила:

— Чудной был мужик. Сварливый, как дед, но когда доходило до чего серьёзного, тут же становился чутким и хитрым. Одного у него было не отнять — ничего никому не обещал, но коли дал слово, то держал. Сидел дома, потихоньку пропивал нажитое — а нажил он немало за все года грабежей — и со мной возился, как с маленькой, учил уму-разуму. Но тут тоже беда. Жил-то он на суше, да душа его в море осталась. Ты бы видел, как он смотрел вдаль, сидя на пирсе с бутылкой. Столько тоски я в жизни ни у одного человека в глазах не видала … Как-то раз он сказал: «Слышь, зовёт, как сирена. А я бы и рад, хоть сейчас на дно». А сам плавно шёл на дно бутылки. Любил он море, понимаешь. Всей душой любил. И мне от него эта любовь передалась. Да и как иначе, если на него смотришь, и слёзы на глаза наворачиваются? Я всё старалась понять: что же его так влечёт туда? Но не могла, пока сама не вышла в море. Он мне сказал: «Плыви, на меня не смотри. Ты чёртовых клятв не давала». Я и уплыла, — голос Хелии наполнился мечтательными нотками. — Сначала с одним капитаном, потом с другим. Каждый раз наёмником. Пришлось мне и с Пархатом поплавать, кстати. Захлестнула меня вся эта лихая жизнь, прямо как солёные волны захлёстывают палубу. Даже то, что приходится плавать с толпой кровожадных мужиков, не может испортить впечатление, со всей честностью тебе говорю. Да и чуть что — я без колебаний хватаюсь за сабли. Мало кто умеет так с оружием обращаться, как Кривой, а он меня хорошенько вышколил. Там, на корабле, посреди моря, жизнь простая и вольная. На берегу такого нигде не встретишь. Ни один пират никогда и ни за что не променяет скрип мачты на скрип лопаты… Хотя, ты вряд ли поймёшь.

Пиратка замолчала, и охотник не стал с ней спорить. Ему казалось, что он понимает, но не верил, что способен понять правильно.

— И вот, два года назад, — продолжала Хелия, — возвращаюсь я домой, а там пусто. Кривого нигде не видать. Обошла все его любимые кабаки — и там его нет. Только знакомые рыбаки мне рассказали, что к чему. На город с моря налетел шторм, а мой дядька, набравшись и никого не слушая, прыгнул в чью-то лодку с косым парусом и погрёб прочь от берега, навстречу ветру. Обломки той лодки нашли наутро, а самого Кривого не нашли и через месяц. Отмучился пират. Забрало его горячо любимое море к себе. Слишком уж долго они друг по другу тосковали…

Снова только треск костра и шум ветра, после рассказа Хелии Рэн почти чувствовал в воздухе запах соли, а в шелесте травы ему слышался плеск волн. Нет, ему всё равно не понять. Он даже не понимает, что в действительности означает слово «тоска». В языке пуэри ему нет аналога. Должно быть, это понятие настолько человеческое, что понять его может только человек. Что же это за чувство, отнимающее душевный покой? И каким сильным оно должно быть, чтобы заставить человека хотя бы на несколько минут, но освободиться от него? Ценой собственной жизни. Это и не боль, и не злоба, но нечто другое, чего пуэри не мог постичь.

«Так может быть, — вдруг подумал Рэн, прикрыв глаза, — это и есть их природа? Все поступки, которые я не понимаю. Те люди в болотном замке, истребляющие друг друга с такой ненавистью, словно кроме неё у них ничего нет. Саркола, благословляющий своих палачей, потому что у него не осталось ничего, кроме веры. Пират, бросающийся в пучину, потому что в его душе одно лишь море. Энормис, не живой и не мёртвый, но продолжающий сопротивляться, потому что у него не осталось ничего, кроме… чего? С ним пока не понятно. Но в остальных случаях человек совершает не поддающиеся здравому смыслу поступки, потому что желает оставить себе хоть что-то важное. Добровольно отдаёт свою жизнь, показывая этим, что в его душе есть нечто дороже жизни. Да, мотивы у всех разные, но сам факт самопожертвования говорит о громадном потенциале их природы. Чувство, превозмогающее инстинкт самосохранения, способно смести почти любые преграды. Неужели люди не понимают этой громадной мощи, хранящейся внутри них? Подумать только, чего бы они добились, если бы умели направлять усилия в нужное русло! Пуэри, например, достигли таких успехов в построении гармоничного общества, что в нём отпала сама необходимость в самопожертвовании. Как знать, способен ли я на такие чувства? Что я люблю настолько, чтобы умереть, но оставить себе хоть последнее мгновение этого? Ничего не приходит в голову. А многие люди между тем точно знают ответы на эти вопросы…»

— Эй, ты что, заснул?

Рэн открыл глаза и увидел, что Хелия смотрит на него с усмешкой.

— Нет. Просто… задумался.

— Да ладно, я же говорила, что незачем всё это рассказывать. Сам настоял.

— Мне интересно, правда. Так ты с тех пор всё время нанимаешься к пиратам?

— Да, стараюсь долго нигде не засиживаться. То с одними поплаваю, то с другими. Домой с тех пор не возвращалась. Без Кривого там всё не то. Он вроде бы там и не жил толком, а дух всё равно изменился. Его дом — зелёная бездна. Может, и я со временем там же осяду. Та моя халупа, наверное, развалилась уже без починки.