Командиры мужают в боях - Исаков Иван Степанович. Страница 23

Уже после войны, в 1946 году, в газетном киоске купил я тоненькую книжку «Сталинградская битва» писателя Василия Гроссмана, в которой собраны его очерки, написанные на Сталинградском фронте в период с сентября 1942 по январь 1943 года, и с радостью обнаружил в ней строки, посвященные нашей дивизии, в частности, стремительному маршу на автомашинах:

«День и ночь пылили грузовики по плоской заволжской степи. Коршуны, садившиеся на телеграфные столбы, становились серыми от пыли, поднятой движением сотен и тысяч колес и гусениц, верблюды тревожно озирались, — им казалось, что степь горит, — могучее пространство все клубилось, двигалось, гудело, воздух стал мутным и тревожным, небо заволокло красной ржавой пеленой, и солнце, словно темная секира, повисло над тонущей во мгле землею.

Дивизия почти не делала остановок в пути, вода вскипала в радиаторах, моторы грелись, люди на коротких остановках едва успевали глотнуть воды и отряхнуть с гимнастерок тяжелую, мягким пластом ложившуюся пыль, как раздавалась команда: „По машинам!“ И снова моторизованные батальоны и полки, гудя, двигались на юг. Стальные каски, лица, одежда, стволы орудий, крытые чехлами пулеметы, мощные минометы, машины, противотанковые ружья, ящики с боеприпасами — все сделалось рыжевато-серым, все покрылось мягкой теплой пылью. В головах людей стоял шум от гула моторов, от хриплого воя гудков и сирен — водители боялись столкновений в пыльной мгле дороги и все время жали на клаксоны. Стремительность движения захватила всех — и бойцов, и водителей, и артиллеристов. Только генералу Родимцеву казалось, что его дивизия движется слишком медленно… И генерал все торопил движение, все повышал и без того бешеный темп его, все сокращал и без того короткие остановки. И напряжение его воли передавалось тысячам людей…»

Нужно отдать должное организаторам этого марша и шоферам. Мы прибыли к месту своего назначения — в Ахтубу — в полном порядке, никто не отстал.

Тут уже чувствовалась близость фронта: движение войск, масса машин, подвод, навстречу везли раненых. На рассвете нам на ходу роздали патроны, гранаты, и полк — теперь уже пешим порядком — направился к Сталинграду.

Над Сталинградом висел зловещий столб черного дыма, который мы видели по дороге в Ахтубу, а когда пришли в Красную Слободу, что напротив города, — он уже закрыл небо: горели нефтехранилища. В городе пылали пожары.

Мы пришли к переправе вечером, но от зарева пожарищ было светло словно днем. Сгрудились у колодца — напиться воды. Подошла девушка-лейтенант, зенитчица. Ну, наше дело молодое, завели разговор: кто да откуда? Она: «А вы?» Мы: «В Сталинград». Тут она как заплачет!

— Я была в зенитных частях под Сталинградом. Как танки подошли, мы против них зенитки развернули, стали стрелять. И все наши девочки там погибли… Убиты, раздавлены… Одна я живая осталась…

Не у одного меня сжались тогда кулаки.

Перед тем как переправиться через Волгу, нам роздали подробный план города. Гвардии майор Долгов поставил перед полком задачу — оборонять заводы: Тракторный, «Красный Октябрь» и «Баррикады». Нашему батальону — Тракторный.

Батальон погрузился на баржу, и мы, буксируемые катером, поплыли. Вот и середина реки. Слышно: в городе бьют немецкие пулеметы.

Говорю комиссару:

— Тимофей Андреевич, слышишь пулеметы? Немцы уже в городе.

— Не может быть, глупости!

Но люди, провоевавшие год, и во сне отличают вражеские пулеметы от своих. Уверенность же Нефедьева основывалась на том, что мы не знали истинной обстановки: нас призывали разбить врага у стен Сталинграда, потому-то и думалось, что фашистов в городе нет.

Командир полка, видимо опередив баржу, встретил нас на берегу. Со словами «Спасители приехали!» нас бросились обнимать какие-то незнакомые товарищи. Выяснилось, что они из частей, которые уже вели бои непосредственно в городе.

Меня это озадачило: «Раз так, — думаю, — дела здесь у них невеселые». Мы еще не знали, что в те дни противник, взломав нашу сталинградскую оборону, вырвался к Волге, занял господствующий над городом и Волгой курган и продвигался по центральным улицам.

Нам дали проводников, которые вывели батальон на Тракторный. На заводе — ни души. У берега торчала полузатопленная баржа с заводским оборудованием. Как расположиться, занять оборону, — указаний нет. Начал размещать роты фронтом на запад, чтобы люди видели, что делается впереди.

Уже занимался рассвет нового дня —15 сентября 1942 года.

Сзади нас — заводские корпуса, жилые дома, какое-то недостроенное здание. Впереди — маленькие домики и открытая степь. Попав в непривычную обстановку — в крупных населённых пунктах мне воевать еще не доводилось, — разнервничался. Где лучше занимать оборону— в зданиях или же рыть окопы в земле перед ними?

Инстинкт самосохранения тянул в дом, вроде бы надежнее, кругом стены, подвалы, а разум и опыт подсказывали: еще, чего доброго, завалит в доме, кто его знает, будет тот дом цел или нет. Решил рыть окопы перед зданиями.

Где враг, не знали. С утра появились самолеты, сбросили бомбы на завод — где-то позади нас. Послал гвардии сержанта Атаканова, командира нештатного разведывательного отделения, поискать: может быть, есть где поблизости наши войска. Возвратившись, он доложил, что наткнулся на два танка: неисправные, двигаться не могут, а стрелять — пожалуйста. Пошел я к этим машинам.

Действительно, все так, как доложил сержант. От танкистов — их было трое или четверо — узнал, что они в момент прорыва гитлеровцев дали им отпор, но сами вот застряли, ждут тягача.

День прошел в организации обороны. Связь с соседними батальонами установить не удалось, зато сразу наладили контакт со штабом полка. Впереди виднелись неподвижные танки. Чьи? Опять отправил гвардии сержанта Атаканова в разведку, узнать, что за танки и где все-таки противник. Во второй половине дня Атаканов доложил, что эти подбитые танки — наши, а неприятеля в Городище еще нет.

Ночью прибежал связной: мне надлежало явиться к командиру полка, а батальон снять с занятых позиций, чтобы направить его туда, куда мне укажут. В сопровождении посыльного, захватив своего связного, пошел в штаб части, а гвардии старший лейтенант Шепрут и гвардии младший лейтенант Ильин тем временем снимали с позиций батальон.

Майор Долгов сообщил мне, что 39-й гвардейский стрелковый полк, находившийся в непосредственном распоряжении командующего 62-й армией генерал-лейтенанта Василия Ивановича Чуйкова, получил новую задачу — овладеть высотой 102.0, как на военном языке стал именоваться Мамаев курган.

— Ни шагу назад! — сурово произнес Долгов, словно додумывая вслух какую-то важную мысль.

— Есть «ни шагу назад!» — четко ответил я.

Командир полка указал на меня командующему армией.

— Есть ли у вас план города? — повернулся ко мне всем корпусом Чуйков.

— Есть! — Я вытянулся в струнку, недоумевая, зачем понадобился командующему.

— Вот высота 102.0, — указал он. — Вам надо ее взять. Если сейчас не возьмете — будет поздно. Завтра дивизию пошлем на эту высоту — и дивизия ее не возьмет. Подробные указания на атаку Мамаева кургана получите от командира полка.

Когда мы вышли из штаба на улицу, нас плотно обступила темнота сентябрьской ночи. В городе шла стрельба, полыхали зарева пожарищ.

Впервые за войну с предельной ясностью дошло до сознания и даже на какое-то мгновение оцепенело сердце от той ответственности, которая была возложена на нас, в том числе и на меня, как командира батальона. Не овладеть Мамаевым курганом нельзя. Сам я мог и не придать особого значения этой высоте, мало ли мы их обороняли и оставляли. Но такого еще не было, чтобы командарм посылал, видимо, последний полк из своего резерва для атаки этой сталинградской высоты 102.0. Стало быть, Мамаев курган имеет значение даже в армейском масштабе.

— Ты понял, какая задача поставлена перед полком? — будто читая мои мысли, спросил Долгов.